Первая история
Когда лежащая на диване жена просит меня подойти и приложить ладонь к ее животу, я ощущаю толчки нашего ребенка, но не чувствую, что он мой. В больнице, когда жена стонет от боли, я смотрю ей в глаза и говорю, что все будет хорошо. «Ведь мы заслуживаем того, чтобы стать родителями, я достоин того, чтобы стать отцом», — повторяю я про себя.
Секунду спустя после того, как сын появился на свет, доктор поднимает его вверх, чтобы показать мне чудо рождения.
Его заворачивают и кладут мне на руки, как будто это то место, где ему надлежит быть. Но я чувствую лишь растерянность. Я, что ли, действительно стал отцом?
Потом проходили дни и ночи, я спал рядом с ним и женой в больничной палате, пеленал его, укачивал его, менял ему подгузники, изумлялся тому, как эта новая жизнь улыбается навстречу мне. Однако связующая нить между нами все еще не была натянута. Я никак не мог примириться с тем, кем я теперь стал.
Так продолжалось вплоть до одной ночи, когда я вдруг почувствовал, что внутри меня что-то растет. Я тогда услышал по беби-монитору, что сын заплакал. Жена не проснулась, поэтому я прокрался к нему в комнату, взял его на руки, положил себе на грудь и сел в кресло-качалку. И в ночной тишине вдруг понял, что у меня впервые за эти дни, недели и месяцы появился момент, когда я могу наедине с собой осмыслить происходящее.
Мои первые мысли были о моем отце, который умер несколько месяцев назад. Я вспомнил звонок от брата, который сказал, что отец не дышит, телефонный разговор с матерью, долгий перелет. И то чувство невозможности поверить в произошедшее, когда я увидел его пиджак, все еще висящий на спинке стула в гараже. За несколько лет до этого мы сидели в гостиной и я сказал, что больше не хочу относиться к нему, как к отчиму, он заслуживает большего. «Я хочу звать тебя папой», — сказал тогда я. Я представил, что он сейчас здесь, чтобы познакомиться с моим сыном, но комната оставалась такой же пустой, как мое сердце.
Глаза наполнились слезами, когда я вспомнил еще один момент: я стою возле больничной койки моего биологического отца, и он улыбается, хотя его тело изъедено раком. Он просит у меня прощения за то, что его не было рядом со мной всю мою жизнь. И я говорю, что прощаю его.
И тут я мысленным взором обратился к другим своим отцам — дедушка учит меня орудовать гаечным ключом под автомобильным капотом, дядя учит меня рисовать...
В тот момент, когда малыш успокоился у меня на руках и боль в моей груди затихла (хотя я сам расплакался, как ребенок), я вдруг наконец осознал, что он мой, а я его. Я стал отцом, которым всегда хотел быть.
Вторая история
Я позитивно воспринял идею отцовства еще в тот момент, когда жена разбудила меня как-то ранним утром криками «Плюс, плюс!», сообщая тем самым, что экспресс-тест на беременность показал положительный результат. Но когда моему сыну было два года, один его вопрос, заданный мне возле почтового ящика, заставил меня подойти к своему отцовству более осознанно.
Я должен был предвидеть, что он задаст этот вопрос — «Папочка, где моя почта?» — потому что он делал все, что делал его папа. Куда бы папа ни шел, за ним шел и он. И если папа получал почту, то и он должен был ее получать. Вопрос о почте был лишь закономерным внешним проявлением того, что мой сын во всем мне подражал.
Стоя возле почтового ящика, я попытался отговорить его от желания получать почту. «Все, что находится внутри — это макулатура и счета. Поверь мне, тебе это не понравится, особенно счета». Судя по его реакции, мои губы двигались, но я не издавал ни звука. «Папочка, где моя почта?» — повторил он.
И я отправился в супермаркет. Я рассчитывал, что куплю несколько почтовых открыток и открыток с поздравлениями, постепенно буду отправлять их ему по почте — и это положит конец его увлечению. Однако, когда я сел подписывать первую карточку, мои цели почти немедленно изменились.
Вместо того чтобы посылать сыну какие-то случайные высокомерные банальности, я ведь могу написать ему слова, с которыми он будет жить до конца своей жизни.
После надписывания каждой карточки мое сердце открывалось все шире. Я делился с ним всем тем, что, как я надеялся, поможет ему в жизни. Я честно признавался в глубине моей любви к нему. С каждым написанным словом я транслировал то, чего так страстно и безуспешно ждал от своего собственного отца — безусловную любовь. Дело в том, что мои отношения с отцом не сложились. И когда я узнал, что у меня будет ребенок, то поклялся, как и многие мужчины, что стану лучшим отцом, чем мой. Молодые отцы часто дают обещания, но на этом все и заканчивается. Слишком часто происходит так, что эти полные хороших намерений сыновья в итоге превращаются в своих никчемных отцов.
В тот день мы с сыном шли к почтовому ящику, держась за руки. Когда мы шли обратно, я держал его за руку, а еще мы несли кое-что, что должно было помочь мне стать тем отцом, которым я всегда хотел стать и, что еще важнее, которого сын заслуживает. Теперь я знаю, что писать открытки для сына — это тот рецепт, который был мне нужен для того, чтобы залечить свое разбитое сердце и выполнить свое обещание стать хорошим человеком.
Двадцать лет спустя я все еще пишу своему сыну, моему лучшему другу.
Хотя сотни открыток, карточек, записок и писем предназначены ему, они продолжают служить нам обоим. Кто бы мог подумать, что эти четыре слова — «Папочка, где моя почта?» — навсегда изменят отношения с моим сыном?
Третья история
До рождения моего второго сына я не испытывал никаких проблем с тем, чтобы почувствовать себя отцом. Через секунду после того, как я взял на руки своего старшего сына, я ощутил, что между нами есть нерушимая связь. Но с моим вторым сыном была совсем другая история.
Он не спал, все время плакал — и просто ненавидел, когда я брал его на руки. Беременность им очень тяжело далась моей жене, у нас было столько страхов, что, когда он наконец родился, я испытал скорее не радость, а изнеможение и облегчение. А в следующие несколько недель, наполненных коликами, ором и бессонными ночами, меня вдруг накрыло мрачное осознание того, что мне больше нравилась идея рождения второго ребенка, чем сам второй ребенок.
Хотя я взял декретный отпуск и послушно выполнял свои отцовские обязанности, все это больше напоминало хождение во сне, чем осознанные энергичные действия.
Я просто механически совершал какие-то движения, легко раздражался и слишком быстро старался отдать младенца жене. Я живо помню, как укачиваю его на кресле-качалке, который стал предметом ссоры между нами с женой еще до родов, так как мне казалось, что в детской (как, впрочем, и в нашем бюджете) нет места для чего-то еще. Но мы его все равно купили.
И вот я там сидел, ночь за ночью, считая минуты и стараясь как можно быстрее положить его в кроватку, чтобы улизнуть и поделать хоть что-то еще, все равно что, только бы не проводить время с этим капризным ребенком. Вишенкой на торте всего этого моего разочарования — на самом деле целой горы из горечи, обиды, раздражения, неприязни — было то, что мне приходится укачивать неспящего малыша, сидя, как на скамейке штрафников, на этом кресле, которое я даже не хотел покупать!
Но потом я вернулся в прошлое и перечитал свои собственные записи, сделанные в течение этих лет до рождения второго ребенка.
В попытке родить его мы пережили пять выкидышей и аборт из-за аномалии развития плода. Глубокий омут горя и стресса, который чуть не развалил наш брак, увенчался ЭКО, кучей инъекций и ситуациями, когда все висело на волоске. Когда мы задерживали дыхание и ждали худшего, когда наш страх услышать тишину вместо звука сердцебиения буквально физически заполнял эти ужасные кабинеты, где делали УЗИ. И я осознал, что я не наказан — я получил награду.
И я начал брать на руки младшего, просто чтобы подержать его. Как-то я сидел в кресле, в темноте, прижимал своего младшего сына к груди и пел ему. Я расслабился, и он постепенно это почувствовал. Я откинулся в кресле, и он повернул голову и уткнул свое личико мне в грудь, а его крошечные пальчики нашли мой большой палец и крепко вцепились в него. Его маленькое тельце поднималось и опадало вместе с моим дыханием — и все встало на свои места. Мы оба заснули.
Это был первый раз, когда я, спустя месяцы после его рождения, почувствовал себя его отцом. В кресле, которое я никогда не хотел, но с ребенком на руках, который был мне отчаянно нужен.
По материалам washingtonpost.com
Читайте также:
Смотрите видео:
