Начало истории можно прочитать тут
Маша вышла из Дома ребенка, разрыдалась. Дима против обыкновения всю дорогу до дома молчал. Поговорив дома, в темноте, они решили, что мальчика забирать не будут, просто навестят его, если разрешат - увидятся еще, если не разрешат - просто передадут подарок к Новому году, и все. Маша серьезно и аргументированно убеждала и себя, и жениха, что они не справятся с таким больным ребенком, и ведь с Павликом ничего общего ни во внешности, ни по сути, и страшненький он такой, и такой список диагнозов... С каждым аргументом она все говорила все более и более громко и горячо, а молодой человек Дима молчал и все больше и больше мрачнел.
На следующий день они скупили половину овощного отдела - апельсины, яблоки, диковинный плод киви в пластиковой коробочке, лохматый мятый ананас. Поехали в Дом малютки, тягостно молчали всю дорогу. Заведующая почему-то переменила гнев на милость, их приезду обрадовалась, сказала - надо же, я думала, вы больше не приедете. Пакет с фруктами забрала, сказала, что Мише все равно ничего из привезенного нельзя - у него страшная аллергия буквально на все, кроме гречки. Маша кривила лицо, стараясь не заплакать, молодой человек Дима все пытался пройти мимо заведующей в комнату для свиданий, заглядывая ей через голову.
Второе свидание прошло несколько живее. Маша уже смогла потрогать Мишу за макушку, он не отодвигался, но и не смотрел на нее, смотрел в основном на Диму, улыбался своим ужасным дырявым ртом, следил за каждым его движением боком, одним глазом, второй то и дело закатывался куда-то в сторону. Перед уходом за руку с воспитателем Миша потрогал Машу за коленку и рассеянным движением забрал с лавки плюшевую игрушку.
После свидания заведующая сказала: "Вы решили? Если не будете забирать, то больше приходить не надо, они быстро привыкают и потом расстраиваются, когда усыновители пропадают навсегда. Сами видите, ребенок сложный, запущенный, с кучей диагнозов, потребует уйму усилий, финансовых затрат, работы хороших специалистов - и то не факт, что он станет в итоге обычным нормальным ребенком..."
Дима решительно ответил: «Можно, мы подумаем пару дней?» Заведующая пожала плечами: «Думайте конечно, все равно прямо завтра вам его никто не отдаст.»
Дома вечером они уже ни о чем не говорили, а просто легли спать, и на утро оба проснулись с готовым решением: надо брать. Раз они могут помочь - надо помочь, что ж теперь делать.
К Новому году у них не вышло оформить усыновление, процедура заняла очень много времени, но они приезжали к Мише несколько раз в неделю. Сначала он дичился и молчал, потом стал смотреть здоровым глазом более прямо, тихо говорил что-нибудь, заикаясь и подергиваясь, а Машу каждый раз будто иголкой пронзало: через эти судороги и подергивания все яснее проступал ее Павлик, с которым она играла в детстве. И не важно, что они были совсем не похожи. Хотя она еще не успела Мишу полюбить, испытывала к нему только сильную жалость и желание защитить и помочь.
После Нового года Миша стал явно радоваться их посещениям, косолапо бежал навстречу, воспитательница говорила "Вон твои мама и папа пришли" и он повторял за ней, заикаясь: "мама и папа". Однажды их отпустили погулять втроем за территорию, еще через неделю - разрешили забрать в гости на полдня. Маша уже жить не могла без этих посещений, носилась по магазинам, как ненормальная, выискивая на полупустых прилавках начала девяностых подарки, обустраивала квартиру, покупала детскую одежду впрок, на вырост, на работе говорила только про Мишу. Сослуживицы пожимали плечами и переглядывались. Павлик как бы немножко растворился в ее памяти.
Забрать Мишу они смогли только весной. По поводу косоглазия ему сделали две операции, легкая косинка осталась, но глаз уже не убегал так жутко в сторону. Нижняя челюсть как-то потихоньку выровнялась, догнав верхнюю, молочные косые зубки выпали, сменившись нормальными немного кривоватыми взрослыми зубами, и Миша долго носил скобку. Осталось легкое заикание, тики и недержание постепенно прекратились, далеко не сразу. Они занимались с логопедом и детским психологом, который в те годы был единичным, штучным раритетом, делали массажи, каждое лето ездили к морю, из-за дисплазии у Миши осталась немного валкая походка, но, самое интересное, что от задержки умственного и психического развития практически не осталось и следа. С первого же класса он стал ровно и сильно учиться, проявляя явную склонность к точным наукам. Осталась замкнутость с малознакомыми людьми и странная боязнь шумных электрических приборов. А Маша уже не представляла своей жизни без Миши, единственное, о чем она жалела - что нашла его так поздно, когда он уже три года маялся в казенном учреждении.
Когда я услышала эту историю, Маша была в положении - ждала предположительно сына Павлика. Миша уже учился в третьем классе и делал явные успехи в учебе. Вместо Павлика родилась девочка Нина, но для Маши это было уже не очень важно, Нина так Нина. Каждый Новый год она рисовала Мише открытки и клала под елку, и каждый раз находила там открытки, нарисованные Мишей для нее и для Димы, но больше уже не плакала так, как в первый раз, когда нашла там Мишину открытку с косыми елочками и самолетом, больше похожим на трактор с крыльями. Маша говорила, что именно начиная с этой открытки полюбила Мишу. Она до сих пор у них дома на самом видном месте висит в рамочке, наверняка вызывая смущение почти взрослого Миши, ему уже около 20 лет сейчас должно быть.