Дорогие пользователи! С 15 декабря Форум Дети закрыт для общения. Выражаем благодарность всем нашим пользователям, принимавшим участие в дискуссиях и горячих спорах. Редакция сосредоточится на выпуске увлекательных статей и новостей, которые вы сможете обсудить в комментариях. Не пропустите!
Какое низкое коварство!
заставлять людей писать рассказы в паре
тема для тех, кому интересны форумские писательские конкурсы и эксперименты
низкоковарная Коза Агата (далее - организатор) воплотила очередную идею совместного творчества
приходите читать, угадывать, в экспериментах мы не голосуем
авторов угадываем по парам (по определенным причинам некоторые писали без пары)
КапсЮль - Надин Губер
Сквидвард – Женька-пенька
Божья Коровка – Мадам НД
Некоторые люди такие дуры - Ящер
Любая женщина всегда в итоге осень - Некоторые люди такие дуры
Роль второго плана – Кукушка
Арсалана
Крысатуля
через пару дней выложу итоги
тема для тех, кому интересны форумские писательские конкурсы и эксперименты
низкоковарная Коза Агата (далее - организатор) воплотила очередную идею совместного творчества
приходите читать, угадывать, в экспериментах мы не голосуем
авторов угадываем по парам (по определенным причинам некоторые писали без пары)
КапсЮль - Надин Губер
Сквидвард – Женька-пенька
Божья Коровка – Мадам НД
Некоторые люди такие дуры - Ящер
Любая женщина всегда в итоге осень - Некоторые люди такие дуры
Роль второго плана – Кукушка
Арсалана
Крысатуля
через пару дней выложу итоги
Тема закрытаТема скрыта
Игу проснулся от толчка в бок.
- Вставай! – голос Уны звучал у самого уха. – Я иду в лес, а ты останешься охранять огонь!
Он недовольно заворчал и плотнее завернулся в старую шкуру.
- Игу, просыпайся,- не отставала Уна, продолжая трясти его за плечо.
Зная ее сварливый нрав, он нехотя поднялся и, прихрамывая, вышел из пещеры.
На большой поляне собрались все мужчины племени. Они проверяли свои копья и поправляли защитные амулеты - предстояла большая охота. При виде Игу некоторые из охотников подняли руки в приветственном жесте. „Каждый раз таких становится все меньше“,- тоскливо подумал он и почувствовал, как заныла поврежденная нога.
- Удачной охоты,- крикнул Игу. Он лучше всех знал, как им необходима удача. Без еды племя будет обречено на голод. Он вдруг особенно сильно ощутил свою бесполезность. Страшный удар огромного зверя превратил лучшего охотника племени в обузу. Если не удастся сделать достаточно запасов на зиму... Сколько его еще будут кормить?
Из груди вырвался тяжелый вздох - и Уна все еще привлекает внимание здоровых мужчин. Настанет день, и он потеряет свое право на нее… Игу с грустью посмотрел на уходящее племя. Теперь его место у большого костра.
Над редкими деревьями все выше поднималось солнце. Вслед за охотниками ушли на сбор кореньев женщины и дети. Селение, за исключением нескольких стариков и младенцев, опустело. Игу задумчиво смотрел на огонь, время от времени подбрасывая в него сухие ветки. Неподалеку от него стоял маленький Уви. Мальчик увлеченно царапал камнем на скале странные картинки.
Ближе к полудню мужчина проголодался. Он с трудом поднялся с замшелого камня и решил пойти в пещеру. Там, в дальнем углу, Уна хранила запасы с последней охоты. Но огонь? Его нельзя упустить - разжечь новый ему одному будет не под силу. Игу огляделся:
- Эй,- крикнул он Уви. – Присмотри за огнем!
Тот что-то пробормотал в ответ, не отрываясь от увлекательного занятия.
Игу задержался в пещере, выбирая кусок оленины на обед, и теперь спешил обратно. Его не покидало тревожное чувство. Так и есть! Игу нахмурился – глупый мальчишка стоял на прежнем месте, а в костре догорали ярко-красные угли. Он чуть не опоздал! Теперь нужно идти быстрее! Внезапно боль в раненой ноге пронзила все его тело. Падая, мужчина инстинктивно вытянул руки вперед и разжал пальцы. Мясо упало прямо на раскаленные угли.
Приволакивая ногу, Игу подполз ближе к костру. Его ноздри ощутили незнакомый запах. Он оглянулся вокруг и понял, что восхитительный аромат разносился от лежащей на огне оленины. Длинной веткой он вытащил мясо и несколько секунд рассматривал подрумянившуюся корочку. Потом Игу засмеялся и осторожно положил оленину на угли сырой стороной вниз. Мясо тихо зашипело на углях.
- Это можно съесть? – услышал он голос Уви.
Мальчишка бросил свое рисование и с любопытством наблюдал за происходящим. Вместо ответа Игу снова достал мясо из огня и вонзил в него зубы. К его удивлению, оленина стала такой мягкой, что его челюстям даже не пришлось напрягаться, пережевывая пищу. Он с легкостью оторвал половину от ароматного куска и бросил мальчику. Тот проглотил его, почти не жуя, и с восторгом сказал:
- Давай сделаем так еще!
Но Игу пришла в голову другая идея.
Женщины возвращались из леса. Они несли в селение богатую добычу. Утомленные долгой дорогой дети капризничали и дергали их за шкуры. Вся это шумящая толпа появилась на поляне в тот момент, когда Игу закончил жарить последние куски оленины. Болтовня женщин и крики детей внезапно смолкли, словно новый упоительный аромат лишил всех дара речи. Первой пришла в себя Уна:
- Игу, что здесь происходит?- громко спросила она.
- Тихо! - повелительно сказал Игу, продолжая колдовать у костра.
Давно уже Уна не слышала, чтобы ее муж говорил таким тоном. От неожиданности она замолчала. А он тем временем раздавал свое угощение. Сначала все смотрели на непривычную пищу с недоверием, но после первого съеденного куска в толпе прокатился звук восхищения. Довольные женщины переглядывались друг с другом. А Уви, не умолкая, рассказывал, как Игу придумал кинуть оленя в огонь!
Постепенно разговоры утихли. Женщины принялись разносить по пещерам свою добычу и уснувших детей. Некоторые из них с интересом поглядывали на Игу, но Уна, заметив эти взгляды, взяла его за руку и утащила в пещеру.
- Ты устал,- сказала она. – Иди спать.
Муж хотел ей возразить, но внезапно понял, что она права. Он лег на шкуру и уже не слышал, как поздно ночью вернулось с охоты его племя. Не слышал он и тех рассказов, которыми сытые женщины встречали своих мужей.
Утром Уна не дергала его как обычно. Он открыл глаза и увидел ее сидящей у входа в пещеру.
- Пойдем, - сказала она кротко. – Тебя ждет племя.
Игу потер затекшую ногу и вышел наружу, щурясь от солнца. На большой поляне стояло притихшее племя.
- Что-то случилось? – спросил он.
Вперед вышел седой старый вождь:
- Скажи нам, Игу, что такое ты вчера придумал? Наши жены всю ночь не давали нам спать, рассказывая о тебе!
- Пусть он лучше покажет! – выкрикнул из толпы женский голос. – Мы уже все приготовили.
Толпа расступилась, открывая Игу путь к костру. На каменных плитах лежала разделанная оленья туша.
- Мне нужен помощник,- громко сказал мужчина. – Уви! Беги сюда!
Все внимательно смотрели на Игу. В его движениях и словах снова появилась присущая ему уверенность. Затаив дыхание, племя следило за тем, что он делает. А Игу взял самый большой кусок хорошо прожаренного мяса и протянул его седому старику. На поляне царила тишина. Все ждали, что скажет вождь.
Старик осторожно начал есть.
- Это вкусно, – наконец сказал он. – Я думаю, что наш храбрый Игу открыл нам удивительное чудо! Охотники, попробуйте вашу добычу!
Голодные мужчины набросились на еду. Тут и там раздавались одобрительные возгласы. А когда племя утолило голод, вождь жестом приказал всем замолчать. В его руках появился трезубец из рогов оленя - амулет Первого Охотника племени.
- Сегодня это твое, Игу! - сказал старик.
И все мужчины до одного подняли руку в одобрительном жесте.
Игу был сильным охотником, но в этот момент у него от чего-то перехватило горло. Но, как и раньше, он с высоко поднятой головой принимал признание племени, не обращая внимания на мучившую его боль. Оказывается, вовсе не обязательно иметь здоровые ноги, чтобы тебя оценили.
Ночью в пещере около Игу тихо дышала спящая Уна. А он думал о том, что жарить каждый кусок мяса было очень утомительно. Вот если бы придумать что-то, чтобы класть на угли сразу несколько кусков? Палка не подойдет, сгорит... Нужно что-то, что не боится огня?.. Но что не боится огня?.. Что?.. С этом мыслью он уснул беспокойным сном.
До появления железных шампуров оставалось всего несколько сотен тысячелетий.
Конец.
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
Отдам его ЛЖВВИО и НЛТД.
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
Р2Д2 почти
-Но, боже мой, какая скука нынче в столицах,- говорила тётушка Дарья Антоновна, - А всё потому, что вы, нынешние молодые люди, слишком строги к себе. Хорошо, что ты, друг любезный, наконец-то согласился сопроводить меня в театр, - она улыбнулась племяннику.
Племянник, Алексей Николаевич Лазарев, лишь недавно сменивший мундир на сюртук из-за нелепого ранения и вышедший в отставку в звании ротмистра, усадил её в карету и, стараясь не опираться на раненую ногу, запрыгнул следом за ней:
- Милая тётушка, всё для того, чтобы доставить вам удовольствие.
Карета поехала. Тётушка куталась в модное манто, отделанное горностаем. Ей было зябко от осенних холодов.
- Нет ли у тебя, Алёша, подходящей девицы на примете? Ты ведь жених завидный.
Алексей засмеялся, поцеловал маленькую руку Дарьи Антоновны и сказал:
- Вы неугомонны в своём желании всех переженить, дорогая тётя.
Дарья Антоновна вздохнула и грустно улыбнулась. Её сыновья погибли, и племянник Алёша стал самым близким ей человеком.
Тётя была слишком деятельна, чтобы пустить на самотёк такое важное дело, как женитьба Алёши. Поэтому Алексей при пребывании в Москве был вынужден сопровождать её на все светские мероприятия.
Публика в театре блистала. Семейство Пушкиных, видимо, впервые взяло с собой своих двух очаровательных дочерей, старшую Елизавету и младшую Анну. Их молодость и восхищение происходящим действом вызывали любопытство всех молодых мужчин. Врожденная робость и свежесть делали девушек похожими на хрупкие розы. Присмотревшись, Дарья Антоновна заметила не только их красоту и изящность, но и неподдельный интерес племянника к старшей красавице.
На следующее утро посыльный принес письмо для Елизаветы Федоровны к дому Пушкиных.
«Елизавета Федоровна, Ваш покорный слуга вчера увидел Вас в театре. Вы были столь милы, что я не устоял перед дерзостью написать Вам письмо. Позволите ли вы отставному ротмистру обратиться к вам со своими чувствами? С нетерпением жду Вашего ответа. Алексей Лазарев».
Вечером, перед сном, Лиза зашла к сестре в комнату и плотно притворила дверь. Лицо её было взволновано и напряжено.
- Что-то случилась, Лизонька? - тихо спросила Анна.
- Ани, мне написал письмо тот господин, которого мы видели вчера в театре.
- Какой? Тот угрюмый военный, который почти ни слова не проронил в нашем присутствии?
- Он! Только он не военный, Ани, он в отставке. Я вот только думаю, прилично ли будет написать ему ответ.
- Лизонька, мне кажется, надо дождаться приезда maman из Серпухова и посоветоваться с ней.
- Но, Ани, ко мне проявил интерес герой войны, а я буду сидеть в ожиданьи? Его посыльный прибудет за ответом завтра. Мне надо обязательно написать ему, чтобы он не смел и думать обо мне!
- Ты права, Лизонька. Это надобно пресечь.
- Спокойной ночи, Ани. Не говори пока ничего никому.
- Спокойной ночи, Лиза. Храни тебя бог.
Лиза зажгла свечу в своей комнате. Села за стол, поджав босые ноги под себя, и старательно вывела:
«Алексей Николаевич, ежели Вы считаете, что Ваши подвиги, совершенные Вами во благо отчизны, и милость, оказываемая Вам императором, даёт Вам право ставить в неловкое положение девушку из приличной семьи, то забудьте обо мне сей же час. Прощайте. Елизавета Пушкина».
«Елизавета Федоровна, очень сожалею, что Вы столь жестокосердны, сколь и прекрасны. Я понимаю, что военный с травмами, полученными на службе отечеству, будет для Вас не лучшей партией. Что ж, прошу прощения за беспокойство. Алексей Лазарев».
«Алексей Николаевич, приношу свои извинения, я не думала, что Вас так заденет мой отказ. Ваше ранение не делает вас менее мужественным, даже наоборот. Расскажите о Вашей битве, где Вы героически сражались, но Вам не повезло. Елизавета Пушкина».
С каждым письмом Елизавета все больше раскрывалась перед Алексеем и всё больше узнавала его. Посыльные часто сновали между домами Пушкиных и Лазаревых.
Пришлось показать письма maman и отцу, потому что скрывать далее было неприлично. Лизиного отца Федора Михайловича смущала обычная вежливость и сдержанность Алексея Николаевича при редких встречах, и если бы Фёдор Михайлович не видел переписку своими глазами, он ни за что бы не подумал, что Лазарев способен на такие горячие чувства. В разговорах с домашними отец возмущался, что Алексей не наносит визиты в их дом, как это было принято в обществе. Но, глубоко подумав, Фёдор Михайлович разрешил Лизе продолжить общение, а нежелание Алексея Николаевича напроситься в гости они с женой объяснили себе нелюдимостью Алексея.
Постепенно все обитатели дома Пушкиных оказались осведомленными о Лизином воздыхателе. Лиза же тайно целовала уголок письма и в глубине души называла Алексея Николаевича Алёшенькой. Переписка продолжалась почти до Рождества.
В конце декабря Алексей собирался проверить работу управляющего в деревнях, принадлежавших ему и тёте. Перед отъездом он заехал оставить указания по содержанию тётушкиного дома, пока сама Дарья Антоновна гостила в Мытищах у подруги. Он широко шагал по жарко натопленным комнатам, писал письма товарищам и курил в тётушкином кабинете.
Замёрзший посыльный отряхивал у дверей снег с шапки и валенок.
- Иди на кухню грейся, Ермолай. Авдотья тебя накормит, - сказал ему Алексей.
- А письма, Лексей Николаич?
- Давай сюда. Я передам Дарье Антоновне.
Алексей лениво бросил пачку писем на бюро, где тётушка держала письменные принадлежности. Кроме одного, верхнего письма.От письма пахло чем-то неуловимо-нежным. Почерк был аккуратный, почти детский. И адресовано оно было ему, Алексею Николаевичу Лазареву.
Урок музыки был отменен из-за метели, и Елизавета с младшей сестрой Анной рукодельничали. Ани говорила о предстоящем Рождественском бале. Но Лизе не хотелось разговаривать, и она думала, что уже совсем скоро её жизнь совсем изменится. Она вспоминала слова из последнего письма Алексея, и на душе было тепло.
Глафира, домашняя прислуга, заглянула в комнату:
- Приехал! Ждёт вас!
- Алексей? - спросила Лиза. И сердце кольнуло - ну конечно, Алексей. И ждёт её в комнатах, чтобы объясниться.
И всё затрепетало. Она раскраснелась. Он приехал! Он приехал! Как удивительно сложилась жизнь, что этот суровый, замкнутый Алексей стал ей вдруг дороже всех на свете?
Она развернулась своим сияющим лицом к Ани, и бледные губы прошептали:
- Ани, как приедет отец, зови его в комнаты.
Добрая Анна с радостью смотрела на Лизу, выбегающую в коридор, и перекрестила её вслед.
Он стоял у окна спиной к двери, когда Лиза вбежала в комнату. Лиза заробела немного, глядя на него, уверенного человека с военной выправкой, сильной спиной и копной темных непослушных волос.
Но тут Алексей развернулся и Лизе, сделал шаг ей навстречу и сказал:
- Елизавета Федоровна, я желал бы объясниться...
Лиза помнила уроки матери. Что нужно выслушать мужчину, а потом дать ответ на его предложение умно, сдержанно и спокойно. Но сейчас, когда Алексей был уже рядом, всё это ей казалось нелепым и неважным. Это был человек, чьи чувства и мысли она понимала едва ли не лучше, чем свои.
- Объясниться? О, Алексей. Наконец-то, - выдохнула она, - Я ждала вас. Я была уверена, что вы приедете сегодня.
- Я приехал объясниться, - начал он снова и запнулся.
Она была прекрасна, как свежий утренний цветок. Только тогда, в театре, она напоминала неприступную розу, а здесь, в домашней обстановке она была лилией, готовой упасть в его объятья.
- Я всё знаю, - сказала Лиза, глядя в его глаза. Потом она поднялась на носочки, провела рукой по его волосам. Он перехватил её тонкую руку и прижал к своим губам.
Двери распахнулись,в комнату зашёл её отец:
- Добро пожаловать к нам, Алексей Николаевич. Очень, очень рады.
Они пожали друг другу руки.
- Федор Михайлович, я желал бы объясниться, - начал он.
- Знаю, знаю, Алексей Николаевич. Мне Лизонька рассказала про вашу переписку. Мы с Марьей Афанасьевной слышали о вас, Алексей Николаевич, только хорошее. И если Лизонька согласна, то я согласен тоже. Глафира, неси икону.
Пожилая Глафира, торопясь, подала ему икону и исчезла за дверью.
- Благословляю вас, дети мои, - Лизонька, крепко держа Алексея за руку, встала на колени перед отцом. Алексей, замешкавшись со своей ногой, опустился на колени тоже.
- Будьте же счастливы! Любите друг друга, - сказал Федор Михайлович. В уголках его глаз мелькнули слезы.
Алексей поцеловал невесту, и счастье заполнило его сердце.
Эпилог.
«Дорогая тётушка! Я знаю обо всем, что Вы учинили со скуки с моею судьбою и жизнею. После объяснения с Пушкиными я понял, что за моей спиной вы вели обмен письмами от моего имени. Мне следовало бы разозлиться на Вас и на Ваше грубое вмешательство, ибо такое недопустимо для людей свободных, прошедших войну и победивших Наполеона.
Но в то же время я Вам благодарен.
Признаться, я бы никогда не решился навязывать своё общество молодым дамам, так как мне неприятна их жалость из-за раны, притворное сочувствие, а также почтение из-за былых заслуг. Но, я имел удовольствие убедиться, что Лизонька совсем не такая. Она, как вы сами могли заметить из её писем, умна, честна и образована.
Мне пришлось отложить поездку по деревням и вскрыть запертый ящик бюро в вашем кабинете, тётушка, чтобы забрать письма от Елизаветы Фёдоровны, которые были писаны ею для меня, и испытать восторг от того, что эта нежная девушка испытывает ко мне искренние чувства.
Благословите же нас, тётушка. Я женюсь на самой прекрасной женщине, которая может составить моё счастие и быть мне верным другом на долгие годы. С признательностью, ваш племянник Алексей Лазарев ".
конец.
- С больным сидеть и день, и ночь не надоело? – деревянная дверь низко скрипнула, и в светлицу вошла ехидно улыбающаяся Морена.
- Надоело. – Недобро проворчала Лада, поправляя теплый плащ на каком-то очередном болящем. – Но куда ж деваться? У каждого своя работа. Ты – богиня болезней, я – богиня домашнего очага. Ты насылаешь болезни, а я – возись!
- Ну не сердись, - примирительно вздохнула Морена. – Что же делать, если и действительно, - работа у нас такая. Только, если честно, вот в почтальоны я к тебе не нанималась.
- Чего-чего? – Лада недоуменно подняла брови.
- Письмо тебе вот принесла!
- Какое? От кого?
- Из тюрьмы. Гадюка какая-то маляву накатала.
Лада положительно лишилась дара речи и только хлопала длинными ресницами.
- Гадюка? Да я как-то змеями не заведую. Точно мне?
- Точно-точно! – Морена сунула в руку Ладе кусок бересты и тактично попятилась.
- Так, к богатырю только не приближайся! – строго предупредила, сунувшая было нос в записку, Лада. – Он завтра уже встанет. И так с ним умаялась. Лежит, стервец, тридцать лет и три года. Ему послезавтра подвиги уже совершать!
Морена недовольно скривилась и, подойдя к порогу, демонстративно хлопнула дверью.
«Уважаемая Лада. Приношу искренние извинения, но побеспокоить богиню Вашего ранга, меня вынудили самые крайние обстоятельства. Дело в том, что меня совершенно безосновательно обвиняют в предумышленном убийстве. Я – многодетная одинокая мать весьма стесненная в средствах и потому не имею возможности оплатить качественную защиту. Взываю к Вам, о, Богиня! С уважением. Гадюка Береника».
Лада медленно опустилась на лавку. Гадюка? Это шутка? Много с чем приходилось сталкиваться богине за тысячелетия своего существования, но это! Гадюка – это не ее профиль. Но гадюка – мать. А матери от сотворения Мира всегда обращались к ней. Лада задумчиво потерла лоб.
***
В зале судебных заседаний из угла в угол нервно шагал Чернобог, невнятно бормоча и периодически грозя кулаком потолку. Потолок был чист перед законом, поэтому оставался совершенно невозмутимым. В кресле судьи вольготно развалился Велес, почесывая под завитым париком очиненным пером из малахитового письменного набора и блаженно щурясь.
- Велес! – Чернобог остановился и глянул на товарища, - объясни мне, что мы здесь делаем, и кто втянул нас в этот фарс?!
- Все вопросы к Фемиде, - сразу открестился тот. - Из ее департамента отписали, да еще гриф "СРОЧНО" тиснули. Вот и торчим здесь, как коровьи титьки в одуванчиках.
- А почему судья - ты? - подозрительно спросил Чернобог.
- А кто? В деле замешан конь, я - скотий бог, меня и припахали, мол, по принадлежности, разбираться не стали.
- Ладно, а я почему прокурором?
- Так тот, пострадавший князь от змеюки помер, значит теперь в твоём ведомстве, тебе и обвинять.
- Аааа, - Чернобог запустил пальцы в волосы и потянул в разные стороны, как будто желая от них избавиться, - а можно как-то отказаться?
- Это от Фемидиного поручения? Международного скандала хочешь? Ну-ну, наши северные коллеги Рагнарёка ждут не дождутся, им только дай повод побузить, - Велес теперь внимательно разглядывал кончик пера, прикидывая, куда им еще можно дотянуться почесать, - И, Чернобог, ты бы за дверь выглянул. Там вся пресса в наличии: и скальды, и ваганты, и гусляры-былинники. Куда мы теперь денемся?
- Слууушай, - Чернобог вдруг пристально посмотрел на судью, - Если там змея обвиняется, а ты вторую ипостась змеиную имеешь, то может мне отвод судьи от дела запросить?
- Слууушай, - Велес скопировал интонацию прокурора, - А правильно ли будет при иностранных журналистах тебя Чернобогом звать? Может корректнее Афробогом?
- Я НЕ АФРИКАНЕЦ! Я РУССКИЙ! - лицо прокурора налилось чёрной злобой в прямом смысле этого слова.
Велес заржал как конь. Чернобога легко было отвлечь, он всегда покупался на эту подначку. Хорошо, что смертные про это не пронюхали, а то был бы им еще один Ледниковый период.
Чернобог промолчал, успокаиваясь:
- Ну, хорошо. Давай только быстро закончим с этим. Кто там адвокатом заявлен хоть?
- А я волхв? В деле ходатайство, возьми да посмотри. Я тут вообще-то судья, - Велес важно надул щеки и для наглядности постучал судейским молотком.
- Лада значит, - прокурор открыл дело на нужной странице и усмехнулся, - Это я мигом управлюсь. Крикни там кого, пусть запускают журналистов, начнём.
***
- Порядок! Порядок в зале! – напрасно надрывался Велес, лупя молоточком по подставке. Шум в зале судебного заседания взвивался до небес и откатывал волнами обратно. Десятый день заседаний по уголовному делу, которое было изначально таким простым и ясным, похоже, превращался в божественное помешательство. А все журналюги проклятые. Если бы не открытый процесс, прокурор бы сам по-тихому эту гадюку прибрал…
В самый спокойный первый день, который должен был бы стать и последним, Чернобог предъявил обвинение в убийстве – змея Береника (гадюка, славянка, семь лет отроду, разведена, проживает Третье Чистополе, конский череп №15) укусила человека Олега (князь, женат, постоянного места жительства не имеет, 54 года отроду), вследствие чего пострадавший скончался на месте. Посему обвинение просит смертную казнь через отсечение хвоста по самую шею. Все было ясно, как Ивана-Купальский день. Может быть, он немного и перегнул в своей речи, когда неосторожно ляпнул, что от особи женского пола вообще ничего хорошего для мужчины ждать не приходится. Но брови Лады так взметнулись стрелами, что куда там Перуну с его молниями!
Защита для начала ледяным тоном потребовала перенести место заседания из Верхнего мира в Вальхаллу, поскольку погибший урожденный варяг и находился под эгидой Скандинавских Богов. И заявила в свидетели Одина. Хорошо подготовилась, зараза! А с Одином в зал ввалилась добрая половина его дружины. Тут уже уперся Велес, заявив, что то, что происходит на Руси - остается на Руси, максимум, на что может рассчитывать Один – на змеиный хвост в случае казни. И украдкой скрутил кукиш асам в рукаве судейской мантии.
Обвинение суду - про умысел, защита – про самооборону. Обвинение – про моральный облик подсудимой. Защита – про несанкционированное вторжение в частную собственность княжеским сапогом и угрозу жизни пятнадцати несовершеннолетним. Опеку подключила! И понеслось…
***
Заседали восьмой час. Велес мирно подремывал с открытыми глазами, на автомате кивал, улыбался или хмурился, в произвольном порядке отвечал "протест принимается" или "протест отклонен", "согласен" или "возражаю", когда к нему обращались. В полусне до него доносились обрывки азартного спора участников процесса.
...- Это умышленное убийство, обвинение вызывает свидетеля - летописца Нестора.
- Как ныне сбирается Вещий Олег..., - заунывно декламирует маленький монашек.
- Протестую, не по существу, - вмешивается Лада.
- Протест принят.
- Кхм, кхм, нашёл, вот: "Как черная лента, вкруг ног обвилась, и вскрикнул внезапно ужаленный князь".
- Передайте летопись судье.
...- Это абсолютно точно превышение самообороны, моя подзащитная, многодетная мать, находилась дома с детенышами, когда потерпевший князь Олег вероломно наступил на жилой череп. Испугавшись за жизнь и здоровье потомства, она осуществила инстинктивный бросок. Вот заключение герпетолога о наличии данного инстинкта. Передайте заключение судье.
...- Обвиняемая Береника взрослая сознательная гадюка, полностью отдающая себе отчёт в своих действиях и смертельности своего яда. Вот признание дееспособности. Убийство. Передайте судье.
...- На момент нападения на князя находилась в состоянии аффекта. Вот психиатрическая экспертиза. Самооборона. Передайте судье.
...- Не имела права собственности на череп, самозахват, отягчающее. Убийство. Передайте судье справкуоб отсутствии постановки черепа на кадастровый учет.
- Согласно прецеденту Минотавра, может занимать жилплощадь, право проживания на которой закреплено исторически. Минотавру - лабиринт, гадюке - череп. Нестор, летопись!
- Минотавр? Прошу прокомментировать, - просыпается Велес.
- Вызывается греческий сказитель Гомер для разъяснений.
- Царица Миноса была проклята страстью к прекрасному быку, - поправив тогу и приняв красивую позу, нараспев говорит Гомер, - надев на себя коровью шкуру, егособлазнила и понесла Минотавра, чудовище с телом человека и бычьей головой.
- Тьфу, совсем в европах народ без стыда, - Велес задумчиво накручивает локон судейского парика на палец, - но с фантазией, надо признать, с фантазией...
...- Змея Береника страдает алкоголизмом. Передайте судье изображения, где она болтается на рюмке. Отягчающее. Убийство.
- Защита вызывает свидетеля Асклепия, изображение сделано в рамках рекламной акции его медицинской клиники. Передайте судье договор и акт выполненных работ. Отклоняется. Самооборона.
...- Змея Береника в первую очередь мать, а потом уже гадюка! Самооборона!
- Да она в первую очередь дура! И не потому, что змея, а потому что баба! - в сердцах рявкает прокурор.
- Что-о-о-о-о?
В наступившей тишине глаза разъяренной Лады засияли убийственной кротостью. На головы собравшимся, а оказалось, что под шумок собралась половина всего божественного контингента Сущего мира, посыпались из ниоткуда наливные яблочки, спелая черешня, особо невезучим достались весёлые желтые репки. Лада всегда плодоносила, когда злилась. Чернобог тоже пребывал в крайнем раздражении, сквозь черты лица явственно проступил оскал черепа, волосы поднялись язычками холодного синего пламени. В углу, расчувствовавшись, всхлипнул Зевс - сходство с кузеном Аидом было потрясающим.
В проходе между зрительными рядами неожиданно вспыхнула драка, за бороды таскали друг друга скальд Браги Старый и вагант Вальтер Шатильонский, пыхтя и ругая друг друга поносными словами. Рассвирепевшая Лада не подрассчитала калибр даров природы, выпустив одновременно на обоих по переспелой тыкве. Не разобравшись, скальд с вагантом обвинили друг друга в неуважении к прессе и сошлись в рукопашной. Их коллеги отвлеклись от судилища и внимательно вслушивались в творческий баттл, шевелили губами, укладывая в памяти особо цветистые обороты. Асы с ванами азартно свистели и хлопали окружающих по спинам. Непонятно откуда взявшиеся Олимпийские боги топали ногами и требовали амброзии и вина. Представители Римского Пантеона однозначно выражали одобрение зрелищу и подсказывали подключить к поединку диких зверей или хотя бы кого-нибудь сжечь. Тор выронил свой молот аккурат на кончик хвоста Цербера, добавив неразберихи. Только невозмутимые вездесущие служители Яхве были заняты делом: сновали по залу, продавая кошерные пирожки и втихаря разливая пейсаховку. В конце концов, пара дюжих жрецов вытолкала их за дверь, иудеи незаметно отсчитали им процент с продаж.
***
- Молчать! – наконец рявкнул донельзя утомленный Велес и врезал молотком по подставке так, что все вздрогнули, - Суд вызывает для дачи показаний дух потерпевшего. Господин прокурор! Не стой столбом, обеспечь призыв, он где-то в твоих чертогах!
Чернобог хлопнул себя по лбу, пошептал, скрутил из пальцев «козу», ткнул ей в свидетельскую скамью и свистнул.
Из чернильного облачка тьмы выпал князь Олег, одной рукой обнимающий здоровенную кружку, другой по-хозяйски оглаживая зад полуобнаженной красотки, обвивающей его, как коала родное дерево. Заметив перемену обстановки, девица пискнула и оперативно растворилась в воздухе. Олег обвел всех мутным взглядом:
- О, Тор, здорово! Ты куда пропал? Мы тут гурий из Джанната вызвали!
Тор заулыбался и начал было подниматься, но был осажен отеческим подзатыльником Одина.
Олег нахмурился, потом заметил Чернобога и просиял:
- Гражданин начальник, родня пригласила в Вальхаллу погостить, так я задержусь ненадолго? На годик-другой?
Чернобог только поджал губы.
- Вы - Олег, известный как Вещий, человек, князь, женат, военнообязанный, 54 года,? - строго спросил Велес.
- Здрасьте, - церемонно поклонился князь и немножко потерял равновесие.
- Вы приглашены главным свидетелем по делу вашего убийства змеёй Береникой. Расскажите суду, что произошло.
- Суду? Вы ее, что ли, судить собрались? Так я - против! Так и запишите. Пострадавший - против. Да если б не она, голубушка, я бы еще лет двадцать там князем сидел. А я в отпуске ни разу не был! Бояре бубнят: "Пора на войну", жена визжит: «Бросьбухать, займись хозяйством», подруги нудят: "Останься, Олежа, купи колечко". Нищим подавай соцзащиту, купцам - безвизовый режим, матерям - капиталы, крестьянам - землю, рабочим - заводы. А обо мне кто подумал? Спасибо змеюке от души, расцеловал бы, да с детства их не выношу. И череп я действительнопнул, коня моего, между прочим, Падлой звали, терпеть его не мог, - бывший князь прервался, чтобы утереть слезу и глотнуть из кружки.
- Всё, надоели. Опускайте! - Вещий Олег помахал асам и ванам, - Братва, вечером вас ждем! Рагнар зовёт всех снова Фенрира дразнить. Вчера волчара ему по приколу голову откусил, мы с пацанами ее весь вечер по полю гоняли. Головобол назвали, клёвая игра. Рагнар говорит, мозги отлично прочищает...
Асы зашевелились и, организованно прячась за спинами друг друга, потянулись на выход. За ними поднялись журналисты, забурлили, выясняя, когда последняя электричка в Вальхаллу. У них появилась тема поинтереснее, всем стало понятно, что судебный процесс себя исчерпал. Греческий и римский пантеоны собрались кучкой и зашептались, обсуждая, чем ответить наглым скандинавам. Греки предлагали какую-то олимпиаду.
***
Освобожденная из зала суда в связи с прекращением уголовного преследования, змея Береника торопливо ползла домой, с облегчением отмечая, что, наверное, и правда наступил золотой век гуманизма. Помнится, когда она отколола шутку с яблоком и Адамом, Саваоф не стал разбираться, наказал как бог черепаху, лишил ног и бросил на землю. Да уж, были времена, вспомнишь – вздрогнешь! А сейчас времена другие – и надо им соответствовать. В голове у гадюки начинала зреть новая гадость...
Конец
- С больным сидеть и день, и ночь не надоело? – деревянная дверь низко скрипнула, и в светлицу вошла ехидно улыбающаяся Морена.
- Надоело. – Недобро проворчала Лада, поправляя теплый плащ на каком-то очередном болящем. – Но куда ж деваться? У каждого своя работа. Ты – богиня болезней, я – богиня домашнего очага. Ты насылаешь болезни, а я – возись!
- Ну не сердись, - примирительно вздохнула Морена. – Что же делать, если и действительно, - работа у нас такая. Только, если честно, вот в почтальоны я к тебе не нанималась.
- Чего-чего? – Лада недоуменно подняла брови.
- Письмо тебе вот принесла!
- Какое? От кого?
- Из тюрьмы. Гадюка какая-то маляву накатала.
Лада положительно лишилась дара речи и только хлопала длинными ресницами.
- Гадюка? Да я как-то змеями не заведую. Точно мне?
- Точно-точно! – Морена сунула в руку Ладе кусок бересты и тактично попятилась.
- Так, к богатырю только не приближайся! – строго предупредила, сунувшая было нос в записку, Лада. – Он завтра уже встанет. И так с ним умаялась. Лежит, стервец, тридцать лет и три года. Ему послезавтра подвиги уже совершать!
Морена недовольно скривилась и, подойдя к порогу, демонстративно хлопнула дверью.
«Уважаемая Лада. Приношу искренние извинения, но побеспокоить богиню Вашего ранга, меня вынудили самые крайние обстоятельства. Дело в том, что меня совершенно безосновательно обвиняют в предумышленном убийстве. Я – многодетная одинокая мать весьма стесненная в средствах и потому не имею возможности оплатить качественную защиту. Взываю к Вам, о, Богиня! С уважением. Гадюка Береника».
Лада медленно опустилась на лавку. Гадюка? Это шутка? Много с чем приходилось сталкиваться богине за тысячелетия своего существования, но это! Гадюка – это не ее профиль. Но гадюка – мать. А матери от сотворения Мира всегда обращались к ней. Лада задумчиво потерла лоб.
***
В зале судебных заседаний из угла в угол нервно шагал Чернобог, невнятно бормоча и периодически грозя кулаком потолку. Потолок был чист перед законом, поэтому оставался совершенно невозмутимым. В кресле судьи вольготно развалился Велес, почесывая под завитым париком очиненным пером из малахитового письменного набора и блаженно щурясь.
- Велес! – Чернобог остановился и глянул на товарища, - объясни мне, что мы здесь делаем, и кто втянул нас в этот фарс?!
- Все вопросы к Фемиде, - сразу открестился тот. - Из ее департамента отписали, да еще гриф "СРОЧНО" тиснули. Вот и торчим здесь, как коровьи титьки в одуванчиках.
- А почему судья - ты? - подозрительно спросил Чернобог.
- А кто? В деле замешан конь, я - скотий бог, меня и припахали, мол, по принадлежности, разбираться не стали.
- Ладно, а я почему прокурором?
- Так тот, пострадавший князь от змеюки помер, значит теперь в твоём ведомстве, тебе и обвинять.
- Аааа, - Чернобог запустил пальцы в волосы и потянул в разные стороны, как будто желая от них избавиться, - а можно как-то отказаться?
- Это от Фемидиного поручения? Международного скандала хочешь? Ну-ну, наши северные коллеги Рагнарёка ждут не дождутся, им только дай повод побузить, - Велес теперь внимательно разглядывал кончик пера, прикидывая, куда им еще можно дотянуться почесать, - И, Чернобог, ты бы за дверь выглянул. Там вся пресса в наличии: и скальды, и ваганты, и гусляры-былинники. Куда мы теперь денемся?
- Слууушай, - Чернобог вдруг пристально посмотрел на судью, - Если там змея обвиняется, а ты вторую ипостась змеиную имеешь, то может мне отвод судьи от дела запросить?
- Слууушай, - Велес скопировал интонацию прокурора, - А правильно ли будет при иностранных журналистах тебя Чернобогом звать? Может корректнее Афробогом?
- Я НЕ АФРИКАНЕЦ! Я РУССКИЙ! - лицо прокурора налилось чёрной злобой в прямом смысле этого слова.
Велес заржал как конь. Чернобога легко было отвлечь, он всегда покупался на эту подначку. Хорошо, что смертные про это не пронюхали, а то был бы им еще один Ледниковый период.
Чернобог промолчал, успокаиваясь:
- Ну, хорошо. Давай только быстро закончим с этим. Кто там адвокатом заявлен хоть?
- А я волхв? В деле ходатайство, возьми да посмотри. Я тут вообще-то судья, - Велес важно надул щеки и для наглядности постучал судейским молотком.
- Лада значит, - прокурор открыл дело на нужной странице и усмехнулся, - Это я мигом управлюсь. Крикни там кого, пусть запускают журналистов, начнём.
***
- Порядок! Порядок в зале! – напрасно надрывался Велес, лупя молоточком по подставке. Шум в зале судебного заседания взвивался до небес и откатывал волнами обратно. Десятый день заседаний по уголовному делу, которое было изначально таким простым и ясным, похоже, превращался в божественное помешательство. А все журналюги проклятые. Если бы не открытый процесс, прокурор бы сам по-тихому эту гадюку прибрал…
В самый спокойный первый день, который должен был бы стать и последним, Чернобог предъявил обвинение в убийстве – змея Береника (гадюка, славянка, семь лет отроду, разведена, проживает Третье Чистополе, конский череп №15) укусила человека Олега (князь, женат, постоянного места жительства не имеет, 54 года отроду), вследствие чего пострадавший скончался на месте. Посему обвинение просит смертную казнь через отсечение хвоста по самую шею. Все было ясно, как Ивана-Купальский день. Может быть, он немного и перегнул в своей речи, когда неосторожно ляпнул, что от особи женского пола вообще ничего хорошего для мужчины ждать не приходится. Но брови Лады так взметнулись стрелами, что куда там Перуну с его молниями!
Защита для начала ледяным тоном потребовала перенести место заседания из Верхнего мира в Вальхаллу, поскольку погибший урожденный варяг и находился под эгидой Скандинавских Богов. И заявила в свидетели Одина. Хорошо подготовилась, зараза! А с Одином в зал ввалилась добрая половина его дружины. Тут уже уперся Велес, заявив, что то, что происходит на Руси - остается на Руси, максимум, на что может рассчитывать Один – на змеиный хвост в случае казни. И украдкой скрутил кукиш асам в рукаве судейской мантии.
Обвинение суду - про умысел, защита – про самооборону. Обвинение – про моральный облик подсудимой. Защита – про несанкционированное вторжение в частную собственность княжеским сапогом и угрозу жизни пятнадцати несовершеннолетним. Опеку подключила! И понеслось…
***
Заседали восьмой час. Велес мирно подремывал с открытыми глазами, на автомате кивал, улыбался или хмурился, в произвольном порядке отвечал "протест принимается" или "протест отклонен", "согласен" или "возражаю", когда к нему обращались. В полусне до него доносились обрывки азартного спора участников процесса.
...- Это умышленное убийство, обвинение вызывает свидетеля - летописца Нестора.
- Как ныне сбирается Вещий Олег..., - заунывно декламирует маленький монашек.
- Протестую, не по существу, - вмешивается Лада.
- Протест принят.
- Кхм, кхм, нашёл, вот: "Как черная лента, вкруг ног обвилась, и вскрикнул внезапно ужаленный князь".
- Передайте летопись судье.
...- Это абсолютно точно превышение самообороны, моя подзащитная, многодетная мать, находилась дома с детенышами, когда потерпевший князь Олег вероломно наступил на жилой череп. Испугавшись за жизнь и здоровье потомства, она осуществила инстинктивный бросок. Вот заключение герпетолога о наличии данного инстинкта. Передайте заключение судье.
...- Обвиняемая Береника взрослая сознательная гадюка, полностью отдающая себе отчёт в своих действиях и смертельности своего яда. Вот признание дееспособности. Убийство. Передайте судье.
...- На момент нападения на князя находилась в состоянии аффекта. Вот психиатрическая экспертиза. Самооборона. Передайте судье.
...- Не имела права собственности на череп, самозахват, отягчающее. Убийство. Передайте судье справкуоб отсутствии постановки черепа на кадастровый учет.
- Согласно прецеденту Минотавра, может занимать жилплощадь, право проживания на которой закреплено исторически. Минотавру - лабиринт, гадюке - череп. Нестор, летопись!
- Минотавр? Прошу прокомментировать, - просыпается Велес.
- Вызывается греческий сказитель Гомер для разъяснений.
- Царица Миноса была проклята страстью к прекрасному быку, - поправив тогу и приняв красивую позу, нараспев говорит Гомер, - надев на себя коровью шкуру, егособлазнила и понесла Минотавра, чудовище с телом человека и бычьей головой.
- Тьфу, совсем в европах народ без стыда, - Велес задумчиво накручивает локон судейского парика на палец, - но с фантазией, надо признать, с фантазией...
...- Змея Береника страдает алкоголизмом. Передайте судье изображения, где она болтается на рюмке. Отягчающее. Убийство.
- Защита вызывает свидетеля Асклепия, изображение сделано в рамках рекламной акции его медицинской клиники. Передайте судье договор и акт выполненных работ. Отклоняется. Самооборона.
...- Змея Береника в первую очередь мать, а потом уже гадюка! Самооборона!
- Да она в первую очередь дура! И не потому, что змея, а потому что баба! - в сердцах рявкает прокурор.
- Что-о-о-о-о?
В наступившей тишине глаза разъяренной Лады засияли убийственной кротостью. На головы собравшимся, а оказалось, что под шумок собралась половина всего божественного контингента Сущего мира, посыпались из ниоткуда наливные яблочки, спелая черешня, особо невезучим достались весёлые желтые репки. Лада всегда плодоносила, когда злилась. Чернобог тоже пребывал в крайнем раздражении, сквозь черты лица явственно проступил оскал черепа, волосы поднялись язычками холодного синего пламени. В углу, расчувствовавшись, всхлипнул Зевс - сходство с кузеном Аидом было потрясающим.
В проходе между зрительными рядами неожиданно вспыхнула драка, за бороды таскали друг друга скальд Браги Старый и вагант Вальтер Шатильонский, пыхтя и ругая друг друга поносными словами. Рассвирепевшая Лада не подрассчитала калибр даров природы, выпустив одновременно на обоих по переспелой тыкве. Не разобравшись, скальд с вагантом обвинили друг друга в неуважении к прессе и сошлись в рукопашной. Их коллеги отвлеклись от судилища и внимательно вслушивались в творческий баттл, шевелили губами, укладывая в памяти особо цветистые обороты. Асы с ванами азартно свистели и хлопали окружающих по спинам. Непонятно откуда взявшиеся Олимпийские боги топали ногами и требовали амброзии и вина. Представители Римского Пантеона однозначно выражали одобрение зрелищу и подсказывали подключить к поединку диких зверей или хотя бы кого-нибудь сжечь. Тор выронил свой молот аккурат на кончик хвоста Цербера, добавив неразберихи. Только невозмутимые вездесущие служители Яхве были заняты делом: сновали по залу, продавая кошерные пирожки и втихаря разливая пейсаховку. В конце концов, пара дюжих жрецов вытолкала их за дверь, иудеи незаметно отсчитали им процент с продаж.
***
- Молчать! – наконец рявкнул донельзя утомленный Велес и врезал молотком по подставке так, что все вздрогнули, - Суд вызывает для дачи показаний дух потерпевшего. Господин прокурор! Не стой столбом, обеспечь призыв, он где-то в твоих чертогах!
Чернобог хлопнул себя по лбу, пошептал, скрутил из пальцев «козу», ткнул ей в свидетельскую скамью и свистнул.
Из чернильного облачка тьмы выпал князь Олег, одной рукой обнимающий здоровенную кружку, другой по-хозяйски оглаживая зад полуобнаженной красотки, обвивающей его, как коала родное дерево. Заметив перемену обстановки, девица пискнула и оперативно растворилась в воздухе. Олег обвел всех мутным взглядом:
- О, Тор, здорово! Ты куда пропал? Мы тут гурий из Джанната вызвали!
Тор заулыбался и начал было подниматься, но был осажен отеческим подзатыльником Одина.
Олег нахмурился, потом заметил Чернобога и просиял:
- Гражданин начальник, родня пригласила в Вальхаллу погостить, так я задержусь ненадолго? На годик-другой?
Чернобог только поджал губы.
- Вы - Олег, известный как Вещий, человек, князь, женат, военнообязанный, 54 года,? - строго спросил Велес.
- Здрасьте, - церемонно поклонился князь и немножко потерял равновесие.
- Вы приглашены главным свидетелем по делу вашего убийства змеёй Береникой. Расскажите суду, что произошло.
- Суду? Вы ее, что ли, судить собрались? Так я - против! Так и запишите. Пострадавший - против. Да если б не она, голубушка, я бы еще лет двадцать там князем сидел. А я в отпуске ни разу не был! Бояре бубнят: "Пора на войну", жена визжит: «Бросьбухать, займись хозяйством», подруги нудят: "Останься, Олежа, купи колечко". Нищим подавай соцзащиту, купцам - безвизовый режим, матерям - капиталы, крестьянам - землю, рабочим - заводы. А обо мне кто подумал? Спасибо змеюке от души, расцеловал бы, да с детства их не выношу. И череп я действительнопнул, коня моего, между прочим, Падлой звали, терпеть его не мог, - бывший князь прервался, чтобы утереть слезу и глотнуть из кружки.
- Всё, надоели. Опускайте! - Вещий Олег помахал асам и ванам, - Братва, вечером вас ждем! Рагнар зовёт всех снова Фенрира дразнить. Вчера волчара ему по приколу голову откусил, мы с пацанами ее весь вечер по полю гоняли. Головобол назвали, клёвая игра. Рагнар говорит, мозги отлично прочищает...
Асы зашевелились и, организованно прячась за спинами друг друга, потянулись на выход. За ними поднялись журналисты, забурлили, выясняя, когда последняя электричка в Вальхаллу. У них появилась тема поинтереснее, всем стало понятно, что судебный процесс себя исчерпал. Греческий и римский пантеоны собрались кучкой и зашептались, обсуждая, чем ответить наглым скандинавам. Греки предлагали какую-то олимпиаду.
***
Освобожденная из зала суда в связи с прекращением уголовного преследования, змея Береника торопливо ползла домой, с облегчением отмечая, что, наверное, и правда наступил золотой век гуманизма. Помнится, когда она отколола шутку с яблоком и Адамом, Саваоф не стал разбираться, наказал как бог черепаху, лишил ног и бросил на землю. Да уж, были времена, вспомнишь – вздрогнешь! А сейчас времена другие – и надо им соответствовать. В голове у гадюки начинала зреть новая гадость...
Конец