«Папа ест мои печеньки»
— С какого возраста мы с детьми начинаем говорить о телесной безопасности и границах?
— С самого раннего. В два-три года совершенно не обязательно говорить напрямую о сексуальности, но о неприкосновенности тела — вполне. Самое время рассказать про «правило трусиков» — тебя не должны касаться другие люди в тех местах тела, которые обычно скрыты нижним бельем. И сами дети не должны касаться других людей в этих местах. Заботящийся родитель имеет право мыть тебя, пока ты не можешь делать этого самостоятельно. Врач может прикасаться к этим местам во время осмотра, но только в присутствии родителей. Это к трем-четырем годам ребенок обычно способен усвоить. В этом возрасте мы говорим о том, что ребенок может в любой момент сказать «нет» и уйти.
«Нет — уйти — рассказать» — такой алгоритм мы даем детям, потому что в этом возрасте они могут уже оставаться не только с мамой и папой, но и с другими родственниками, от которых теоретически тоже может исходить угроза. Мы в целом говорим о том, что есть хорошие прикосновения и плохие прикосновения.
— Под плохими имеются в виду прикосновения к гениталиям или к частям тела, которые ассоциируются с сексом? А какие слова мы при этом используем?
— Мы считаем, что детей нужно обучать правильным названиям половых органов, называть пенис пенисом, вагину вагиной, а не придумывать какие-то эвфемизмы. Есть душераздирающий пример о том, как мама одной девочки называла ее вульву печенькой. И девочка рассказала воспитательнице в садике: «Папа ест мои печеньки». Воспитательница ответила, что хорошая девочка должна делиться. Девочка пыталась обратиться за помощью, но не знала слов, как описать происходящее с ней. И помощи не получила. Поэтому слова и понятия очень важны для детей.
— Родителям, которых самих в детстве воспитывали без этих слов, может быть трудно произносить их.
— Да, это правда. Приходится сначала для себя с этой темой познакомиться, привыкнуть, что это нормальные слова, потренироваться перед зеркалом. Почему на эту тему трудно говорить? Потому что у нас нет этого навыка. Чем больше мы погружаемся в эту тему, чем больше читаем, чем больше эти слова входят хотя бы в виде прочитанного в наш более или менее активный словарный запас, тем нам проще потом говорить на этом языке. Можно поработать с психологом, попытаться понять, почему эта тема такой трепет вызывает, откуда излишняя стыдливость?
— Это правда, что преступники избегают детей, знающих правильные названия своих половых органов?
— Есть такие данные. Если ребенок знает название своих половых органов, больше шансов, что он расскажет, что с ним произошло.
— Какие это должны быть термины?
— Пенис и вагина. На мой взгляд, это нейтральные слова, медицинские термины. В русском языке есть некоторые сложности со словами, обозначающими половые органы. Чтобы это было и не грубое слово, и не какое-то отстраненно-медицинское.
Между грубыми словами и медицинскими терминами я выбираю медицинские физиологические термины.
Шведы провели эксперимент и искусственно внедрили слово для обозначения женских половых органов. Оно прижилось. Могут быть такие же усилия на уровне русского языка, чтобы сделать нашу жизнь более безопасной.
«Я не могу описать, что произошло»
— В четыре-пять лет дети уже хорошо разговаривают, обычно ходят в садик, родители прочли им много сказок, в этом возрасте что важно?
— В этом возрасте ребенку можно рассказывать про то, как происходит зачатие, к чему приводят определенные контакты. Что определенные вещи мы начинаем делать, только будучи взрослыми людьми, это то, что не должно происходить с детьми. Обычно в этом возрасте о сексе рассказывают в контексте деторождения, в виде ответа на вопрос «откуда берутся дети?». Можно рассказывать самостоятельно, можно купить любую книжку на эту тему, какая вам понравится. Я в свое время для своего ребенка выбрала «Давай поговорим про ЭТО» Роби Харрис.
Дети должны знать: если другие взрослые что-то рассказывают и показывают им на эту тему, например, порножурналы, — это не норма, об этом можно и нужно рассказать родителям. Вообще, возраст до пяти лет наиболее критичен в смысле риска сексуализированного насилия. Наибольшая зона риска — дети до пяти лет и после 12-13 лет. Дети и между этими возрастами могут подвергаться насилию, но до пяти лет ребенку сложнее описывать какие-то вещи, поэтому очень важно дать ему понятийный аппарат.
Если у ребенка из частей тела есть голова, руки, живот, а дальше сразу коленки, то просто может в голове не сложиться сама схема. Как? «Я не могу описать даже, что произошло». Это основная сложность, с которой дети до определенного возраста сталкиваются, почему они не могут рассказать.
— То есть к шести годам ребенок уже должен знать названия половых органов и твердо усвоить, что никто не должен к ним прикасаться?
— Да, было бы неплохо. Я не люблю слово «должен», ребенок никому ничего не должен. И дети очень по-разному воспринимают информацию. В том случае, когда ребенок более-менее в безопасной обстановке находится, у него в одно ухо влетело, в другое вылетело, особенно у детей с какими-то особенностями, например, с дефицитом внимания.
Это не то, про что можно один раз рассказать и забыть, это вещи, которые надо обсуждать периодически. И апгрейдить информацию.
Потому что ребенок идет в школу, начинает больше времени проводить без родителей и может сталкиваться с какими-то угрозами во внешней среде.
Бывает, что дети, начиная с первого класса, сами ходят в школу. Современная жизнь может и такое предполагать — например, встречу с эксгибиционистом в кустах по дороге домой. А это, по сути, акт не физического, но нападения. Особенно девочки рискуют, эксгибиционисты чаще девочкам демонстрируют половые органы. Можно уже рассказывать, что могут такие вещи происходить, что люди иногда пытаются что-то с тобой сделать против твоего желания и ты всегда можешь о таком рассказать. Ребенок должен знать, что он может рассказать о чем угодно и на него гнев не обрушится за это, и на него не повесят вину.
Железные правила безопасности:
— Что важно ребенку знать в разном возрасте: в детстве, предпубертатном, подростковом периоде?
— Мы задаем очень примерные рамки, нужно смотреть на ребенка, на то, как он развивается, чтобы эта информация, с одной стороны, не запоздала, с другой стороны, не была преждевременной.
Естественно, рассказывать про нападение и изнасилование в шесть лет не стоит, но можно уже говорить о том, что могут в транспорте начать приставать, что знакомые или незнакомые люди могут пытаться завести с тобой чересчур близкую дружбу. Чаще всего насилие над ребенком начинается с груминга — ухаживания, обхаживания, попытки выстроить отношения, как-то романтизировать какую-то уникальную дружбу, которая не всем понятна и от родителей должна быть скрыта.
Важно говорить детям про то, что неплохо было бы родителям быть в курсе, если кто-то из взрослых хочет с тобой дружить, дарит тебе подарки, рассказывает про особое к тебе отношение, про то, какой ты особенный. Ты, безусловно, особенный, но зачем же это скрывать от всех?
Если мы передвигаемся дальше к подростковому возрасту, к моменту, когда может начаться половое созревание, когда могут начаться первые романтические отношения со сверстниками, тогда уже важно говорить и о принципах согласия, контрацепции и уже о более практических вещах.
Просто сказать: «Ребенок не хочет обниматься»
— Принцип согласия — эта тема актуальна и для девушек-подростков, и для юношей?
— Со старшими подростками важно говорить о том, что и мужчины, и женщины — живые люди, не роботы, люди обоих полов могут иметь разный сексуальный темперамент и разные потребности в сексуальных контактах.
Более того, о принципе согласия (даже если мы исходим из более-менее традиционных установок о том, что мужчины придерживаются более активной роли в сексе) особенно важно знать молодым людям, для того чтобы как-то более аккуратно, тактично и экологично общаться с девушками.
Если девушка говорит «нет» в ответ на какие-то ухаживания, это не значит, что надо надавить еще сильнее, к ее «нет» надо относиться с уважением.
Девушка существует не для того, чтобы удовлетворять потребности.
И девочкам мы тоже вполне можем говорить об этом в отношении мальчиков. Было бы неплохо, если бы все помнили, что люди имеют право на собственные потребности и собственную автономность, и ни у кого нет обязанности наши потребности удовлетворять. Потому что без секса прожить не очень весело, но можно. Это мы уже касаемся более взрослых людей, установок про супружеский долг.
Брак — это тоже не абонемент на секс. Если ребенок в раннем возрасте усваивает, что у других людей есть такие же границы, как и у него, то эта максима гораздо проще усваивается в будущем.
Эти вещи друг с другом связаны. Секс — это про коммуникацию, общность и принятие. Если ты отказываешь мне в сексе, это не значит, что ты отказываешь мне в принятии, и не значит, что ты меня не любишь.
— Почему объятия и поцелуи даже близких людей без согласия ребенка — это неправильно? Как это объяснить бабушкам и тетям, если они так и норовят потискать ребенка против его воли?
— Потому что только так ребенок будет знать, что у него есть право на телесную безопасность. В какие-то моменты жизни прикосновения могут быть неприятны, нежелательны, дети разной чувствительностью могут обладать. Бабушкам бывает сложно понять, потому что они сами выросли в небезопасной среде в этом отношении.
Но можно говорить, что ребенок сейчас не хочет обниматься, что его желания тоже важны, что любовь можно проявить другим способом. Ребенку и так приходится терпеть довольно много неприятных вещей, потому что он маленький. Ему дают невкусные лекарства, его моют в тот момент, когда ему это не хочется, его одевают. Он идет в школу, где ему надо носить форму. Жизнь ребенка полна неприятных телесных явлений, если ему не нравится обниматься, зачем этот дискомфорт добавлять?
— Здесь мы всегда должны брать сторону ребенка, чего бы ни хотели бабушки?
— Относительно своего тела ребенок имеет право на желания и нежелания. Мы не обязаны все детские желания удовлетворять, если это от нас каких-то активных действий требует. Но прекратить свое поведение, которое ребенку не нравится, мы должны, если в этом нет медицинской необходимости, угрозы жизни ребенку, когда он, например, бежит под машину.
Кети Топурия и другие звезды, не побоявшиеся показать детей сразу после родов:
— Близкие люди обычно обнимают друг друга без спроса, странно же спрашивать у мужа или жены: могу ли я тебя обнять? Обычно никто так не делает.
— Хотя было бы неплохо.
— В отношении подростков не будет ли такой спрос выглядеть чем-то неестественным? Кто-то прочтет наше интервью и осознает: «Ой, я же обнимаю своего 13-летнего сына без спроса, вдруг ему это не нравится?» И начнет спрашивать: «Сынок, можно я тебя обниму?»
— В этом возрасте человек активно сепарируется от родителей, ему положено поменять отношение к родителям. Подросток — взрослеющий человек уже со своей развивающейся сексуальностью, у него много что изменилось. Можно сказать: «Для того, чтобы нам всем было лучше жить, может быть, имеет смысл проговорить какие-то новые правила. Насколько тебе ок, что я могу подойти и обнять тебя?»
Если ребенок скажет: «Мама, не парься, обнимай, когда хочешь», — значит, объятия продолжаются.
Но родители должны быть готовыми к тому, что ребенок может ответить: «Сейчас, пожалуйста, не надо». Или скажет: «Да, лучше бы спрашивать, можно меня обнять или нельзя». И родителям не нужно обижаться, если ребенок вдруг перестал хотеть обниматься. Он вырос, он отдельный человек со своими потребностями и прочим.
«Мне важно знать, что ты не хочешь этого»
— Может ли научить слову «нет» родитель, который сам этим навыком не обладает?
— Я думаю, с этим есть сложности, если нам самим сложно «нет» говорить. Но все не так безнадежно. И мы не являемся единственным источником знаний о мире для ребенка. Даже если какие-то вещи мы проговариваем, то у ребенка больше шансов просто за счет того, что мы в курсе этой проблемы, мы держим ее в сфере осознаваемого.
Можно просто проговаривать: «Ты можешь отказаться». И каждый раз, когда ребенок это делает, валидировать, говорить: «Спасибо, что ты мне это сказал. Мне важно знать, что ты не согласен с этим, что ты не хочешь этого. Здорово, что у тебя получается отказываться от того, что тебе не нравится, это тоже очень важно».
— А как учить слову «нет»? С какого возраста?
— Это не теоретический предмет, который можно взять и рассказать. Ребенок учится этому только через поведенческую практику. Если слово «нет» он с детства слышит, если на это слово есть адекватная реакция, он привыкает его говорить там, где это надо.
— Адекватная — это какая?
— Адекватная — это значит, что вы учитываете это «нет». И либо прекращаете свои действия, либо объясняете, почему сейчас это все-таки нужно сделать, например, принять невкусное лекарство. Родитель не обязан каждый раз слушать это «нет», потому что в школу надо ходить. Очень хочется спать, но в школу ходить надо. Поэтому все-таки мы идем в школу.
— А если ребенок не хочет надевать резиновые сапоги, мы не настаиваем на своем, не подавляем его волю?
— Но предупреждаем: если ты хочешь бегать по лужам, ноги быстро промокнут и мы прекратим прогулку. Если ты пойдешь в резиновых сапогах, мы сможем походить по лужам и погулять подольше. Учим ребенка выстраивать причинно-следственные связи, к чему его «нет» может привести.
— Есть ли такие детские «нет», на которые мы ничего не должны возражать, мы должны их принимать безусловно?
— Это «нет», касающиеся телесных границ ребенка вне объективной необходимости. Это «нет» относительно еды, которую ребенок употребляет. Бабушкам и дедушкам трудно это принять, поскольку в нашей стране на уровне этого поколения опыт голодания есть практически у всех, это очень сложно.
У нас в России пока очень распространено пищевое насилие, в обе стороны — как закармливают, так и лишают, ограничивают в еде по каким-то причинам, не всегда по медицинским.
Но эту сложную историю необходимо проживать правильно, потому что часто в этом возрасте могут начаться расстройства пищевого поведения. Любой специалист по РПП начинает диагностику с детства: как тогда отношения с едой складывались, как в семье было принято, в чем ограничивали, делили ли еду на вредную и полезную с излишней тщательностью.
5 странных методик воспитания от звезд:
Мы прислушиваемся к «нет» ребенка, если он не хочет общаться с какими-то людьми, с кем-то дружить, оставаться у бабушки с дедушкой с ночевкой.
— История: «В моем детстве в ванной комнате не было задвижки. В этой же ванной находилась раковина, где семья мыла посуду. У мамы была привычка заходить и мыть посуду, когда я принимала душ перед сном. Из-за этого я выросла мучительно стыдливой, с одной стороны. С другой — не могла сказать мужу “нет”, когда мне не хотелось интимной близости». К чему может привести несоблюдение таких личных границ и права на приватность?
— Это, безусловно, грубое нарушение личных границ, особенно в том возрасте, когда подростковая и предподростковая стыдливость появляется.
Шестилетка может даже не заметить этого, а к девяти-десяти годам уже начинается естественная стыдливость перед родителями.
Я не думаю, что ко всем перечисленным проблемам привело то, что мама заходила в ванную во время интимных процедур, вряд ли это было единственным негативным фактором, скорее всего, в семье было в целом плохо с границами, они были либо очень слабые, либо пористые, это комплексная проблема.
Невозможность сказать «нет», невозможность уединиться, невозможность отстоять свою автономность из всех этих историй может исходить. Ты хочешь «нет» сказать, но не можешь. Потому что твое «нет» не то что никогда не слушали, а даже никогда не спрашивали.
«Тебе просто показалось»
— История: «На лето к нам приехал дядя из другого города. Он приехал со своей дочерью, моей ровесницей, но это не мешало ему смотреть на меня сальными глазами. Мне было ужасно неприятно. Я вздохнула с облегчением, когда он уехал. До приставания не дошло, а у подруг были грязные истории с домогательством и даже сексом. Это травмировало их на всю жизнь». Почему детям так страшно признаться в подобном значимым взрослым? Это дети, обладающие каким-то складом характера — робкие, тихие или же воспитанные в жесткой, не доверительной атмосфере?
— Очень много причин, почему детям сложно об этом рассказать. Я не думаю, что это какие-то особенные дети, тихие дети. Скорее, наверное, это комплексные причины. Например, невозможность слова подобрать. Сейчас об этом рассказывает взрослая женщина, обладающая словарным запасом взрослой женщины.
Бывает, что ребенок, подросток пытается намекнуть на происходящее, ему говорят: «Не выдумывай, кто на тебя посмотрит?» Или не верят. Или говорят: «Конечно, ты в такой короткой юбке ходишь. Что ты хотела, вообще, выставляя ноги?» Возможно, уже были эпизоды, когда говорили: «Ты сама виновата». Возможно, уже была беседа, что секс — это плохо и грязно, и ты становишься грязной, если с тобой такое происходит.
— В какой семье при каких отношениях ребенок любого возраста может сказать родителю: «Ты знаешь, этот дядя на меня нехорошо смотрит и что-то предлагает»?
— Здесь у меня плохая новость, потому что стопроцентной гарантии нет. Какими бы доверительными ни были отношения, ничто не гарантия. Гарантий, в принципе, очень мало в этой жизни. Родителям важно понимать: они не обладают ни властью, ни ответственностью обезопасить ребенка полностью. Как закаливание уменьшает вероятность простудных заболеваний, но полностью не гарантирует того, что ребенок болеть не будет, так и доверие между родителем и ребенком повышает вероятность того, что он поделится, но не гарантирует этого.
— История: «В 12 лет я ходила в спортивную секцию. Когда тренер помогал мне завязывать кимоно, то странно улыбался, и глаза у него были неприятными с двойным дном. Спорт я бросила». Отправляя ребенка к репетитору, тренеру, мы всегда должны иметь в виду, что есть потенциальная опасность, или это заведет нас, родителей, в глубокую паранойю и приведет к излишней тревожности?
— Невозможно жить, не доверяя никому. Дети взрослеют, нам надо учиться передавать им ответственность за их жизнь, но быть готовым ребенка услышать в любой момент. В описанной истории очень сложно девочке в тот момент описать, что не так, почему она бросила спорт. Я прямо представляю, как ей говорят: «Тебе просто показалось». Здесь очень важно, что девушка смогла бросить эту секцию и ей не сказали в попытке воспитать ответственность: «Нет, продолжай заниматься. Нас ничего не интересует, ты взялась, вот и ходи». Даже если ребенок не рассказывает, что произошло, у нас есть возможность обезопасить, дать возможность не сталкиваться с тем человеком, с которым ребенок контактировать не хочет. С тренером, например.
— Как правильно реагировать родителю, если ребенок делится такой историей про дядю, тренера, соседа, когда нет изнасилования, а есть полунамеки?
— Стараться не оставлять ребенка одного наедине с этим человеком. Поддержать сомнение. Сказать: «Я понимаю, ты неловко себя чувствуешь в этом. Ты имеешь право выбирать, с кем тебе общаться, я тебя в любом случае поддерживаю».
Попытаться найти помощь или поддержать маму?
— По каким признакам можно понять, что ребенок подвергается риску насилия или уже самому сексуальному насилию?
— Важно следить за изменениями в поведении ребенка. У маленьких детей есть надежные маркеры, например, излишняя осведомленность ребенка о сексе. Да, ребенку могли рассказать, откуда берутся дети, но в шесть лет в норме неоткуда знать про виды секса. Если вдруг появляются какие-то навязчивые игры, не просто игры со сверстниками, а нечто, обладающее информационной нагрузкой, либо слишком навязчивое сексуализированное поведение, у дошкольников это довольно надежный маркер.
У детей более старшего возраста специфических маркеров очень немного, кроме беременности и половых инфекций.
Когда происходят резкие изменения в поведении, самочувствии, появляются бессонницы, страх каких-то мест или людей, неблагополучное поведение, употребление алкоголя, наркотиков — это всегда повод задуматься о том, что с ребенком происходит. За этим стоит какая-то боль, и эта боль часто связана именно с пережитым насилием.
— Если мы что-то подобное подозреваем, но ребенок нам не открывается, можем ли мы по душам поговорить с его близкими друзьями, или это грубейшее нарушение приватности?
— Я бы предложила отвести ребенка поговорить с кем-то более или менее нейтральным, найти психолога, который специализируется на работе с подростками. Может быть, родитель от психолога какую-то информацию получит, если ребенок это разрешит. Но нужно быть готовым к тому, что какие-то вещи ребенок не захочет вам доверять. Потому что он отдельный человек.
Конечно, хочется помочь и все исправить. Но иногда больше поможет, если вы не примените еще более жесткое психологическое насилие в виде поисков правды.
— В каких случаях ребенок не будет делиться, при каких родительских ошибках в воспитании?
— Скорей всего, ребенку не захочется делиться, если родители грубо вторгаются в границы ребенка, читают его переписки, проверяют карманы, шкафы — это очень сильно разрушает доверие. Если родители не встают на сторону ребенка, если принимают сторону любых других взрослых, но не собственных детей, если ребенок привык сам разбираться со своими проблемами.
Конечно, эмоциональная холодность, отстраненность тоже не способствуют тому, что ребенок будет родителю доверять.
Если родители излишне бурно реагируют, очень тревожные. От волнения за ребенка сами как будто начинают рассыпаться, и ребенок встает перед нелегким выбором — попытаться найти помощь либо оказаться в ситуации, когда он сам должен эмоционально поддерживать маму. Очень часто ребенок делает выбор не в свою пользу.
— Что тогда делать ребенку, если он не может получить помощь дома, к кому обратиться? Например, достаточно взрослый подросток, прочитав наш материал, понимает, что он в опасности, ему плохо, он что может сделать сам для себя?
— Он может обратиться в наш проект «Тебе поверят». У нас есть анонимная и бесплатная помощь для подростков. Есть фонды «Новые шаги», «Твоя территория», последний работает с подростками в формате чатов, можно письменно, а не голосом вопросы обсудить.
Думаю, сейчас будет появляться все больше и больше таких проектов. Сегодня также идет речь о создании ассоциации специалистов, работающих с проблемой сексуализированного насилия над детьми. Я думаю, что в ближайшие несколько лет мы увидим бурный расцвет этой отрасли помогающих практик.
Алена Корк
Смотрите видео: