В начале девяностых на рынок хлынула импортная одежда, техника, посуда, еда. В городе открылось множество магазинчиков, где продавали только заграничные товары. Самым популярным среди них был «Крамдс-Маг». Там вообще продавалось все только самое-самое заграничное. Теперь, глядя с высоты своего опыта, я понимаю, что была это обычная комиссионка, куда горожане приносили шорты и футболки, кепки и носки, велосипеды, пиво в жестяных баночках. Всего этого было навалено обильно — так, что глаза разбегались, — но без всякого порядка и логики.
От покупателей нагромождения были отгорожены стеклянными прилавками, где выставлялись сотни, тысячи шоколадок, печений, жвачек, мармеладок. У прилавков в любое время висели гроздья малышни, безмолвно и восторженно взирающие на царские россыпи. По контрасту с привычными магазинами, где было полупусто, блекло и совершенно невкусно, «Крамдс-Маг» казался нам, детворе, райскими кущами, вход в которые охранял родительский кошелек.
И когда тебе покупали рекламируемую по телевизору шоколадку — это было настоящим праздником. Полным восторгом было разорвать яркую упаковку, вынуть плотное шоколадное тельце и вонзить в него зубы. Потянуть, чтобы за батончиком выросли светло-коричневые нити карамели. Потом собрать пальцем застывшие на подбородке нити и положить их в рот.
Но самой большой страстью детворы стали, несомненно, жвачки. Мы немедленно стали коллекционировать вкладыши. Так как в «Крамдс-Маге» работала моя двоюродная сестра и поток жуек от нее не иссякал, то начало, считай, было положено.
Для этого был найден альбом с кармашками, предназначавшийся филателистам. Скудная коллекция из тридцати марок, ранее собираемых с трепетом, была отправлена в отставку — «Большую советскую энциклопедию», и еще несколько лет, пока совсем не затерялись, марки выпадали то из одного, то из другого тома.
Вместо марок в альбом заселились вкладыши от жвачек «Турбо», «Лазер» и «Лов-из». Обычно у девчонок был другой набор — «Барби» и «Типи Тип». Но, во-первых, самым ходовым товаром в магазине у сестры была «Турбо», а во-вторых, со временем я оценила красоту машинок, и у меня появились фавориты. Меня завораживал кабриолет «Пантер-Каллиста» с номера сто семьдесят два — образец аристократичности, а номер сто девяносто четыре с бигфутом «Шевроле» просто поразил воображение — ничего такого я не видела раньше даже по телевизору.
Появился и курс обмена. Одна турба шла за пять «Барби». Девчонок это возмутило, и появился отдельный курс, с вкладышами «Лав из», «Барби» и какими-то то ли мышатами, то ли слонами. Иногда приходилось обмениваться с мальчишками. Они загоняли одну «Барби» за пять турб. Но так как девчонкам машинки были неинтересны, то и отдавать их за наклейку с куклой, чтобы дополнить коллекцию, было совершенно не жалко.
Как назло, в городе ходили одни и те же вкладыши, так было со всеми жвачками. Можно было собрать от силы половину коллекции. Остальные были редкостью. Сколько бы жвачек ты ни покупала, не было никакой гарантии найти внутри вожделенные недостающие машинки. Приходилось крутиться — просить гостей привезти их из другого города или выигрывать.
К концу лета я собрала две коллекции «Турбо» — самые ценные из возможных. Однако во второй коллекции не хватало номера двести сорок — «Олдсмобиля-Круизер-Вагон». Это отравляло мою жизнь. Я думала о нем непрестанно — стоя в очереди в магазине, дома и в автобусе по дороге на дачу. Я мечтала, как на линейке первого сентября гордо заявлю, что собрала две полные коллекции «Турбы». И от этого заявления онемеют два параллельных гимназических класса, классная руководительница и другие учителя. Да и директор, что уж там, прервет свою поздравительную речь и подойдет пожать мне руку.
Тридцать первого августа мы с дворовыми ребятами жгли костер и пускали искры до самого неба. Назавтра мои мечты разбились в пух и прах.
Утром мы с Машей шли в школу вместе, обе — с крепко завязанными белыми бантами. Школьную форму уже отменили, поэтому все щеголяли новыми нарядами. Издалека было видно, как наш класс скучковался вокруг чего-то. Чем-то оказался новенький мальчишка, разложивший прямо на асфальте шикарный кожаный альбом, весь заполненный вкладышами — тут были и «Турбо», и «Лазер», и футболисты.
— Две полных коллекции «Турбо». Полная «Лазера»...
Две. Полных. Коллекции. «Турбо». Тук. Тук. Тук. Тук.
Здесь, именно в этот момент, я его и возненавидела.
Ох уж этот «Олдсмобиль-Круизер-Вагон» цвета металлик на желтом фоне!
Все это значило, что я проиграла вкладышную баталию какому-то чужаку, даже не начав ее. Нужно было срочно отыскать номер двести сорок, чтобы вернуть пошатнувшееся положение. И я стала искать.
Один из способов — день моего рождения, который приходится на сентябрь.
— Упаковку «Турбо», — отвечаю я родителям на вопрос о подарке.
Моя просьба выполняется с некоторым удивлением. Не дожидаясь ухода гостей, я раскрываю сто жвачек и час сижу в куче смятых вкладышей и смотрю в одну точку — «Олдсмобиля» нет. Два следующих дня лежу дома с температурой.
Когда здоровье и силы возвращаются, мы с Машей проходимся по квартирам коллекционеров и собираем турнир.
В день N во двор стекается около миллиона болельщиков. Для игры бралось по десять вкладышей с каждой стороны. Они клались двумя стопочками, картинками вниз. Нужно было, хлопнув ладонью по чужой кучке, перевернуть как можно больше вкладышей. Все, что оказывалось перевернутым, игрок забирал в свою коллекцию. Мы заранее договаривались о составе вкладышей в кучках.
Я проигрываю все сто штук, а выигрываю примерно столько же, но без «Олдсмобиля». Маша, мой секундант, долго утешает меня в песочнице.
Вернее всего идти к «Олдсмобилю» путем обмена. Я готова отдать половину или даже всю коллекцию «Лов-из». Но дело в том, что двести сороковые номера в Кокчетаве дефицит, и никто из обладателей вкладыша не готов его обменять.
Последняя попытка делается, когда один из коллекционеров, двадцатилетний Кайрат, раздает свои вкладыши дворовым ребятам. Он забирается на турник, кричит:
— Пайехали-и-и! — и кидает вкладыши горстями в толпу, в самой гуще которой пихаемся мы с Машей.
В быстрой потасовке, обошедшейся без переломов, я вырываю из чьих-то рук вкладыш с серой машиной на желтом. И лишь когда толпа расходится, понимаю, что держу в руках номер сто восемьдесят пять — серый «Вектор» на желтом фоне.
Оставался один путь — объявить открытую войну новенькому и вытащить его на дуэль. К тому времени он уже оброс авторитетом и поклонниками, но и я могла привлечь одноклассников на свою сторону. Об открытом военном противостоянии я послала объявить Машу — у нее было больше дипломатического такта и находчивости, чем у меня. Новенький принял вызов, но как-то безразлично.
Двадцать первого сентября война была объявлена, мы начали привлекать союзников. Наш главный аргумент — новенький не имеет права первенства. Нам удалось привлечь на свою сторону половину класса, оставшаяся половина не поддержала никого. На стороне новенького — Петя и Марат из параллельного. Причем оба — из вредности и только потому, что я девчонка.
Мы еще несколько дней играли на нервах новенького, который все-таки начал заметно беспокоиться и вздрагивать при виде меня. Дуэль за «Олдсмобиль» назначили на четвертое октября, понедельник, после уроков, — на первом этаже в холле.
Между вторым и третьим уроками новенький подошел ко мне в холле и предпринял попытку примирения с условием:
— Не буду приносить в школу альбом с коллекциями.
Но мне это было уже не интересно. Я жаждала мести за испорченный сентябрь. Поняв, что дуэли не избежать, новенький скрылся в классе. В дверь полетели снаряды моих союзников — скомканные тетрадные листки.
После пятого урока в холле собрались все классы с первого по четвертый. Зрители плотным кольцом окружили пятачок с дуэлянтами. Мы с новеньким сидели друг напротив друга за столом. Секундантами были Маша и Петя. Они волновались больше нас.
Рядом лежали наши альбомы как доказательства серьезности намерений. Петя и Маша отсчитали вкладыши каждой стороны — по десять, и проследили, чтобы оговоренные картинки присутствовали в обеих кучках. Потом отогнали болельщиков, чтобы не мешали:
— А ну, брысь на расстояние двух метров! Не подходить ближе! Не дышать и не мешать! — кричат они, размахивая руками, и толпа послушно отходит.
Они едва не подрались из-за очередности расположения нужного номера. В итоге сошлись на том, что «Олдсмобиль» будет самым последним. И дуэль началась.
Я хлопнула ладонью, мастерски создав вакуум, и с первого раза перевернула пять вкладышей.
— Дальше можно не смотреть, — одобрительно зашумели зрители.
Маша забрала вкладыши, пересчитала и поправила кучку.
Новенький сделал свой ход и перевернул один вкладыш. Толпа загудела.
И снова я занесла ладонь над стопочкой. Ладонь нужно чуть изогнуть, чтобы между нею и вкладышами образовалось подобие вакуума, который и станет основной силой, переворачивающей вкладыш. Можно иногда смухлевать и быстро зацепить вкладыш пальцем, но зрителей сегодня слишком много, шутка ли — решается судьба полной коллекции, да и секундант противника не дремлет.
Хлопок — и вверх картинками взлетели еще четыре турбы.
— О-о-о! О-о-о! — восхищенно застонала толпа. Она сомкнулась над нашими головами, но Маша с Петей быстро разогнали всех обратно, чтобы лишнее движение или дыхание не помешало дуэлянтам.
У новенького дрожали руки. Он хлопнул неуверенно, не изогнув ладонь, и снова перевернул только один вкладыш.
Я смотрела на бумажку перед собой, настолько тонкую и прозрачную, что видно лимонно-желтый фон и очертания «Олдсмобиля» на нем. Уверенно шлепнула по ней, но она осталась лежать.
— Небольшая отсрочка, домой пока не идем, — раздалось из толпы болельщиков.
Новенький снова неуверенно шлепает и снова переворачивает один вкладыш. Он с досадой вытирает руку о штанину.
Мой ход. Смыкаю пальцы, изгибаю ладонь, прицеливаюсь. Шлепок — и «Олдсмобиль» издевательски остается лежать как был.
Противник переворачивает еще один вкладыш.
«Олдсмобиль» лежит картинкой вниз.
И еще один уходит к новенькому.
Картинкой вниз.
— Перерыв! — объявляет Маша.
Она берет номер двести сорок, проверяет, не прилип ли он к столу, бережно дышит на него и протирает с обеих сторон. Я сверлю глазами противника, он не смотрит на меня и вытирает платочком пот со лба. Дуэль продолжается.
Через считаные минуты новенький так же неуверенно переворачивает и забирает по одному все вкладыши из моей стопки. «Олдсмобиль» лежит картинкой вниз.
С обеих сторон осталось по одному вкладышу. Передо мной — номер двести сорок, перед новеньким, судя по очертаниям, двести первый, «Корвет Спайдер», один из моих любимых.
Смешки болельщиков стихают. Они плотно смыкаются над нашими головами и стараются не дышать. Маша с Петей захвачены игрой, поэтому не отгоняют их.
Я заношу руку над «Олдсмобилем». Она чуть заметно дрожит и немного вспотела. Последнее к лучшему — так вкладыш с большей вероятностью прилипнет к ладони и перевернется. Вдыхаю побольше воздуха, одновременно занося ладонь над вкладышем. Резко — глаз не успевает следить — шлепаю по нему.
Зрители стонут. Маша и Петя выдыхают воздух, набранный несколько ходов назад. Мимо окон, каркая, пролетает ворона.
«Олдсмобиль-Круизер-Вагон» лежит передо мной во всей красе: продолговатый багажник, несуразно вытянутый нос. Картинка чуть потерлась посередине, по линии сгиба. Я беру его, поднимаю альбом, открываю и заполняю пустой кармашек.
Всю неделю я демонстрирую желающим коллекции. Новости о дуэли и красивом выигрыше в один момент облетели школу, на меня приходят посмотреть просто так, а в коридорах за спиной перешептываются, и в шепоте слышится:
— Выиграла... две коллекции... упертая девчонка.
Слова эти лучше любой музыки.
Новенький держался молодцом, я поняла, что парень он неплохой, но подружиться мы не смогли — через месяц он с родителями уехал в Германию, так что никто не успел запомнить его имени.
***
Победа во вкладышной войне напрочь отбила у меня желание заниматься коллекционированием дальше. И когда на следующей неделе альбом был украден из раздевалки, я только пожала плечами — мне было все равно. Я перестала следить за коллекциями и вкладышными дуэлями. Года через три мода на вкладыши начала сходить на нет, а потом мы вовсе забыли о них. Мы взрослели, и у нас появлялись другие интересы.
А за чем «охотились» вы?
Читайте также: Вкус детства: любимые сладости 90-х.