Про первую линейку
Ранним утром первого сентября, в парадной форме, с ранцем за плечами, вооруженные букетом (чаще всего длинноногих гладиолусов ростом едва ли не выше их носителя), мы в сопровождении родителей приходили к школе. Там получали алую ленту с надписью «Первоклассник», и старшие товарищи перевязывали нас ею, как патронташем. Мы стояли на торжественной линейке среди еще незнакомых сверстников, осторожно приглядываясь и принюхиваясь. Немного раздражали девчонки – за их гигантскими бантами мало что было видно впереди. Мамы, бабушки и дедушки поодаль сопереживали изо всех сил. Самые крутые папы щелкали фотоаппаратами. И я страшно гордился, что мой снимает, а потом мы вместе будем проявлять снимки в темной ванной.
Тетеньки и дяденьки заканчивали долгие вступительные речи, и вот он – первый в нашей жизни школьный звонок: еще не страшный, а только волнительный. По традиции его давала сидящая на плече у десятиклассника девочка «из наших» с колокольчиком в руке. За этим обязательно раздавалось бессмертное: «Буквы разные писать тонким перышком в тетрадь учат в школе, учат в школе, учат в школе!» На первом же куплете репродуктор обычно начинал хрипеть и заикаться, но эту песню не задушишь, не убьешь! Я и сейчас наизусть помню, что в школе учат «книжки добрые любить и воспитанными быть», а также «крепко-накрепко дружить, с детства дружбой дорожить», а не зубрить, списывать и всяким другим глупостям.
Про школьную форму
Каждая уважающая себя девочка старалась хоть как-то приукрасить свою стандартную робу: на булавки нанизывали бусинки, из скрепок выгибали сердечки и цепляли к переднику. Став старше, модницы вовсю экспериментировали с длиной платья, укорачивая его до едва допустимых размеров. И кружево на воротничке могло быть нарядным, а не просто из соседней галантереи по 70 копеек за метр. Особо везло тем, чьи мамы и бабушки умели вязать всякое узорное.
Чуть легче нашим одноклассницам стало, когда пришла очередь еще более «взрослой» униформы: пиджака и юбки. Правда, к тому времени продвинутые старшеклассницы мечтали красоваться исключительно в джинсах-«мальвинах». Однако заканчивался такой показ мод всегда одинаково – домой, переодеваться. Девушки не сдавались и обвешивали пиджаки значками (мы, кстати, тоже любили это дело), которые, впрочем, незамедлительно отдирали дежурные или учителя.
Про таинственное исчезновение сменной обуви
У сменки (и уличной обуви, на которую ее сменяли) имелось свойство исчезать фантастическими темпами. Не то чтобы ее злобно воровали. Хотя, если оставил без присмотра модные кроссовки, пеняй на себя. Однако чаще старшеклассники любили позабавиться перевешиванием мешков — а они у нас у всех были почему-то близнецы-братья – с крючка на крючок. Или еще изощреннее: открыть две сумки со сменкой и поменять местами содержимое. Так что в раздевалке ценный груз старались не бросать, таскали эти мешки с собой, создавая на уроках дополнительные препятствия по пути от парты к доске. Но и в руках хозяина они умудрялись растворяться в пространстве. За пирожком зашел, или в игровые автоматы, или в троллейбус, или просто ворону по дороге встретил – и «сыр выпал», нет обувки! Чтобы освободить руки для подвигов, мешок, бывало, цепляли сзади на ранец. Это многократно повышало коэффициент «улетучивания».
Про школьную дискотеку
Если бы я впервые услышал хиты моего детства в сознательном возрасте, наверняка плевался бы. А теперь, когда где-нибудь услышу «Е ма хо, е ма со» или «Шери-шери леди», сердце сладко замирает. И даже приторная ламбада вызывает приятные ассоциации, поскольку под нее девчонки особенно усердно вертели попами. Два – три «быстрых», все уже напрыгались и слегка взмокли... Когда же наконец поставят «медляк»? Этого момента с замиранием сердца ждут и парни, и девушки. И вот первые звуки «Ай джаст колл ту сэй ай ла-ав ю!» или «Энд а-а-а-а-ай вил о-олвиз лав ю-у-у...». Все расходятся, застывают и ждут. Если бы, как в комиксах, мысли были выписаны в «облачках» над головами, над мальчишечьими макушками значилось бы: «Вот сейчас я наберусь смелости к ней прижаться! К черту пионерское расстояние!» А над девичьими локонами витало бы: «Он уже пригласил и Катьку, и Таньку! Это значит, я нравлюсь ему меньше! А может, он просто стесняется? Это значит, я нравлюсь ему больше!» Если «мы выбираем–нас выбирают» не совпадало, оставалось брести домой, шмыгая носом и бормоча: «Ай со ю дэнсинг», мол, видали мы вас всех танцующими там-то и там-то...
Про классный журнал
В журнал выставлялись оценки по всем предметам, и стереть записанное было невозможно. Да, можно было заново ответить у доски или переписать контрольную, но двойка в клеточке напротив твоей фамилии оставалась. Добрые учителя ставили двойку карандашом, чтобы потом можно было исправить ее на оценку получше (мы-то даже не знали, что они героически нарушают Страшный Закон: все записи в этом документе делать только шариковой ручкой!), а злые – прямо ручкой, да пожирнее. На каждом уроке в журнале отмечали всех отсутствующих, и по страшным буквам «н» классный руководитель потом видел, кто и что прогулял. Все понимали, что пытаться как-то исправить грозный манускрипт бесполезно, еще хуже потом будет. И все равно периодически кто-нибудь решался натереть странички парафином, чтобы ручка мучителя бессильно скользила по странице. Или нагло наставить себе неожиданных пятерок.
Про уроки труда
Мальчики, облачившись в халаты, получали доступ в одно из самых интересных школьных мест – мастерскую. Располагалась она обычно на первом этаже или в подвале, занимала кучу места и всегда была закрыта от любопытных. Там стояли всамделишные станки, на которых можно было работать. Точить детали! И сверлить дырки в железяках! Это был восторг. Чтобы дали поточить, нужно выучить всякие передние и задние бабки, но это почти не портило удовольствия. Еще можно строгать, пилить и сколачивать деревяшки в табуретки, тем самым принося миру очевидную, весомую пользу. В том числе собственным мамам и бабушкам в день Восьмого марта – созданные собственными руками разделочные доски, нами же украшенные выжиганием. Учителя труда звали «трудовиком» и зверски уважали – если он не переходил на темную сторону силы. Предавшийся злу трудовик был всегда с похмелья, но преклонялся перед техникой безопасности. Изъяснялся он коротко и грубо, заставлял из урока в урок нанизывать ключи на колечки или пилить металлический брус напильником вместо ножовки, потому что ножовка – опасная и мы ее сломаем. Но все- таки «темных» трудовиков было не слишком много.
Девочкам жизнь улыбалась не меньше. Кабинет домоводства был украшен лоскутными панно, мягкими игрушками и прочим уютным и пестрым. Там стояли настоящие черно-золотые швейные машинки, там учили делать выкройки и резать ткань. Если учительница была либеральной, то убогие юбки и блузки могли кроиться по более сложным лекалам, почти по «Бурде». Вышивку и вязание тоже проходили, но времени на них отводилось мало, так что тем, кто видел иголку или крючок только в школе, эти уроки впрок не шли, они потом приносили сделанное мамами и бабушками. Самое интересное начиналось, когда девчонки учились готовить. В кулинарном кабинете резали салаты, мастерили сложные бутербродики-канапе, варили супы и даже пекли шарлотку или лимонные пироги – по сезону или по выбору учительницы. Мальчишки в такие дни паслись у дверей кабинета в надежде на угощение. Кабинет домоводства, как правило, тоже располагался на первом этаже – подальше от обычных классов: там стрекотали машинки, девчонки весело щебетали или горестно пищали о своих неудачах – стоял нормальный рабочий шум. А у добрых трудовичек иногда и магнитофон работал. Вот она, настоящая радость труда!
Про анкету друзей
Понятно, заводилами тут были девчонки. Но мы, суровые мужчины, тоже не оставались равнодушными к этой сентиментальной забаве. Еще бы, ведь анкеты служили основным источником знаний на тему «Кто кому нравится»! Итак, главный вопрос — «Твоя симпатия». Ради ответа на него девочки с трепетом протягивали свои тетрадки самым популярным одноклассникам – «Заполни!» (Само количество ответивших тоже говорило о степени крутости.) Самые смелые способны были попросить — высший пилотаж! — даже старшеклассников. Ради ответов на эти же вопросы, но оставленные девчонками, мы и соглашались (внешне нехотя, но внутри с таким же трепетом).
На последней парте на каком-нибудь неважном уроке типа истории происходило заполнение – и начиналась взаимная дешифровка!.. Кто же такая «В. К.» – Вика Комарова или Волкова Катя?! А этот обормот бессовестно написал «Не скажу!». Не менее негодяйский, но еще более интригующий ответ – «Не из нашего класса». Другие варианты ответов – сочинить воображаемого героя (героиню) или признаться в любви к Пугачевой (Джексону). Хозяйка анкеты прежде всего бросалась читать ответы на вопросы «Как ты относишься к хозяйке анкеты?» и «Твои пожелания хозяйке анкеты?» – и в большинстве случаев страшно разочаровывалась, получив: «Нормальная девчЁнка» или «Пусть пошлет тебе аллах парня в джинсовых штанах».
Про НВП
Вел эти занятия специальный суровый дядя в форме, военрук. Обычно на эту должность шли майоры с помятой биографией. Был военрук громогласен, строг и афористичен. Высшей похвалой от него было: «Дисциплинированный боец!», а вот нерадивым бойцам подчас доставались такие великие и могучие эпитеты, что даже хулиганы неплохо пополняли словарный запас. Этот учитель сразу давал понять, что детство кончится не когда-то, а прямо сейчас. Что на его уроках мы в армии и должны вести себя соответственно. Что разгильдяйства он не потерпит, и – шагом марш к доске. Мы нестройно рапортовали: «Товарищ майор, группа к занятиям по начальной военной подготовке готова!» – и готовились к тому, чтобы выслушать занудные лекции о «контрсиловом ударе» и «поражающем действии». Толком в подробности никто не вслушивался, так как весь теоретический урок мог пойти на фиксацию перлов типа «Можно не знать правил, но выполнять их надо!» или «Этот газ вызывает головные боли в мышцах и костях».
Но попадались и фанаты своего дела, которые так красочно и убедительно могли описать ядерную атаку, что дети всерьез начинали бояться атомной войны. Мы, дружно трепеща, учили, в какую сторону нужно ползти при вспышке слева (в сторону кладбища, конечно). Учебные диафильмы доходчиво демонстрировали, как «при наземном ядерном взрыве в воздух поднимается огромное количество мелких частиц грунта и пыли». Выцветшие плакаты на стенах пугали ударной волной, световым излучением, проникающей радиацией и другими ужасами. На это все накладывались политинформации о том, что американскому президенту в любую минуту может стукнуть в голову нажать на роковую кнопку – и в итоге нам снились милитаристические кошмары, а низколетящих самолетов многие пугались и среди бела дня.
Про родительское собрание
В этот роковой вечер папы и мамы рассаживались на наших местах в классе и выслушивали мнение классного руководителя по поводу своих «гавриков». Главными пунктами повестки дня в большинстве случаев значились вопросы успеваемости и отклонения в поведении. Мы-то о себе все уже знали – особенно после «классных часов», в которые нередко превращались и уроки по предмету, который вела классуха или классрук. Теперь это все предстояло узнать нашим предкам...
Основная масса школьников родительских собраний боялась, ведь дневник от мамы с папой можно какое-то время скрывать, но на собрании же всем покажут журнал. Еще и добавят подробностей в устной форме. И конечно, потребуют «принять меры». А родители – такие люди, что могут взять и принять... Поэтому удар необходимо было отвести или смягчить. Самый банальный способ – утаить от старших очередное «время Ч». Но из школы могут и позвонить, тогда явно будет еще хуже. Половинная мера – хитростями подослать на собрание самого доброго из родственников. Лучше всего, конечно, старшего брата или сестру, которые выглядят уже взрослыми и серьезными, а на самом деле еще буквально вчера сами хватали «пары» и взрывали кабинеты химии. Ну а если гром все же грянул, оставалось только оттянуть миг расплаты, преждевременно «уснув» или быстренько «заболев». <...>
Лично я всегда побаивался этого мероприятия, даже когда за мной не числилось разбитого окна, прогулянной контрольной и других весомых грехов. Одноклассники тоже все переживали, ну разве что кроме идеальной (для старших) Люськи Ивлевой. Но когда мы выросли и сами стали родителями, нам открылась одна из взрослых тайн. Огромный такой секрет: сами родители, оказывается, тоже боятся своих же собраний! Им, сидящим «серди-итыми», нередко самим хочется уползти под парту от вопроса: «А кто тут мама Вадика?!»
Читайте также: Правила безопасности, которые могут спасти ребенку жизнь.
