Приемным родителям нужно читать больше страшных историй
Идею о приемном ребенке я вынашивала довольно долго. С того момента как я впервые задумалась об этом серьезно, до сбора документов для Рустама прошло несколько лет. Я много читала об усыновлении, взвешивала все за и против и пыталась понять, насколько мы готовы, потянем ли.
Даже если берешь грудничка, все равно получаешь ребенка с различными травмами: я осознавала, что придется впахивать достаточно долго, чтобы реабилитировать малыша по всем фронтам.
На форумах для приемных родителей каких только историй не встретишь. Там рассказывают, например, о том, как приемные ребята пытаются выжить родных, изо всех сил отвоевывая внимание. Пишут про детей, которые измазывают какашками стены. Жалуются на внезапно вскрывшуюся психиатрию, из-за которой школьники начинают вдруг препарировать животных. Я примеряла подобные ужасы на себя и оценивала, смогу ли с этим справиться.
Сейчас, с высоты своего опыта, я понимаю: изучение всей возможной информации — самый правильный путь к приемному родительству. Чтобы стать хорошим усыновителем, в первую очередь нужно просто хотеть ребенка, это все-таки главное, а во вторую — тщательно готовиться, перечитывая сотни сложных эпизодов.
Я знаю случай, когда 2-летнего малыша взяли в пятницу и в понедельник вернули в опеку. Сдали потому, что ребенок все время плакал, а родители оказались к этому не готовы. Как такое вообще возможно? О чем думали эти взрослые, ответственные люди? Пусть лучше столь «чуткие» мамы и папы вовсе никого не берут, чем вот так привозят обратно: это же сильнейшая травма — и для ребенка, и для самих родителей.
Мы были для Рустама первым и последним шансом
Когда стала предметно следить за базой детских домов, я сформировала группу ребят, за которыми наблюдала особенно тщательно. Изначально, как и большинство приемных родителей, я была согласна только на здорового ребенка. И, если честно, младенцев я не очень люблю, поэтому думала о трехлетке. Но так получилось, что среди тех детей, которых я отмечала для себя, здоровых не было вообще.
Если мне нравится ребенок, он непременно оказывается проблемным.
И возраст его может выходить за установленные мной самой рамки.
Четырехлетний Рустам, который вскоре стал нашим сыном, как раз был одним из детей в моей подборке. Я создавала про него тему на форуме в надежде на то, что кто-то обратит внимание на этого мальчика. Я сразу поняла, что парню нужно в большой город — в Москву или Питер, чтобы быть ближе к самой лучшей медицине. У Рустама косая расщелина твердого и мягкого неба (визуально при рождении у него была «дырка» на лице) и недоразвитие нижней конечности. До двух лет парень питался только через трубку и уже до нашего знакомства перенес две пластические операции.
Когда я позвонила в опеку, мне сказали, что за 4,5 года его жизни никто даже не запрашивал информацию по Рустаму. И что сейчас мальчика готовят к переводу в дом инвалидов.
Вообще-то мы хотели привести ребенка в семью после того, как доделаем ремонт в новой квартире (мы тогда жили у моей мамы). Но тот факт, что у Рустама оставался всего один лишь шанс на нормальную жизнь, заставил меня пересмотреть планы. Я показала фото мальчика мужу, поговорила с мамой — они оба меня поддержали. Также я рассказала о Рустаме Ие — моей 13-летней кровной дочери. «Над этим парнем будут издеваться в школе. Дети сейчас очень злые», — забеспокоилась дочь.
Я объяснила Ие, что мы сможем защитить Рустама и что, если мы его не заберем, у него не будет вообще никакой жизни.
Перед принятием решения к приемному ребенку можно приезжать 10 раз. После допускаются еще 10 посещений, если для этого есть основания, — например, необходимость в независимой медицинской экспертизе. Но у нас не было возможности так долго раздумывать. На все про все ушло два часа.
В тот день дети готовились к утреннику. Руса принесли к нам на руках. Сначала он испугался, стушевался, расплакался и не пошел на контакт. Чтобы разрядить обстановку, мы посмотрели представление и предложили прогуляться. Тогда Рус впервые меня удивил: оказалось, он знает, где находится его шкафчик, сам просится в туалет, сам одевается.
Я была готова к малышу в памперсе, который не может себя обслуживать, а увидела очень способного ребенка — на тот момент он мне показался чуть ли не вундеркиндом.
На прогулке контакт установился: Юра, мой муж, стал играть с Русом в машинки, и это помогло мальчику расслабиться.
Когда мы ехали за Рустамом в Череповец, я места себе не находила: очень переживала. А когда подписали согласие (фактически сразу после прогулки), у меня на душе стало спокойно. Я почувствовала, что мы все сделали правильно. От эмоций я сразу перешла к делу — стала искать информацию о протезировании и прочих медицинских тонкостях.
Лилиан называли ни на что не реагирующим овощем
Спустя полтора года после появления Руса мы поняли, что готовы взять ещё одного ребенка. Тогда мы стали готовить документы для 4-летней девочки Веры. Но после того как трижды съездили к ней, мы честно признались себе, что с ее тяжелыми диагнозами не справимся: у Веры серьезное отставание как в физическом, так и в умственном развитии. Мы поняли, что у нас просто не хватит времени и сил. Пришлось подписать отказ.
Так в нашей семье появилась 9-месячная Лилиан из Башкирии.
Конечно, мы заранее рассказали Рустаму о сестре, показали ее фотографии. Рус ждал Лилит. Ему, как никому другому, был нужен младший брат или сестра: он любит покомандовать — так он переключил внимание с нас на малышку.
А еще Рус сразу начал помогать. Первое время он, само собой, вел себя немного настороженно, но никакой ревности у него не было.
Он играл с Лилиан, доставал памперсы и крем, знал, чем и когда ее нужно кормить.
У Лилиан немного другая история — не как у Руса. Потенциальные приёмные родители смотрели её не раз. Когда я впервые запросила информацию о ней, мне сказали, что ее в тот момент как раз кто-то рассматривал. Я была уверена, что девочку заберут. Но от нее отказались — так же, как отказывались много раз и до этого.
Главврач в детдоме Руса, женщина с огромной душой, которая на своем горбу возила мальчика в Москву на операции и выбивала для него квоты, при встрече рассказывала нам о парне только хорошее. Про Лилит же мы, наоборот, не услышали ничего положительного.
Опека называла ее овощем, который ни на что не реагирует, своих и чужих не распознает, лежит бревнышком.
Когда нам принесли малышку знакомиться, она вытянулась, как струна. Сотрудники, собравшиеся вокруг, разохались: «Ой, поглядите, смотрит в одну точку, ее совсем ничего не интересует». Мол, пишите отказ и уходите. После нам еще и стали зачитывать все диагнозы Лилиан (подробности о здоровье дочери я предпочитаю умалчивать), уточняя, понимаем ли мы, на что идем.
Мы все прекрасно понимали. Не знали только, почему сотрудники опеки так странно себя вели. Вероятно, боялись, что у них разберут всех детей, и работы совсем не останется. Недавно я читала историю о девочке-инвалиде, которую не отдают уже пятым родителям. И никто не понимает, в чем настоящая причина отказов. Опека использует формальные поводы (нет пандуса в доме, нет отдельной комнаты), но по закону по таким причинам препятствовать нельзя. При этом не у всех родителей хватает сил месяцами строчить жалобы и бороться. Они бросают это дело и едут туда, где детей отдают без лишнего геморроя и заморочек.
Поначалу Рус много и яростно истерил
На следующее утро после того, как Рус приехал домой, я проснулась и пыталась понять, как мы вообще без него жили. У меня было ощущение, что днем ранее мы просто забрали его из садика. При этом поначалу самому Русу, конечно, было нелегко. Он много и яростно истерил.
Сложнее всего сыну давались все корректировки здоровья. 4,5 года своей жизни Рус ползал. Ему было очень непросто принять вертикальное положение. Он не понимал, зачем ему ходить на костылях. Он вообще не очень любит трудиться, а тут пришлось впахивать. Он крушил костылями двери и истошно орал. Он мог кричать по несколько часов несколько раз в день.
Впрочем, кричал Рус не только из-за костылей, порой орал просто так — от избытка эмоций. Я была готова к таким скандалам — понимала, что Русу тяжело во многих смыслах, и ему нужно выплескивать накапливающееся напряжение. Обычно я просто ждала, когда Рус прокричится.
У нас даже появилось специальное место для истерик, и Рус об этом знал. Он усаживался там и выл, а когда ему это надоедало, как ни в чем не бывало возвращался к нам.
Спустя несколько месяцев истерики сильно сократились — и по частоте, и по длительности. Сейчас Рус так себя не ведет — он, конечно, может покричать, но для этого ему нужен очевидный повод.
Ракушечным детям не для кого развиваться
Есть такие дети, которых называют ракушечными. Когда их бросают родители, они закрываются в себе: им не для кого развиваться.
Лилит оказалась девочкой в ракушке. Она отставала месяцев на 5: на момент нашего знакомства она даже плохо держала голову, тогда как некоторые из ее сверстников уже делали первые шаги.
Думаю, в дальнейшем у Лилиан развилась бы махровая умственная отсталость. И, скорее всего, в итоге ее бы отправили в дом инвалидов.
Оказавшись дома, перед сном Лилит плакала по 2 часа, но ее истерики лично я воспринимала не так спокойно — не как в случае с Русом. Я сходила с ума: не понимала, как помочь малышке. Может, скорую уже пора вызывать, а я все думаю, что у нее животик болит? Крик переходил в визг. Когда мы брали ее на руки, она выгибалась дугой. Казалось, будто у нее ломка. Так происходило каждый вечер на протяжении полутора месяцев — это был ужаснейший ужас, как вспомню, так вздрогну. Хорошо, что я понимала: это пройдет. Но именно в тот момент Лилит высасывала невероятно количество энергии.
Сейчас Лилиан с нами уже полгода. Она больше не истерит, но внутри все еще зажатая. Она не оттаяла до конца. При этом Лилит совершила огромный рывок в развитии. Через неделю после переезда домой у нее окрепла спина — она начала переворачиваться и хорошо держать голову. Потом она поползла. Теперь Лилиан почти ходит. Она отличает своих от чужих, пытается разговаривать и отлично понимает других, играет, рисует.
При этом в моральном плане с ней точно будет сложнее, чем с Русом.
У Руса легкий характер — ему везде хорошо. Даже в больницах он быстро осваивается и совсем не страдает. Такой подход к жизни и помогает ему развиваться. Он ведь успел провести в одиночестве на койке очень много времени. Сейчас, даже если один сидит на стуле в комнате, потому что наказан, и думает о своем плохом поступке, Рус не скучает: он находит себе занятие — и ему становится весело. Для него такие случаи — просто время, хорошо проведенное наедине с самим собой.
Рус обожает сцену, а мы мечтаем сделать его спортсменом
Самое любимое занятие у Руса — ходьба по подиуму и съемки. Я не планировала делать из него модель. Более того, все, что связано с публичностью, мне совсем не близко — всякий раз, когда нас приглашают на очередное мероприятие, мне приходится перебарывать себя.
Рус принимал участие уже в нескольких показах и фотосессиях. Кадры с Русом занимали призовые места и участвовали в выставках в разных городах.
Рус даже успел стать звездой с обложки.
Он вполне мог бы быть актером, но его подводит речь: она у него невнятная, нечистая. Впрочем, Рус и в этом вопросе прогрессирует: раньше он объяснялся в основном жестами, теперь же говорит все, но не всегда его понимают. Врачи не делают никаких прогнозов, поскольку у Руса нет мышц в небе — ему нечего тренировать. Однако мы все равно будем ходить к логопеду и фонопеду в ближайшем будущем — посмотрим, что из этого выйдет.
Мне бы очень хотелось, чтобы Рус занимался спортом. Я бы отдала его в греблю. Но мы не можем найти правильного преподавателя. Ему нужен жесткий тренер. Мы с Юрой даже шутим, что Русу необходим инструктор-садист, который скажет: «Упал – отжался!» Мы пробовали и плавание, и лыжи, и конный спорт. Но у нас ничего не пошло по той простой причине, что тренерам было жалко Руса — он это чувствовал, и получались не занятия, а фигня. Пока приходится заниматься дома.
Со мной Рус делает упражнения на пресс по 100 раз, по много раз отжимается. Меня он разжалобить не может.
Какой будет программа развития для Лилиан, мы пока не знаем: об этом еще рано думать. Сначала ей нужно окончательно распрощаться со своей «ракушкой».
Я учусь видеть душу
Сейчас мы редко бываем на площадках: обычно у нас просто нет на это времени. А когда все же выбираемся куда-то, Руса узнают и дети, и взрослые. Это заслуга моего инстаграма.
Но так было не всегда. Я неоднократно сталкивалась с ситуациями, когда дети смеялись над Русом, а родители, стоявшие рядом, пропускали это мимо ушей. Я вспыльчивый человек: быстро завожусь.
Когда кто-то тычет в Руса пальцем, мне очень хочется сломать ему этот палец — еле сдерживаюсь.
Раньше я не могла молчать и спрашивала детей, чего смешного они находят в моем сыне. Интересовалась, неужели родители не рассказывали им о том, что есть особенные дети — не такие, как все. Объясняла, что это не палка, а протез. Но все эти объяснения, если честно, меня утомляли. Я считаю, что разжевывать подобное — не моя задача, а дело мам и пап этих детей.
Чтобы подобных незнаек стало меньше, я придумала флешмоб #яучусьвидетьдушу, в рамках которого предложила родителям особенных детей рассказывать о них и показывать их. Мне очень стыдно за наше общество: у нас в России принято встречать «по одежке». Если у кого-то что-то не так с внешностью, ему ставят клеймо «дурак». Так вот посыл моего флешмоба — сначала узнай человека, а потом уже делай свои выводы. Надеюсь, благодаря ему многие родители провели разговор со своими детьми: объяснили, что на особенных людей не стоит показывать пальцем, что смеяться и обзывать — это гнусно и низко, и что сами мамы и папы почувствовали: не стоит прятать своих «неудобных» детей.
Мой инстаграм сейчас — просветительский канал. Я зарегистрировалась в этой соцсети, чтобы рассказывать миру об особенных детях. Еще когда я собирала документы для Рустама, девушка-волонтер прислала мне ссылку на видео о нем. Тогда я прочитала комментарии под роликом и ужаснулась: «такой урод», «кому он нужен»... Я проверила — оказалось, подобное писали взрослые люди — чьи-то жены и матери. Дикость. И я подумала, что, если мы возьмем Руса, я обязательно заведу страничку и буду говорить о том, что он не урод и не дурак, что он развивается и реабилитируется, показывать наши «умелки». Так и получилось.
А еще мне хочется, чтобы будущие приемные родители расширяли свои поиски и рассматривали детей не только с 2 и 3, но и с 5 — самой сложной — группой здоровья. Ребят с сохранным интеллектом и физическими проблемами в детских домах очень много. Их всех отправляют в дома инвалидов, если не повезет — в дома для умственно отсталых (если это маленький городок и обычного дома инвалидов там нет). Очевидно, что такой расклад — путь в пропасть для любого вундеркинда.
Воспитание против генов
Легкий характер, любовь к публике — явно врожденные черты Руса. Все остальное – например, доброта, сострадание к людям и животным, любознательность — на мой взгляд, прививается в семье. Если честно, я не верю в то, что человеческое поведение и мировоззрение диктуют гены. Я против того, чтобы оправдывать чей-то алкоголизм или наркоманию генетической склонностью к зависимостям.
Перед знакомством с Русей я лишь по диагонали — для галочки — прочитала историю его появления на свет и данные о его родителях. Мне было важно увидеть его самого — оценить своей «чуйкой».
Про Лилиан мне крайне подробно рассказали все — вплоть до медицинских диагнозов ее кровной матери. Но и в случае с ней меня это мало интересовало. Для меня снова были важны только мои личные ощущения.
В том числе из-за того, что не ищу в моих детях черты их кровных родителей, я не чувствую разницы между родными и приемными детьми.
У меня нет этапа принятия — они сразу становятся моими. И, честно говоря, мне такой способ появления ребенка в семье — опека — нравится даже больше, чем рождение своих детей. Может, тут еще дело в том, что у меня были очень сложные роды первой дочери. Вспоминаю их с ужасом: я чуть не «склеила ласты».
Сейчас мы с мужем фактически равнозначно вовлечены в заботу о детях: этому способствуют удобные рабочие графики 2 через 2 дня. Иногда нам помогает и Ия — когда у нее нет уроков или репетиторов, она может поиграть с детьми или погулять с ними. Ия отлично ладит с братом и сестрой.
Я не исключаю, что мы возьмем еще одного ребенка. Посмотрим. Если решимся, долго раздумывать не будем: у меня ведь есть подборка сирот — и все они ждут своего счастливого часа.
Читайте также:
