Материнство. Без границ?
Всем добрый день! Название «Материнство. Без границ?», которое мы выбрали вместе с организаторами SelfMama Forum, немножко провокационное. Я хочу поговорить о том, какую роль в нашей жизни играет материнство и какую часть нашей идентичности составляет родительская часть.
Буквально вчера в Instagram я отвечала на вопрос, какой опыт, какое знание о родительстве я вынесла из собственной родительской семьи. И спросила у моих читателей, а что бы они сказали, какое знание, какие идеи о родительстве они вынесли из своего детства? Довольно много было ответов, с которыми я до этого сталкивалась и на консультациях, и на вебинарах, и когда интервьюировала мам. Это идея, что родился ребенок — жизнь закончена. Родился ребенок — ты больше себе не принадлежишь. Все, что у тебя было до этого – вся твоя жизнь, свобода, планы, мечты – все, прощайся с этим. Теперь ты средство для воспитания ребенка.
Теперь все, что у тебя есть, — это быть мамой. И к этому ты сводишься, к этому ты приравнена.
Теперь ты как личность — просто мама этого ребенка. Все, что тебя может и должно волновать, — это обслуживать его потребности и жить его жизнью.
Надо сказать, что это жутковатая идея, в которой содержится глубоко неправильное переворачивание тех изменений, которые приносит в нашу жизнь родительство — и материнство особенно. Конечно, при всем уважении к папам все-таки материнство переживается обычно более ошеломляющим переходом, потому что тут очень сильная физиологическая составляющая. Отец может почувствовать себя отцом чуть раньше или чуть позже — у него есть тут люфт. У женщины, конечно, тоже бывает, что чувства к ребенку появляются не сразу после рождения, но опыт необратимости этого процесса настигает обычно в какой-то совершенно определенной форме.
Я, например, хорошо помню это переживание, когда я с первым ребенком лежала в роддоме.
В первую ночь после того, как он родился, когда уже отошли самые бурные физиологические переживания... Я помню это чувство — почти мистическое видение, что центр мира выходит из тебя (ранее он был в тебе внутри) и уплывает по коридору (тогда детей держали отдельно) в сторону детской палаты. И ты понимаешь, что теперь все, что происходит с тобой, преломляется через призму того, что с этим человечком, с этим ребенком.Больше нет ничего, никаких событий, которые были бы отдельно от того обстоятельства, что он у тебя есть и ты за него отвечаешь.
Как инициация превратилась в кастрацию
Это действительно такой опыт переворачивающий, опыт необратимый, и я бы назвала его инициацией. Собственно говоря, во всех культурах материнство, рождение первого ребенка всегда воспринималось как инициация, как переход в новое качество, как некий необратимый опыт взросления, становление кем-то иным.
Это обозначали различные обряды, изменения во внешности, в костюме, в прическе, в обращении к женщине, к ее статусу в семье. После того как у нее появлялся ребенок, она воспринималась как более значимый член семьи с большим правом голоса, с большим влиянием, с большей властью что-то решать. То есть это была инициация в сторону большей взрослости, большей ответственности, большей значимости. Каким образом эта инициация превратилась в кастрацию женщины — в то, что все, родился ребенок, ты попала, у тебя обрезаны крылья, больше твоей жизни отдельно нет — это, конечно, горькая загадка.
Я не знаю, с чем это связано. Возможно, это связано с тем, что, когда люди стали жить в больших городах в нуклеарных семьях, отдельно от большой расширенной семьи, женщина с ребенком оказывалась прикована к ребенку. И особо не было возможности кому-то его передать, с кем-то разделить эту заботу о ребенке. Возможно, это связано с сильнейшей материальной зависимостью женщины от мужчины. Потому что, пока ты без ребенка, у тебя есть какие-то возможности заработать своим трудом — во все времена были. Может быть, это не был высококвалифицированный и хорошо оплачиваемый труд, но женщина могла быть хотя бы горничной, кухаркой или еще кем-то.
Когда у тебя на руках ребенок, твоя материальная зависимость от мужчины или от других родственников становится тотальной и, собственно говоря, ты ничего не можешь сделать, пока он такой маленький. Потому что мы уже уехали от жизни на земле, когда более или менее все можно было делать с ребенком, держа его подле себя. Жизнь в городе требует разделения труда и ухода за детьми по времени и месту. И тут женщина с маленьким ребенком оказывается в зависимой ситуации, гораздо более зависимой, чем в деревне. Потому что, если у тебя ребенок, ты не можешь работать если ты работаешь, ты не можешь быть в это время с ребенком. Кстати, интересно, что сейчас мы отчасти возвращаемся к той ситуации, когда можно работать дома, не отходя от детей.
Понятно, что у этого есть свои сложности, не все просто, но интересно, что долгое время этого не было. То есть работать за деньги можно было где-то вне дома, уходя от своих детей, если это не был какой-то маленький семейный бизнес: лавочка, где на первом этаже магазинчик, а на втором этаже семья. Во всех остальных случаях это требовало выбора в каждую единицу времени. И, конечно, это чудовищно усиливало зависимость женщины от мужчины, от того источника материального содержания, который был. Может быть, это связано также с тем, что ребенок в патриархальной культуре всегда считался собственностью мужчины — и мать, которая привязана к ребенку, оказывалась в зависимости еще и психологической, потому что, если ты захочешь уйти, ты уйдешь, скорее всего, без ребенка. Собственно говоря, и сейчас во многих странах так.
Мы помним сюжет из Анны Карениной, когда все ее поиски романтических приключений означали, что она не может быть дальше со своим ребенком. Она не может его видеть, она не может его воспитывать. Она не может ничего сделать с тем, что его будут, возможно, против нее настраивать. Получается, или ты сидишь там, где сидишь, или ты что-то делаешь для себя, что-то ищешь свое — тогда ты ребенка теряешь. И привязанность к детям, конечно, в этом смысле делает женщину несвободной.
Где начинается предназначение и заканчивается свобода
Мне кажется, мы не вполне отдаем себе отчет, насколько сильно влияет на женщин история, когда инициация оборачивается действительно кастрацией, обрезанием каких-то возможностей. Личность буквально «обстригается» только под одну роль, одну цель. И, конечно, всегда есть желающие это женщине внушить: это может быть семья, окружение, это могут быть какие-то религиозные воззрения, модные течения.
Если вы сейчас посмотрите Instagram, например, вы увидите там огромное количество спикеров, которые говорят, что женщина должна посвятить себя семье и может влиять на мир только через посвящение себя семье. Это называется всякими разными словами и окружается огромным количеством суеверий, ритуалов. Эта мощный посыл: родила — сиди, все, твоя жизнь закончена, ты средство с этого момента. Ценность — это продолжение рода, ты средство этого продолжения, не более того.
Это все очень грустно. Я это говорю жесткими формулировками — вроде никто так не говорит и никто так прямо женщине, конечно, не скажет. Обычно это заворачивается в какие-то обтекаемые красивенькие истории про женское предназначение, женское начало, женские энергии и так далее. Но суть та же: у тебя появился ребенок, все остальное не важно. В лучшем случае все остальное используется для «так и быть, ребенка: нужна мать не злая, не уставшая», поэтому все остальное идет по линии хобби. Если тебе так хочется — хорошо, позанимайся, чем там принято было заниматься у состоятельных дам: благотворительностью, походи в кружок, сшей покрывало в помощь детям Африки, что-то такое.
Ничего не должно быть такого, что вызывает страсть, — это запрещено. Ты можешь делать что-то общественно полезное, благопристойное, но ничего не должно быть такого, где живет твоя душа. Душа должна быть здесь на привязи, все твои страсти должны быть здесь. Не должно быть чего-то, куда ты рвешься. Не должно быть ничего, о чем ты думаешь, когда ты с ребенком, когда ты дома в семье. Ты должна думать о том, как обслужить ребенка и как быть хорошей для мужа. Это, собственно говоря, все те же старые известные патриархальные истории.
На этот тезис сейчас возникает антитезис. Он довольно часто звучит и звучал в раннюю советскую историю (потом это все уехало опять в консервативный дискурс): что не надо этого всего, женщина — такой же человек, она должна работать и ее место где-то в комсомольской ячейке и около станка, она должна производить. Ребенка надо отдать в два месяца в сад, и никаких особенных чувств по этому поводу не должно быть: никакой привязанности, никаких особых материнских переживаний. Главное, чтобы ребенок был здоровый, румяный и упитанный. Если женщина занята на работе, то эту румяность и упитанность ему обеспечит специально подобранный оплачиваемый профессионал.
Это другая крайность — когда все то, что с нами происходит при появлении детей, весь инициационный и ошеломляющий опыт, который мы переживаем, когда становимся матерями, тоже выкидывается и отменяется, объявляется неважным. Важно, как стоишь у станка, как участвуешь в жизни комсомольской ячейки — ты единица индустриализации, а все эти тонкие материи не важны. Ты интересуешь как тело, как инкубатор, как тот, кто родил детеныша. Дальше ты интересуешь как руки, которые его могут мыть, или грудь, которая его кормит.
Мы не вполне отдаем себе отчет, как сильно в наше представление о родительстве и материнстве вплетены фоном и подложкой обе эти мысли.
Одна — консервативно-патриархальная мысль о том, что женщина есть средство для выращивания детей, что предназначение женщины только в этом и ничего другого не должно быть, нигде в другом месте у нее не должно быть души и страсти. Вторая — это то, что женщина существует для того, чтобы быть единицей коллектива, общества, единицей реализации планов государства, а вся ее жизнь как матери и человека в семье прагматична, для исполнения партийного долга по созданию новых членов общества.
Странным образом эти две крайние и разные позиции — тезис и антитезис — сходятся в одной и той же точке: в отношении к женщине как к средству. В одном случае отрицается вся ее другая жизнь, в другом — ее жизнь как матери.
Так или иначе женщина воспринимается как средство. Она не живой человек, не имеет своих планов и целей, она несложная, она то, от чего можно отсечь лишнее и оставить только то, что нужно. Эти идеи пронизывают наше отношение к материнству — конечно, не такими прямыми словами, они завернуты в упаковки, картинки. Это все то, что мы слышали от своих мам и бабушек.
Я проводила исследование родительского стресса — брала интервью у женщин, которые оценивают свое материнство как непростое, у них был такой выраженный уровень стресса от родительской роли. Я задавала вопросы о родителях, о маме и бабушке, хотела проследить женскую линию, что они бы сказали о том, что такое быть родителем.
У меня было 24 интервью, и довольно грустно, что ни в одном из них на линии мам не звучали слова: радость, реализация, тепло, любовь. Звучали слова: обязанность, крест, вина, что что-нибудь не успеешь, тревога, идея жертвы, самоотдачи. Ребенок – это большой труд, работа, нужно отдать себя, ребенок появился — жизнь закончилась. Слово любовь прозвучало два раза, оба в кавычках, с саркастическими комментариями.
Про бабушек было чуть лучше, более разнообразно. Какие-то бабушки продолжали линию, что это крест, тяжесть, большая работа, самопожертвования и так далее. Но где-то у бабушек все-таки звучало и про тепло, и про такие семейные радости, как любовь и забота — приятную часть родительства. Это то, в чем мы растем, в чем мы развиваемся и что мы впитываем с детства.
Эту историю о том, что такое материнство, что в материнстве очень много ограничений, лишений, нам рассказывают наши семьи и общество в целом. И странным образом именно вот это материнство без границ — когда ты только мама и вся твоя жизнь подчинена этому и никакого конца и края нет — оказывается ограничивающим, кастрирующим материнством, которое говорит тебе: все, ты попала. По сути, это материнство как ловушка. История про то, что если с тобой это случилось, то вариантов нет.
Право быть живой
Недавно в фейсбуке была бурная дискуссия по поводу поста Лиды Мониавы насчет родителей, которые отказываются от ребенка, родившегося с тяжелыми проблемами со здоровьем. Огромное количество людей говорили: как же так, если женщина не хочет, не может или не тянет воспитание этого ребенка, почему она не может отказаться от него.
Были другие люди, которые говорили, ну как можно отказаться от ребенка, это невозможно, не отменимо — он есть уже, он появился, никуда не денешься, можно зажмуриться, заткнуть уши, но этот факт не отменим.
Нам сложно с этим смириться, очень сложно найти синтез, что да, материнство не отменимо, оно меняет тебя насовсем – если ты прошел инициацию, ты изменился необратимо. Но значит ли это, что весь ты должен быть к этому сведен? Значит ли, что это последняя инициация в твоей жизни? Значит ли это, что ты не станешь больше кем-то еще, что все твои мысли, чаяния должны быть здесь? И естественно, если это какая-то осложненная ситуация — например, ребенок с серьезными проблемами со здоровьем – то почему окружающие нависают над тобой и говорят, выбирай: или ты несешь этот крест и тогда никакой жизни больше у тебя не будет, ты должна посвятить этому всю себя…
При этом к отцу таких требований не предъявляется – отец, как мы знаем, часто в этом случае уходит из семьи и не подвергается серьезному общественному осуждению. От него не отвернутся его друзья, его родные, на него не станут косо смотреть его коллеги: он не справился, не выдержал, ему тяжело, не смог принять эту мысль – какие-то такие объяснения.
От матери требуют выбор: либо ты положишь себя на алтарь целиком и полностью, ничего не оставив для себя, никаких шансов, никакой жизни — или ты будешь сволочь, которая отказалась от ребенка, бросила его на произвол судьбы, не заботишься о нем, и нет тебе прощения. Так или иначе это тебя настигнет в том или ином виде – звучали даже мрачные темы вроде «заболеешь-умрешь», не говоря уже о том, что когда-нибудь об этом узнает твоя семья и другие твои здоровые дети.
Это ужасно жестокий и несправедливый выбор. И, конечно, здесь как спасение приходит в голову мысль: а что если просто отказаться и сделать вид, что никакого ребенка и не было. Понятно, что это невозможно, понятно, что так это не работает. Он же есть, вот он, живет и дышит – и невозможно это отменить. Но можно вместе с женщиной подумать, что ее материнство, похоже, будет непростым, перед ней стоят серьезные вызовы. Подумать, как сделать, чтобы оно не стало для нее алтарем, на который нужно принести себя в жертву. Как сделать так, чтобы остальная жизнь тоже состоялась. Как сделать так, чтобы она как личность не была подчинена вся этому обстоятельству, что ее ребенку нужно будет больше заботы, чем другим детям, и нужно будет дольше заботиться, потому что он не сможет с каждым годом расти и больше заботиться о себе сам.
Такая идея никому не приходит в голову – вместо этого все начинают обсуждать, имела ли женщина право отказаться от ребенка или не имела, как будто мы движемся и бегаем по этой плоскости: или приноси себя в жертву, или вырви сердце и перестань быть матерью, сделай вид, что его не было, забудь о нем. Это, мне кажется, ужасно жестокая и несправедливая история.
Одна из задач, которая стоит и перед самими родителями (и матерями, и отцами), и всеми другими родственниками, и перед обществом в целом – как-то выйти из этой дурацкой вилки, из этого дурацкого бега на плоскости этих тезиса и антитезиса, когда мы постоянно вынуждаем женщину выбирать, что от себя отрезать: отрезать от себя «мать» или все остальное. Объективно для этого нет никаких причин.
Мы сейчас живем в обществе с демографической ситуацией, которая позволяет дать очень много ресурсов на любого ребенка. У нас мало детей, на каждого ребенка приходится несколько взрослых.
Мы могли бы позволить не взваливать все это на матерей, а создавать такие условия, чтобы любому ребенку хватало ресурсов, а матери не приходилось выбирать между материнством и всем остальным.
Мне кажется, это абсолютно решаемая задача — для этого никаких препятствий, кроме инерции, кроме стереотипов, кроме того что иногда сами женщины под влиянием пытаются разорваться и везде успеть. Они пытаются не выбирать, а за счет своих ресурсов, переработки и тотальной усталости пытаются разрываться и успевать все. Потому что они не очень верят, что кто-то поможет, что на что-то можно рассчитывать.
В этом смысле мне очень близок и проект SelfMama, и та идеология, что он продвигает. Во-первых, важно, чтобы женщина не чувствовала себя обреченной выбирать. А во-вторых, важно, чтобы окружающие понимали, что самое лучшее, что мы можем сделать для детей, – это избавить женщину от этого мучительного выбора. Позволить ей не разрезать себя, не обкарнывать никакие свои части, а быть живой, целой, сохранять связь с детьми, быть матерью, реализовываться в этом и реализовываться во всех остальных своих частях.
Страсти и любви женщины хватит на много чего, кроме детей – и она действительно может менять этот мир так же эффективно, как она может выращивать детей.
Редакция благодарит SelfMama за предоставленный текст выступления Людмилы Петрановской.
Читайте также:
Смотрите видео:
