Дорогие пользователи! С 15 декабря Форум Дети закрыт для общения. Выражаем благодарность всем нашим пользователям, принимавшим участие в дискуссиях и горячих спорах. Редакция сосредоточится на выпуске увлекательных статей и новостей, которые вы сможете обсудить в комментариях. Не пропустите!
Прощание с конкурсами. Заходите. Почитаем, пообщаемся.
Здравствуйте все.
В конце года должны были состояться сразу три конкурса: кулинарный конкурс, конкурс стихов и конкурс коротких рассказов. К сожалению, в связи с последними решениями администрации приходится все отменять.
Давайте сегодня красиво завершим нашу многолетнюю конкурсную эпопею со стихами и рассказами, и посожалеем о не сложившейся истории кулинаров.
Пока не забыла скажу: было очень приятно проводить с вами время, получать ваши рассказы, читать и выкладывать, получать обратную связь, видеть, как наше сообщество крепнет и объединяется. Кто-то уходил, кто-то приходил, но все вы потрясающие. Спасибо всем, кто писал стихи и прозу, кулинарил, всем кто читал и комментировал, и даже всем, кто одобрительно промолчал. И мне и Божьей коровке (а до нее и Кысь) было приятно быть с вами на одном поле.
Сейчас я выложу все конкурсные произведения, которые мы получили на данный момент. Жду от вас приятных обсуждений, много хороших слов, шуток-прибауток, может картинок в тему.
Вечером в этой же теме, выложу и авторов произведений. На всякий случай решили эту информацию придержать, форум такой непредсказуемый, вдруг одумается.
П.С. Если что то еще хотите выложить, присылайте мне
В конце года должны были состояться сразу три конкурса: кулинарный конкурс, конкурс стихов и конкурс коротких рассказов. К сожалению, в связи с последними решениями администрации приходится все отменять.
Давайте сегодня красиво завершим нашу многолетнюю конкурсную эпопею со стихами и рассказами, и посожалеем о не сложившейся истории кулинаров.
Пока не забыла скажу: было очень приятно проводить с вами время, получать ваши рассказы, читать и выкладывать, получать обратную связь, видеть, как наше сообщество крепнет и объединяется. Кто-то уходил, кто-то приходил, но все вы потрясающие. Спасибо всем, кто писал стихи и прозу, кулинарил, всем кто читал и комментировал, и даже всем, кто одобрительно промолчал. И мне и Божьей коровке (а до нее и Кысь) было приятно быть с вами на одном поле.
Сейчас я выложу все конкурсные произведения, которые мы получили на данный момент. Жду от вас приятных обсуждений, много хороших слов, шуток-прибауток, может картинок в тему.
Вечером в этой же теме, выложу и авторов произведений. На всякий случай решили эту информацию придержать, форум такой непредсказуемый, вдруг одумается.
П.С. Если что то еще хотите выложить, присылайте мне
Тема закрытаТема скрыта
Две горсточки лунной пыли,
По вкусу звездного света.
Центр нагреть не забыли?
Готова еще планета.
Покрою морской глазурью,
Строго в обход суши.
А небо пусть яркой лазурью,
Красиво и греет душу.
Взобью снег в крутые пики,
Сложу полюсов шапки.
Мне нравятся снежные блики.
Блестят снеговые охапки.
Зеленой помадкой травы
В посыпке веселой цветочной.
Зеленой мастикой – дубравы,
Они всем понравятся, точно.
В морях мармеладные рыбки,
Над ними – зефирные пташки
И бабочки – радуг улыбки
Играют на небе в пятнашки.
Смешаю в глубокой миске
Двух пряничных человечков.
Их образы мне очень близки.
Добавлю любви в их сердечки.
Немного добра и злости,
Азарта и интереса.
Они в моем мире не гости,
А двигатели прогресса.
Моему кулинарному блогу
Еще не положен конец.
Выкладываю понемногу,
Подписывайтесь. Творец.
КОНЕЦ
Две горсточки лунной пыли,
По вкусу звездного света.
Центр нагреть не забыли?
Готова еще планета.
Покрою морской глазурью,
Строго в обход суши.
А небо пусть яркой лазурью,
Красиво и греет душу.
Взобью снег в крутые пики,
Сложу полюсов шапки.
Мне нравятся снежные блики.
Блестят снеговые охапки.
Зеленой помадкой травы
В посыпке веселой цветочной.
Зеленой мастикой – дубравы,
Они всем понравятся, точно.
В морях мармеладные рыбки,
Над ними – зефирные пташки
И бабочки – радуг улыбки
Играют на небе в пятнашки.
Смешаю в глубокой миске
Двух пряничных человечков.
Их образы мне очень близки.
Добавлю любви в их сердечки.
Немного добра и злости,
Азарта и интереса.
Они в моем мире не гости,
А двигатели прогресса.
Моему кулинарному блогу
Еще не положен конец.
Выкладываю понемногу,
Подписывайтесь. Творец.
КОНЕЦ
Две горсточки лунной пыли,
По вкусу звездного света.
Центр нагреть не забыли?
Готова еще планета.
Покрою морской глазурью,
Строго в обход суши.
А небо пусть яркой лазурью,
Красиво и греет душу.
Взобью снег в крутые пики,
Сложу полюсов шапки.
Мне нравятся снежные блики.
Блестят снеговые охапки.
Зеленой помадкой травы
В посыпке веселой цветочной.
Зеленой мастикой – дубравы,
Они всем понравятся, точно.
В морях мармеладные рыбки,
Над ними – зефирные пташки
И бабочки – радуг улыбки
Играют на небе в пятнашки.
Смешаю в глубокой миске
Двух пряничных человечков.
Их образы мне очень близки.
Добавлю любви в их сердечки.
Немного добра и злости,
Азарта и интереса.
Они в моем мире не гости,
А двигатели прогресса.
Моему кулинарному блогу
Еще не положен конец.
Выкладываю понемногу,
Подписывайтесь. Творец.
КОНЕЦ
+10
+100
+1000
Плюс много-много ) Очень понравилось!
Две горсточки лунной пыли,
По вкусу звездного света.
Центр нагреть не забыли?
Готова еще планета.
Покрою морской глазурью,
Строго в обход суши.
А небо пусть яркой лазурью,
Красиво и греет душу.
Взобью снег в крутые пики,
Сложу полюсов шапки.
Мне нравятся снежные блики.
Блестят снеговые охапки.
Зеленой помадкой травы
В посыпке веселой цветочной.
Зеленой мастикой – дубравы,
Они всем понравятся, точно.
В морях мармеладные рыбки,
Над ними – зефирные пташки
И бабочки – радуг улыбки
Играют на небе в пятнашки.
Смешаю в глубокой миске
Двух пряничных человечков.
Их образы мне очень близки.
Добавлю любви в их сердечки.
Немного добра и злости,
Азарта и интереса.
Они в моем мире не гости,
А двигатели прогресса.
Моему кулинарному блогу
Еще не положен конец.
Выкладываю понемногу,
Подписывайтесь. Творец.
КОНЕЦ
Очаровательно!
Две горсточки лунной пыли,
По вкусу звездного света.
Центр нагреть не забыли?
Готова еще планета.
Покрою морской глазурью,
Строго в обход суши.
А небо пусть яркой лазурью,
Красиво и греет душу.
Взобью снег в крутые пики,
Сложу полюсов шапки.
Мне нравятся снежные блики.
Блестят снеговые охапки.
Зеленой помадкой травы
В посыпке веселой цветочной.
Зеленой мастикой – дубравы,
Они всем понравятся, точно.
В морях мармеладные рыбки,
Над ними – зефирные пташки
И бабочки – радуг улыбки
Играют на небе в пятнашки.
Смешаю в глубокой миске
Двух пряничных человечков.
Их образы мне очень близки.
Добавлю любви в их сердечки.
Немного добра и злости,
Азарта и интереса.
Они в моем мире не гости,
А двигатели прогресса.
Моему кулинарному блогу
Еще не положен конец.
Выкладываю понемногу,
Подписывайтесь. Творец.
КОНЕЦ
+1.
Под Новый Год, когда все были охвачены веселой суетой, последними закупками и наведением праздничного марафета, Федор обходил свои могилы. Никого у него на свете не было, кроме четырех умерших жен. Над каждой постоял, обмел надгробия, обтер рукавицами гранитные памятники. Пошептал каждой что-то личное, как всегда, прощения попросил, смахнул слезу. Много лет прошло, но не лечило время, только било с каждым разом все сильнее.
Первая жена, Прасковья, умерла страшной смертью через год после свадьбы. Федор тогда уехал на месяц на военные сборы, а молодая жена на это время поселилась у родителей. Накануне возвращения мужа отправилась она домой, и, видимо, неудачно поймала попутку, потому что нашли ее потом за обочиной с перерезанным горлом. Федор был не причем – ему еще полсуток было ехать домой, с поезда сошел сразу, считай, на опознание.
Вторая, Вера, сгорела от пневмонии, вдоволь накупавшись в озере на майские. И тоже обвинить Федора было не в чем – и купаться он ее до ругани не пускал, и по врачам потом бегал…
Третья, Татьяна, работала в конторе завода, нормировщицей. Зашла она как-то в цех, сорвалась тяжелая железная рейка, скользнула по виску – Таня и ахнуть не успела. Федора, конечно, там и близко не было – он-то работал механиком в автоколонне. Предприятие потом еще много лет, как положено по закону, выплачивало родным компенсацию. Вдовец ни разу ни копейки не взял, сразу перевел на родителей жены, но они все равно его, душегуба, до конца жизни проклинали.
Тогда он уехал на Север, глаза людям не мозолить, водил там громадные большегрузы с породой. А вернувшись на родину, привез с собой скромную черноволосую Людмилу. Людмила через полтора года ушла от рака. Обстоятельные записи о болезни водились в ее медкарте задолго до знакомства с Федором.
Детей ни с одной женой он не успел нажить, и так и доживал – в одиночестве, горе и непонятной вине. Люди его не то чтобы обходили – но не привечали. На работу в автоколонну его уже не взяли ни водителем, ни механиком – без видимых причин, но читалось явно «чтоб людей не погробил», и дорабатывал он в Доме Быта, ремонтируя холодильники, телевизоры и прочую технику. А уж теперь и вовсе выходил из дома только в магазин и на почту за пенсией. И Новый Год встречал в одиночестве, и к Рождеству конфет-сладостей в расчете на ребятишек с колядками не покупал – знал, что не придут. И поэтому очень удивился, когда в ранних сумерках сочельника в дверь постучали.
Федор отворил дверь и отшатнулся назад, схватившись за сердце, потому что в прихожую шагнула его первая жена.
Высокая статная Прасковья с кокетливо повязанным газовым шарфиком отстранила мужа и прошла в комнату. Его сил хватило на два шага – рухнуть в кресло.
- Что, Феденька, в гроб меня свел и радуешься?
- Да почему я-то, Пашенька?! – охнул Федор.
- А…а… а нечего было молодую жену одну оставлять! – нашлась Прасковья. – Ну, что тут у тебя… гляжу я, ничего с моих времен не осталось, так-то ты мою память хранишь! И скажи мне пожалуйста, в чем это ты меня похоронил?!
- В п-п-платье же, Пашенька, в новом твоем, из хренвплена... – заплетающимся языком пролепетал мужчина.
- Из кримплена, господи! – Прасковья закатила глаза. – В брючном костюме надо было, по моде, я ж тебе говорила!
- Да что ты! Когда ты могла мне об этом сказать?
- Ну ладно, не говорила…но мог бы и сам догадаться!
Скрипнула дверь, потянуло сквознячком.
- О, между первой и второй перерывчик небольшой, да, Федя? Как в жизни? Она и тогда ждать себя не заставила!
- Да ладно тебе, Прося, - примирительно сказала Вера, входя в комнату. – Что ты мужика виноватишь, нечего было к кому попало в машину садиться! Я вот знаю, что он не виноват. Он ой как для меня старался. Здравствуй, Феденька! – она клюнула обмершего мужа в щеку. – Не, ты дверь не запирай пока, сейчас девочки подтянутся.
И девочки подтянулись. Вот уже поправляет перед зеркалом прическу Татьяна, вот маленькая худенькая Людмила нежно гладит его по щеке. Наконец все мертвые жены собрались в комнате, с любопытством осматриваясь.
- Хорошую ты мне фотокарточку выбрал, Феденька, - похвалила Вера, рассматривая выставленные рядком на буфете фотографии покойниц.
- Ага, - мрачно вставила Прасковья, - он когда с тобой миловался, все мою карточку к стене поворачивал, я там уже дырку на обоях проглядела!
- Да неужто ж тебе хотелось бы на это смотреть, Пашенька? – спросил Федор.
- А что! Все лучше, чем твой футбол, например! Ну ничего, потом-то ты нас уже вместе отворачивал. Со временем, правда, все реже…
- Ох ты и язва, Прасковья! – сердито помотала головой Татьяна. – Я уж думаю, может, тот водитель не так уж и виноват был, а? Ладно, Федь, давай мы уже стол накроем, праздник все-таки.
Дружной кучкой дамы переместились на кухню. Федор праздновать ничего не собирался, но овощи в чулане да селедка в холодильнике нашлись – значит, будет на столе традиционная шуба; кусок заветрившегося сыра и чеснок – вот и горячие бутерброды; завалялась с нового года баночка шпротного паштета – сейчас будут фаршированные яйца… Пока Прасковья с Татьяной хозяйничали на кухне, Людмила в комнате орудовала веником, а потом шваброй, командуя своему вдовцу: «Ноги подними, Феденька!» Вера шуровала по шкафам, удовлетворенно кивнула, обнаружив скатерть еще из своего приданого. В тумбочке под телевизором нашлась для дам бутылка шампанского, которую еще к прошлому новому году, как раз перед пенсией, начальство подарило на работе, а в холодильнике - початая бутылка водки. Сноровисто, в восемь рук, весело переговариваясь, женщины накрыли на стол и сами непринужденно за него уселись. Смеясь, затащили и Федора. Налили себе в бокалы (из чьего-то подарка на свадьбу с Татьяной) и в стопочку мужчине.
- Ну, с Рождеством!
- За встречу!
Федор опрокинул стопку и наконец осмелел:
- Девоньки, так вы вообще…как?! Откуда? За мной, что ли?
- Оттуда! – улыбнулась Людмила. – Просто в гости пока… тоскуешь же, смотреть на тебя жалко.
- А как ему не тосковать? Таких баб проворонил!
- Ладно, давай телевизор включи нам, что ли, может, концерт какой показывают, Голубой Огонек повторяют…
- Это что, старый выпуск? Да нет, вот свежая дата стоит…а что ж люди все те же?
- Ой, это кто, Пугачева? Мама родная, что это с ней?
- Все молодится!
- Да она в молодости совсем не такая была!
- А вот муж ее, молоденький!
- Как муж? В мое время другой был молоденький!
- Ну тот, видать, в тираж вышел, другого взяла!
- Она их что, по гарантии меняет, пока срок не истек?
- Девочки, давайте за нас! Не чокаясь!
- Людочка, ты последняя отлетала, что там, решили вопрос с освещением тоннеля?
- Да нет, ты что. Только одна лампочка при выходе. Испокон веку так было, ты думаешь, за пятнадцать лет, что между нами прошло, что-то изменится?
- Ой, ну кошмар. Летишь, холод, темень… надо куда-то писать, требовать, что такое, в самом деле…
- Ой, девочки, везде бардак…
Под дружескую женскую болтовню Федор махнул еще стопку – уже не от ужаса, а облегченно-успокоенно.
- Не пей много, Феденька, - ласково укорила Татьяна. – У тебя ж давление.
- И почки, - добавила Людмила.
- Эх девки, укатали мужика! – фыркнула Прасковья. – Я-то вам его здоровеньким оставила!
- Вот поэтому Пугачиха их по гарантии и меняет, - назидательно заявила Вера.
- Напилася я пьяаанааа, не дойду я до дооомууу, - завела Прасковья. Остальные дружно подхватили, но на старательно-выразительном «Если б раньше я знала, что так замужем плохо!» хором одернули:
- Да будет тебе нудить, Прося!
Засиживаться не стали, слегка заполночь засобирались уходить. Уже провожая жен до порога, Федор робко спросил, внутренне замирая от страха перед ответом:
- Девочки! А почему все-таки это все произошло? Что со мной не так?
- Судьба, Федя, - грустно пожала плечами Вера. – Просто судьба. Случай. Глупость. Не кори себя, живи спокойно.
Он выдохнул, помолчал и еще решился:
- Девочки, а что… там? По ту сторону?
- А пошли с нами – узнаешь! – подмигнула Татьяна.
- Да я готов, - после секундного раздумья твердо ответил мужчина. – Никаких сил уже нет одному вековать. Заберете?
- Не время тебе еще, Феденька, - ласково остановила его Людмила. – Потерпи. Сам в люди выходи. Нас вспоминай.
- Не скучай, муженек, - ехидно добавила Прасковья. – Жди, мы к восьмому марта наведаемся. С мамами!
КОНЕЦ
Под Новый Год, когда все были охвачены веселой суетой, последними закупками и наведением праздничного марафета, Федор обходил свои могилы. Никого у него на свете не было, кроме четырех умерших жен. Над каждой постоял, обмел надгробия, обтер рукавицами гранитные памятники. Пошептал каждой что-то личное, как всегда, прощения попросил, смахнул слезу. Много лет прошло, но не лечило время, только било с каждым разом все сильнее.
Первая жена, Прасковья, умерла страшной смертью через год после свадьбы. Федор тогда уехал на месяц на военные сборы, а молодая жена на это время поселилась у родителей. Накануне возвращения мужа отправилась она домой, и, видимо, неудачно поймала попутку, потому что нашли ее потом за обочиной с перерезанным горлом. Федор был не причем – ему еще полсуток было ехать домой, с поезда сошел сразу, считай, на опознание.
Вторая, Вера, сгорела от пневмонии, вдоволь накупавшись в озере на майские. И тоже обвинить Федора было не в чем – и купаться он ее до ругани не пускал, и по врачам потом бегал…
Третья, Татьяна, работала в конторе завода, нормировщицей. Зашла она как-то в цех, сорвалась тяжелая железная рейка, скользнула по виску – Таня и ахнуть не успела. Федора, конечно, там и близко не было – он-то работал механиком в автоколонне. Предприятие потом еще много лет, как положено по закону, выплачивало родным компенсацию. Вдовец ни разу ни копейки не взял, сразу перевел на родителей жены, но они все равно его, душегуба, до конца жизни проклинали.
Тогда он уехал на Север, глаза людям не мозолить, водил там громадные большегрузы с породой. А вернувшись на родину, привез с собой скромную черноволосую Людмилу. Людмила через полтора года ушла от рака. Обстоятельные записи о болезни водились в ее медкарте задолго до знакомства с Федором.
Детей ни с одной женой он не успел нажить, и так и доживал – в одиночестве, горе и непонятной вине. Люди его не то чтобы обходили – но не привечали. На работу в автоколонну его уже не взяли ни водителем, ни механиком – без видимых причин, но читалось явно «чтоб людей не погробил», и дорабатывал он в Доме Быта, ремонтируя холодильники, телевизоры и прочую технику. А уж теперь и вовсе выходил из дома только в магазин и на почту за пенсией. И Новый Год встречал в одиночестве, и к Рождеству конфет-сладостей в расчете на ребятишек с колядками не покупал – знал, что не придут. И поэтому очень удивился, когда в ранних сумерках сочельника в дверь постучали.
Федор отворил дверь и отшатнулся назад, схватившись за сердце, потому что в прихожую шагнула его первая жена.
Высокая статная Прасковья с кокетливо повязанным газовым шарфиком отстранила мужа и прошла в комнату. Его сил хватило на два шага – рухнуть в кресло.
- Что, Феденька, в гроб меня свел и радуешься?
- Да почему я-то, Пашенька?! – охнул Федор.
- А…а… а нечего было молодую жену одну оставлять! – нашлась Прасковья. – Ну, что тут у тебя… гляжу я, ничего с моих времен не осталось, так-то ты мою память хранишь! И скажи мне пожалуйста, в чем это ты меня похоронил?!
- В п-п-платье же, Пашенька, в новом твоем, из хренвплена... – заплетающимся языком пролепетал мужчина.
- Из кримплена, господи! – Прасковья закатила глаза. – В брючном костюме надо было, по моде, я ж тебе говорила!
- Да что ты! Когда ты могла мне об этом сказать?
- Ну ладно, не говорила…но мог бы и сам догадаться!
Скрипнула дверь, потянуло сквознячком.
- О, между первой и второй перерывчик небольшой, да, Федя? Как в жизни? Она и тогда ждать себя не заставила!
- Да ладно тебе, Прося, - примирительно сказала Вера, входя в комнату. – Что ты мужика виноватишь, нечего было к кому попало в машину садиться! Я вот знаю, что он не виноват. Он ой как для меня старался. Здравствуй, Феденька! – она клюнула обмершего мужа в щеку. – Не, ты дверь не запирай пока, сейчас девочки подтянутся.
И девочки подтянулись. Вот уже поправляет перед зеркалом прическу Татьяна, вот маленькая худенькая Людмила нежно гладит его по щеке. Наконец все мертвые жены собрались в комнате, с любопытством осматриваясь.
- Хорошую ты мне фотокарточку выбрал, Феденька, - похвалила Вера, рассматривая выставленные рядком на буфете фотографии покойниц.
- Ага, - мрачно вставила Прасковья, - он когда с тобой миловался, все мою карточку к стене поворачивал, я там уже дырку на обоях проглядела!
- Да неужто ж тебе хотелось бы на это смотреть, Пашенька? – спросил Федор.
- А что! Все лучше, чем твой футбол, например! Ну ничего, потом-то ты нас уже вместе отворачивал. Со временем, правда, все реже…
- Ох ты и язва, Прасковья! – сердито помотала головой Татьяна. – Я уж думаю, может, тот водитель не так уж и виноват был, а? Ладно, Федь, давай мы уже стол накроем, праздник все-таки.
Дружной кучкой дамы переместились на кухню. Федор праздновать ничего не собирался, но овощи в чулане да селедка в холодильнике нашлись – значит, будет на столе традиционная шуба; кусок заветрившегося сыра и чеснок – вот и горячие бутерброды; завалялась с нового года баночка шпротного паштета – сейчас будут фаршированные яйца… Пока Прасковья с Татьяной хозяйничали на кухне, Людмила в комнате орудовала веником, а потом шваброй, командуя своему вдовцу: «Ноги подними, Феденька!» Вера шуровала по шкафам, удовлетворенно кивнула, обнаружив скатерть еще из своего приданого. В тумбочке под телевизором нашлась для дам бутылка шампанского, которую еще к прошлому новому году, как раз перед пенсией, начальство подарило на работе, а в холодильнике - початая бутылка водки. Сноровисто, в восемь рук, весело переговариваясь, женщины накрыли на стол и сами непринужденно за него уселись. Смеясь, затащили и Федора. Налили себе в бокалы (из чьего-то подарка на свадьбу с Татьяной) и в стопочку мужчине.
- Ну, с Рождеством!
- За встречу!
Федор опрокинул стопку и наконец осмелел:
- Девоньки, так вы вообще…как?! Откуда? За мной, что ли?
- Оттуда! – улыбнулась Людмила. – Просто в гости пока… тоскуешь же, смотреть на тебя жалко.
- А как ему не тосковать? Таких баб проворонил!
- Ладно, давай телевизор включи нам, что ли, может, концерт какой показывают, Голубой Огонек повторяют…
- Это что, старый выпуск? Да нет, вот свежая дата стоит…а что ж люди все те же?
- Ой, это кто, Пугачева? Мама родная, что это с ней?
- Все молодится!
- Да она в молодости совсем не такая была!
- А вот муж ее, молоденький!
- Как муж? В мое время другой был молоденький!
- Ну тот, видать, в тираж вышел, другого взяла!
- Она их что, по гарантии меняет, пока срок не истек?
- Девочки, давайте за нас! Не чокаясь!
- Людочка, ты последняя отлетала, что там, решили вопрос с освещением тоннеля?
- Да нет, ты что. Только одна лампочка при выходе. Испокон веку так было, ты думаешь, за пятнадцать лет, что между нами прошло, что-то изменится?
- Ой, ну кошмар. Летишь, холод, темень… надо куда-то писать, требовать, что такое, в самом деле…
- Ой, девочки, везде бардак…
Под дружескую женскую болтовню Федор махнул еще стопку – уже не от ужаса, а облегченно-успокоенно.
- Не пей много, Феденька, - ласково укорила Татьяна. – У тебя ж давление.
- И почки, - добавила Людмила.
- Эх девки, укатали мужика! – фыркнула Прасковья. – Я-то вам его здоровеньким оставила!
- Вот поэтому Пугачиха их по гарантии и меняет, - назидательно заявила Вера.
- Напилася я пьяаанааа, не дойду я до дооомууу, - завела Прасковья. Остальные дружно подхватили, но на старательно-выразительном «Если б раньше я знала, что так замужем плохо!» хором одернули:
- Да будет тебе нудить, Прося!
Засиживаться не стали, слегка заполночь засобирались уходить. Уже провожая жен до порога, Федор робко спросил, внутренне замирая от страха перед ответом:
- Девочки! А почему все-таки это все произошло? Что со мной не так?
- Судьба, Федя, - грустно пожала плечами Вера. – Просто судьба. Случай. Глупость. Не кори себя, живи спокойно.
Он выдохнул, помолчал и еще решился:
- Девочки, а что… там? По ту сторону?
- А пошли с нами – узнаешь! – подмигнула Татьяна.
- Да я готов, - после секундного раздумья твердо ответил мужчина. – Никаких сил уже нет одному вековать. Заберете?
- Не время тебе еще, Феденька, - ласково остановила его Людмила. – Потерпи. Сам в люди выходи. Нас вспоминай.
- Не скучай, муженек, - ехидно добавила Прасковья. – Жди, мы к восьмому марта наведаемся. С мамами!
КОНЕЦ
Под Новый Год, когда все были охвачены веселой суетой, последними закупками и наведением праздничного марафета, Федор обходил свои могилы. Никого у него на свете не было, кроме четырех умерших жен. Над каждой постоял, обмел надгробия, обтер рукавицами гранитные памятники. Пошептал каждой что-то личное, как всегда, прощения попросил, смахнул слезу. Много лет прошло, но не лечило время, только било с каждым разом все сильнее.
Первая жена, Прасковья, умерла страшной смертью через год после свадьбы. Федор тогда уехал на месяц на военные сборы, а молодая жена на это время поселилась у родителей. Накануне возвращения мужа отправилась она домой, и, видимо, неудачно поймала попутку, потому что нашли ее потом за обочиной с перерезанным горлом. Федор был не причем – ему еще полсуток было ехать домой, с поезда сошел сразу, считай, на опознание.
Вторая, Вера, сгорела от пневмонии, вдоволь накупавшись в озере на майские. И тоже обвинить Федора было не в чем – и купаться он ее до ругани не пускал, и по врачам потом бегал…
Третья, Татьяна, работала в конторе завода, нормировщицей. Зашла она как-то в цех, сорвалась тяжелая железная рейка, скользнула по виску – Таня и ахнуть не успела. Федора, конечно, там и близко не было – он-то работал механиком в автоколонне. Предприятие потом еще много лет, как положено по закону, выплачивало родным компенсацию. Вдовец ни разу ни копейки не взял, сразу перевел на родителей жены, но они все равно его, душегуба, до конца жизни проклинали.
Тогда он уехал на Север, глаза людям не мозолить, водил там громадные большегрузы с породой. А вернувшись на родину, привез с собой скромную черноволосую Людмилу. Людмила через полтора года ушла от рака. Обстоятельные записи о болезни водились в ее медкарте задолго до знакомства с Федором.
Детей ни с одной женой он не успел нажить, и так и доживал – в одиночестве, горе и непонятной вине. Люди его не то чтобы обходили – но не привечали. На работу в автоколонну его уже не взяли ни водителем, ни механиком – без видимых причин, но читалось явно «чтоб людей не погробил», и дорабатывал он в Доме Быта, ремонтируя холодильники, телевизоры и прочую технику. А уж теперь и вовсе выходил из дома только в магазин и на почту за пенсией. И Новый Год встречал в одиночестве, и к Рождеству конфет-сладостей в расчете на ребятишек с колядками не покупал – знал, что не придут. И поэтому очень удивился, когда в ранних сумерках сочельника в дверь постучали.
Федор отворил дверь и отшатнулся назад, схватившись за сердце, потому что в прихожую шагнула его первая жена.
Высокая статная Прасковья с кокетливо повязанным газовым шарфиком отстранила мужа и прошла в комнату. Его сил хватило на два шага – рухнуть в кресло.
- Что, Феденька, в гроб меня свел и радуешься?
- Да почему я-то, Пашенька?! – охнул Федор.
- А…а… а нечего было молодую жену одну оставлять! – нашлась Прасковья. – Ну, что тут у тебя… гляжу я, ничего с моих времен не осталось, так-то ты мою память хранишь! И скажи мне пожалуйста, в чем это ты меня похоронил?!
- В п-п-платье же, Пашенька, в новом твоем, из хренвплена... – заплетающимся языком пролепетал мужчина.
- Из кримплена, господи! – Прасковья закатила глаза. – В брючном костюме надо было, по моде, я ж тебе говорила!
- Да что ты! Когда ты могла мне об этом сказать?
- Ну ладно, не говорила…но мог бы и сам догадаться!
Скрипнула дверь, потянуло сквознячком.
- О, между первой и второй перерывчик небольшой, да, Федя? Как в жизни? Она и тогда ждать себя не заставила!
- Да ладно тебе, Прося, - примирительно сказала Вера, входя в комнату. – Что ты мужика виноватишь, нечего было к кому попало в машину садиться! Я вот знаю, что он не виноват. Он ой как для меня старался. Здравствуй, Феденька! – она клюнула обмершего мужа в щеку. – Не, ты дверь не запирай пока, сейчас девочки подтянутся.
И девочки подтянулись. Вот уже поправляет перед зеркалом прическу Татьяна, вот маленькая худенькая Людмила нежно гладит его по щеке. Наконец все мертвые жены собрались в комнате, с любопытством осматриваясь.
- Хорошую ты мне фотокарточку выбрал, Феденька, - похвалила Вера, рассматривая выставленные рядком на буфете фотографии покойниц.
- Ага, - мрачно вставила Прасковья, - он когда с тобой миловался, все мою карточку к стене поворачивал, я там уже дырку на обоях проглядела!
- Да неужто ж тебе хотелось бы на это смотреть, Пашенька? – спросил Федор.
- А что! Все лучше, чем твой футбол, например! Ну ничего, потом-то ты нас уже вместе отворачивал. Со временем, правда, все реже…
- Ох ты и язва, Прасковья! – сердито помотала головой Татьяна. – Я уж думаю, может, тот водитель не так уж и виноват был, а? Ладно, Федь, давай мы уже стол накроем, праздник все-таки.
Дружной кучкой дамы переместились на кухню. Федор праздновать ничего не собирался, но овощи в чулане да селедка в холодильнике нашлись – значит, будет на столе традиционная шуба; кусок заветрившегося сыра и чеснок – вот и горячие бутерброды; завалялась с нового года баночка шпротного паштета – сейчас будут фаршированные яйца… Пока Прасковья с Татьяной хозяйничали на кухне, Людмила в комнате орудовала веником, а потом шваброй, командуя своему вдовцу: «Ноги подними, Феденька!» Вера шуровала по шкафам, удовлетворенно кивнула, обнаружив скатерть еще из своего приданого. В тумбочке под телевизором нашлась для дам бутылка шампанского, которую еще к прошлому новому году, как раз перед пенсией, начальство подарило на работе, а в холодильнике - початая бутылка водки. Сноровисто, в восемь рук, весело переговариваясь, женщины накрыли на стол и сами непринужденно за него уселись. Смеясь, затащили и Федора. Налили себе в бокалы (из чьего-то подарка на свадьбу с Татьяной) и в стопочку мужчине.
- Ну, с Рождеством!
- За встречу!
Федор опрокинул стопку и наконец осмелел:
- Девоньки, так вы вообще…как?! Откуда? За мной, что ли?
- Оттуда! – улыбнулась Людмила. – Просто в гости пока… тоскуешь же, смотреть на тебя жалко.
- А как ему не тосковать? Таких баб проворонил!
- Ладно, давай телевизор включи нам, что ли, может, концерт какой показывают, Голубой Огонек повторяют…
- Это что, старый выпуск? Да нет, вот свежая дата стоит…а что ж люди все те же?
- Ой, это кто, Пугачева? Мама родная, что это с ней?
- Все молодится!
- Да она в молодости совсем не такая была!
- А вот муж ее, молоденький!
- Как муж? В мое время другой был молоденький!
- Ну тот, видать, в тираж вышел, другого взяла!
- Она их что, по гарантии меняет, пока срок не истек?
- Девочки, давайте за нас! Не чокаясь!
- Людочка, ты последняя отлетала, что там, решили вопрос с освещением тоннеля?
- Да нет, ты что. Только одна лампочка при выходе. Испокон веку так было, ты думаешь, за пятнадцать лет, что между нами прошло, что-то изменится?
- Ой, ну кошмар. Летишь, холод, темень… надо куда-то писать, требовать, что такое, в самом деле…
- Ой, девочки, везде бардак…
Под дружескую женскую болтовню Федор махнул еще стопку – уже не от ужаса, а облегченно-успокоенно.
- Не пей много, Феденька, - ласково укорила Татьяна. – У тебя ж давление.
- И почки, - добавила Людмила.
- Эх девки, укатали мужика! – фыркнула Прасковья. – Я-то вам его здоровеньким оставила!
- Вот поэтому Пугачиха их по гарантии и меняет, - назидательно заявила Вера.
- Напилася я пьяаанааа, не дойду я до дооомууу, - завела Прасковья. Остальные дружно подхватили, но на старательно-выразительном «Если б раньше я знала, что так замужем плохо!» хором одернули:
- Да будет тебе нудить, Прося!
Засиживаться не стали, слегка заполночь засобирались уходить. Уже провожая жен до порога, Федор робко спросил, внутренне замирая от страха перед ответом:
- Девочки! А почему все-таки это все произошло? Что со мной не так?
- Судьба, Федя, - грустно пожала плечами Вера. – Просто судьба. Случай. Глупость. Не кори себя, живи спокойно.
Он выдохнул, помолчал и еще решился:
- Девочки, а что… там? По ту сторону?
- А пошли с нами – узнаешь! – подмигнула Татьяна.
- Да я готов, - после секундного раздумья твердо ответил мужчина. – Никаких сил уже нет одному вековать. Заберете?
- Не время тебе еще, Феденька, - ласково остановила его Людмила. – Потерпи. Сам в люди выходи. Нас вспоминай.
- Не скучай, муженек, - ехидно добавила Прасковья. – Жди, мы к восьмому марта наведаемся. С мамами!
КОНЕЦ
Три жены хорошо, что ни говори... но с другой стороны, тёщи тоже три...
А тут аж четыре...
Под Новый Год, когда все были охвачены веселой суетой, последними закупками и наведением праздничного марафета, Федор обходил свои могилы. Никого у него на свете не было, кроме четырех умерших жен. Над каждой постоял, обмел надгробия, обтер рукавицами гранитные памятники. Пошептал каждой что-то личное, как всегда, прощения попросил, смахнул слезу. Много лет прошло, но не лечило время, только било с каждым разом все сильнее.
Первая жена, Прасковья, умерла страшной смертью через год после свадьбы. Федор тогда уехал на месяц на военные сборы, а молодая жена на это время поселилась у родителей. Накануне возвращения мужа отправилась она домой, и, видимо, неудачно поймала попутку, потому что нашли ее потом за обочиной с перерезанным горлом. Федор был не причем – ему еще полсуток было ехать домой, с поезда сошел сразу, считай, на опознание.
Вторая, Вера, сгорела от пневмонии, вдоволь накупавшись в озере на майские. И тоже обвинить Федора было не в чем – и купаться он ее до ругани не пускал, и по врачам потом бегал…
Третья, Татьяна, работала в конторе завода, нормировщицей. Зашла она как-то в цех, сорвалась тяжелая железная рейка, скользнула по виску – Таня и ахнуть не успела. Федора, конечно, там и близко не было – он-то работал механиком в автоколонне. Предприятие потом еще много лет, как положено по закону, выплачивало родным компенсацию. Вдовец ни разу ни копейки не взял, сразу перевел на родителей жены, но они все равно его, душегуба, до конца жизни проклинали.
Тогда он уехал на Север, глаза людям не мозолить, водил там громадные большегрузы с породой. А вернувшись на родину, привез с собой скромную черноволосую Людмилу. Людмила через полтора года ушла от рака. Обстоятельные записи о болезни водились в ее медкарте задолго до знакомства с Федором.
Детей ни с одной женой он не успел нажить, и так и доживал – в одиночестве, горе и непонятной вине. Люди его не то чтобы обходили – но не привечали. На работу в автоколонну его уже не взяли ни водителем, ни механиком – без видимых причин, но читалось явно «чтоб людей не погробил», и дорабатывал он в Доме Быта, ремонтируя холодильники, телевизоры и прочую технику. А уж теперь и вовсе выходил из дома только в магазин и на почту за пенсией. И Новый Год встречал в одиночестве, и к Рождеству конфет-сладостей в расчете на ребятишек с колядками не покупал – знал, что не придут. И поэтому очень удивился, когда в ранних сумерках сочельника в дверь постучали.
Федор отворил дверь и отшатнулся назад, схватившись за сердце, потому что в прихожую шагнула его первая жена.
Высокая статная Прасковья с кокетливо повязанным газовым шарфиком отстранила мужа и прошла в комнату. Его сил хватило на два шага – рухнуть в кресло.
- Что, Феденька, в гроб меня свел и радуешься?
- Да почему я-то, Пашенька?! – охнул Федор.
- А…а… а нечего было молодую жену одну оставлять! – нашлась Прасковья. – Ну, что тут у тебя… гляжу я, ничего с моих времен не осталось, так-то ты мою память хранишь! И скажи мне пожалуйста, в чем это ты меня похоронил?!
- В п-п-платье же, Пашенька, в новом твоем, из хренвплена... – заплетающимся языком пролепетал мужчина.
- Из кримплена, господи! – Прасковья закатила глаза. – В брючном костюме надо было, по моде, я ж тебе говорила!
- Да что ты! Когда ты могла мне об этом сказать?
- Ну ладно, не говорила…но мог бы и сам догадаться!
Скрипнула дверь, потянуло сквознячком.
- О, между первой и второй перерывчик небольшой, да, Федя? Как в жизни? Она и тогда ждать себя не заставила!
- Да ладно тебе, Прося, - примирительно сказала Вера, входя в комнату. – Что ты мужика виноватишь, нечего было к кому попало в машину садиться! Я вот знаю, что он не виноват. Он ой как для меня старался. Здравствуй, Феденька! – она клюнула обмершего мужа в щеку. – Не, ты дверь не запирай пока, сейчас девочки подтянутся.
И девочки подтянулись. Вот уже поправляет перед зеркалом прическу Татьяна, вот маленькая худенькая Людмила нежно гладит его по щеке. Наконец все мертвые жены собрались в комнате, с любопытством осматриваясь.
- Хорошую ты мне фотокарточку выбрал, Феденька, - похвалила Вера, рассматривая выставленные рядком на буфете фотографии покойниц.
- Ага, - мрачно вставила Прасковья, - он когда с тобой миловался, все мою карточку к стене поворачивал, я там уже дырку на обоях проглядела!
- Да неужто ж тебе хотелось бы на это смотреть, Пашенька? – спросил Федор.
- А что! Все лучше, чем твой футбол, например! Ну ничего, потом-то ты нас уже вместе отворачивал. Со временем, правда, все реже…
- Ох ты и язва, Прасковья! – сердито помотала головой Татьяна. – Я уж думаю, может, тот водитель не так уж и виноват был, а? Ладно, Федь, давай мы уже стол накроем, праздник все-таки.
Дружной кучкой дамы переместились на кухню. Федор праздновать ничего не собирался, но овощи в чулане да селедка в холодильнике нашлись – значит, будет на столе традиционная шуба; кусок заветрившегося сыра и чеснок – вот и горячие бутерброды; завалялась с нового года баночка шпротного паштета – сейчас будут фаршированные яйца… Пока Прасковья с Татьяной хозяйничали на кухне, Людмила в комнате орудовала веником, а потом шваброй, командуя своему вдовцу: «Ноги подними, Феденька!» Вера шуровала по шкафам, удовлетворенно кивнула, обнаружив скатерть еще из своего приданого. В тумбочке под телевизором нашлась для дам бутылка шампанского, которую еще к прошлому новому году, как раз перед пенсией, начальство подарило на работе, а в холодильнике - початая бутылка водки. Сноровисто, в восемь рук, весело переговариваясь, женщины накрыли на стол и сами непринужденно за него уселись. Смеясь, затащили и Федора. Налили себе в бокалы (из чьего-то подарка на свадьбу с Татьяной) и в стопочку мужчине.
- Ну, с Рождеством!
- За встречу!
Федор опрокинул стопку и наконец осмелел:
- Девоньки, так вы вообще…как?! Откуда? За мной, что ли?
- Оттуда! – улыбнулась Людмила. – Просто в гости пока… тоскуешь же, смотреть на тебя жалко.
- А как ему не тосковать? Таких баб проворонил!
- Ладно, давай телевизор включи нам, что ли, может, концерт какой показывают, Голубой Огонек повторяют…
- Это что, старый выпуск? Да нет, вот свежая дата стоит…а что ж люди все те же?
- Ой, это кто, Пугачева? Мама родная, что это с ней?
- Все молодится!
- Да она в молодости совсем не такая была!
- А вот муж ее, молоденький!
- Как муж? В мое время другой был молоденький!
- Ну тот, видать, в тираж вышел, другого взяла!
- Она их что, по гарантии меняет, пока срок не истек?
- Девочки, давайте за нас! Не чокаясь!
- Людочка, ты последняя отлетала, что там, решили вопрос с освещением тоннеля?
- Да нет, ты что. Только одна лампочка при выходе. Испокон веку так было, ты думаешь, за пятнадцать лет, что между нами прошло, что-то изменится?
- Ой, ну кошмар. Летишь, холод, темень… надо куда-то писать, требовать, что такое, в самом деле…
- Ой, девочки, везде бардак…
Под дружескую женскую болтовню Федор махнул еще стопку – уже не от ужаса, а облегченно-успокоенно.
- Не пей много, Феденька, - ласково укорила Татьяна. – У тебя ж давление.
- И почки, - добавила Людмила.
- Эх девки, укатали мужика! – фыркнула Прасковья. – Я-то вам его здоровеньким оставила!
- Вот поэтому Пугачиха их по гарантии и меняет, - назидательно заявила Вера.
- Напилася я пьяаанааа, не дойду я до дооомууу, - завела Прасковья. Остальные дружно подхватили, но на старательно-выразительном «Если б раньше я знала, что так замужем плохо!» хором одернули:
- Да будет тебе нудить, Прося!
Засиживаться не стали, слегка заполночь засобирались уходить. Уже провожая жен до порога, Федор робко спросил, внутренне замирая от страха перед ответом:
- Девочки! А почему все-таки это все произошло? Что со мной не так?
- Судьба, Федя, - грустно пожала плечами Вера. – Просто судьба. Случай. Глупость. Не кори себя, живи спокойно.
Он выдохнул, помолчал и еще решился:
- Девочки, а что… там? По ту сторону?
- А пошли с нами – узнаешь! – подмигнула Татьяна.
- Да я готов, - после секундного раздумья твердо ответил мужчина. – Никаких сил уже нет одному вековать. Заберете?
- Не время тебе еще, Феденька, - ласково остановила его Людмила. – Потерпи. Сам в люди выходи. Нас вспоминай.
- Не скучай, муженек, - ехидно добавила Прасковья. – Жди, мы к восьмому марта наведаемся. С мамами!
КОНЕЦ
Под Новый Год, когда все были охвачены веселой суетой, последними закупками и наведением праздничного марафета, Федор обходил свои могилы. Никого у него на свете не было, кроме четырех умерших жен. Над каждой постоял, обмел надгробия, обтер рукавицами гранитные памятники. Пошептал каждой что-то личное, как всегда, прощения попросил, смахнул слезу. Много лет прошло, но не лечило время, только било с каждым разом все сильнее.
Первая жена, Прасковья, умерла страшной смертью через год после свадьбы. Федор тогда уехал на месяц на военные сборы, а молодая жена на это время поселилась у родителей. Накануне возвращения мужа отправилась она домой, и, видимо, неудачно поймала попутку, потому что нашли ее потом за обочиной с перерезанным горлом. Федор был не причем – ему еще полсуток было ехать домой, с поезда сошел сразу, считай, на опознание.
Вторая, Вера, сгорела от пневмонии, вдоволь накупавшись в озере на майские. И тоже обвинить Федора было не в чем – и купаться он ее до ругани не пускал, и по врачам потом бегал…
Третья, Татьяна, работала в конторе завода, нормировщицей. Зашла она как-то в цех, сорвалась тяжелая железная рейка, скользнула по виску – Таня и ахнуть не успела. Федора, конечно, там и близко не было – он-то работал механиком в автоколонне. Предприятие потом еще много лет, как положено по закону, выплачивало родным компенсацию. Вдовец ни разу ни копейки не взял, сразу перевел на родителей жены, но они все равно его, душегуба, до конца жизни проклинали.
Тогда он уехал на Север, глаза людям не мозолить, водил там громадные большегрузы с породой. А вернувшись на родину, привез с собой скромную черноволосую Людмилу. Людмила через полтора года ушла от рака. Обстоятельные записи о болезни водились в ее медкарте задолго до знакомства с Федором.
Детей ни с одной женой он не успел нажить, и так и доживал – в одиночестве, горе и непонятной вине. Люди его не то чтобы обходили – но не привечали. На работу в автоколонну его уже не взяли ни водителем, ни механиком – без видимых причин, но читалось явно «чтоб людей не погробил», и дорабатывал он в Доме Быта, ремонтируя холодильники, телевизоры и прочую технику. А уж теперь и вовсе выходил из дома только в магазин и на почту за пенсией. И Новый Год встречал в одиночестве, и к Рождеству конфет-сладостей в расчете на ребятишек с колядками не покупал – знал, что не придут. И поэтому очень удивился, когда в ранних сумерках сочельника в дверь постучали.
Федор отворил дверь и отшатнулся назад, схватившись за сердце, потому что в прихожую шагнула его первая жена.
Высокая статная Прасковья с кокетливо повязанным газовым шарфиком отстранила мужа и прошла в комнату. Его сил хватило на два шага – рухнуть в кресло.
- Что, Феденька, в гроб меня свел и радуешься?
- Да почему я-то, Пашенька?! – охнул Федор.
- А…а… а нечего было молодую жену одну оставлять! – нашлась Прасковья. – Ну, что тут у тебя… гляжу я, ничего с моих времен не осталось, так-то ты мою память хранишь! И скажи мне пожалуйста, в чем это ты меня похоронил?!
- В п-п-платье же, Пашенька, в новом твоем, из хренвплена... – заплетающимся языком пролепетал мужчина.
- Из кримплена, господи! – Прасковья закатила глаза. – В брючном костюме надо было, по моде, я ж тебе говорила!
- Да что ты! Когда ты могла мне об этом сказать?
- Ну ладно, не говорила…но мог бы и сам догадаться!
Скрипнула дверь, потянуло сквознячком.
- О, между первой и второй перерывчик небольшой, да, Федя? Как в жизни? Она и тогда ждать себя не заставила!
- Да ладно тебе, Прося, - примирительно сказала Вера, входя в комнату. – Что ты мужика виноватишь, нечего было к кому попало в машину садиться! Я вот знаю, что он не виноват. Он ой как для меня старался. Здравствуй, Феденька! – она клюнула обмершего мужа в щеку. – Не, ты дверь не запирай пока, сейчас девочки подтянутся.
И девочки подтянулись. Вот уже поправляет перед зеркалом прическу Татьяна, вот маленькая худенькая Людмила нежно гладит его по щеке. Наконец все мертвые жены собрались в комнате, с любопытством осматриваясь.
- Хорошую ты мне фотокарточку выбрал, Феденька, - похвалила Вера, рассматривая выставленные рядком на буфете фотографии покойниц.
- Ага, - мрачно вставила Прасковья, - он когда с тобой миловался, все мою карточку к стене поворачивал, я там уже дырку на обоях проглядела!
- Да неужто ж тебе хотелось бы на это смотреть, Пашенька? – спросил Федор.
- А что! Все лучше, чем твой футбол, например! Ну ничего, потом-то ты нас уже вместе отворачивал. Со временем, правда, все реже…
- Ох ты и язва, Прасковья! – сердито помотала головой Татьяна. – Я уж думаю, может, тот водитель не так уж и виноват был, а? Ладно, Федь, давай мы уже стол накроем, праздник все-таки.
Дружной кучкой дамы переместились на кухню. Федор праздновать ничего не собирался, но овощи в чулане да селедка в холодильнике нашлись – значит, будет на столе традиционная шуба; кусок заветрившегося сыра и чеснок – вот и горячие бутерброды; завалялась с нового года баночка шпротного паштета – сейчас будут фаршированные яйца… Пока Прасковья с Татьяной хозяйничали на кухне, Людмила в комнате орудовала веником, а потом шваброй, командуя своему вдовцу: «Ноги подними, Феденька!» Вера шуровала по шкафам, удовлетворенно кивнула, обнаружив скатерть еще из своего приданого. В тумбочке под телевизором нашлась для дам бутылка шампанского, которую еще к прошлому новому году, как раз перед пенсией, начальство подарило на работе, а в холодильнике - початая бутылка водки. Сноровисто, в восемь рук, весело переговариваясь, женщины накрыли на стол и сами непринужденно за него уселись. Смеясь, затащили и Федора. Налили себе в бокалы (из чьего-то подарка на свадьбу с Татьяной) и в стопочку мужчине.
- Ну, с Рождеством!
- За встречу!
Федор опрокинул стопку и наконец осмелел:
- Девоньки, так вы вообще…как?! Откуда? За мной, что ли?
- Оттуда! – улыбнулась Людмила. – Просто в гости пока… тоскуешь же, смотреть на тебя жалко.
- А как ему не тосковать? Таких баб проворонил!
- Ладно, давай телевизор включи нам, что ли, может, концерт какой показывают, Голубой Огонек повторяют…
- Это что, старый выпуск? Да нет, вот свежая дата стоит…а что ж люди все те же?
- Ой, это кто, Пугачева? Мама родная, что это с ней?
- Все молодится!
- Да она в молодости совсем не такая была!
- А вот муж ее, молоденький!
- Как муж? В мое время другой был молоденький!
- Ну тот, видать, в тираж вышел, другого взяла!
- Она их что, по гарантии меняет, пока срок не истек?
- Девочки, давайте за нас! Не чокаясь!
- Людочка, ты последняя отлетала, что там, решили вопрос с освещением тоннеля?
- Да нет, ты что. Только одна лампочка при выходе. Испокон веку так было, ты думаешь, за пятнадцать лет, что между нами прошло, что-то изменится?
- Ой, ну кошмар. Летишь, холод, темень… надо куда-то писать, требовать, что такое, в самом деле…
- Ой, девочки, везде бардак…
Под дружескую женскую болтовню Федор махнул еще стопку – уже не от ужаса, а облегченно-успокоенно.
- Не пей много, Феденька, - ласково укорила Татьяна. – У тебя ж давление.
- И почки, - добавила Людмила.
- Эх девки, укатали мужика! – фыркнула Прасковья. – Я-то вам его здоровеньким оставила!
- Вот поэтому Пугачиха их по гарантии и меняет, - назидательно заявила Вера.
- Напилася я пьяаанааа, не дойду я до дооомууу, - завела Прасковья. Остальные дружно подхватили, но на старательно-выразительном «Если б раньше я знала, что так замужем плохо!» хором одернули:
- Да будет тебе нудить, Прося!
Засиживаться не стали, слегка заполночь засобирались уходить. Уже провожая жен до порога, Федор робко спросил, внутренне замирая от страха перед ответом:
- Девочки! А почему все-таки это все произошло? Что со мной не так?
- Судьба, Федя, - грустно пожала плечами Вера. – Просто судьба. Случай. Глупость. Не кори себя, живи спокойно.
Он выдохнул, помолчал и еще решился:
- Девочки, а что… там? По ту сторону?
- А пошли с нами – узнаешь! – подмигнула Татьяна.
- Да я готов, - после секундного раздумья твердо ответил мужчина. – Никаких сил уже нет одному вековать. Заберете?
- Не время тебе еще, Феденька, - ласково остановила его Людмила. – Потерпи. Сам в люди выходи. Нас вспоминай.
- Не скучай, муженек, - ехидно добавила Прасковья. – Жди, мы к восьмому марта наведаемся. С мамами!
КОНЕЦ
Под Новый Год, когда все были охвачены веселой суетой, последними закупками и наведением праздничного марафета, Федор обходил свои могилы. Никого у него на свете не было, кроме четырех умерших жен. Над каждой постоял, обмел надгробия, обтер рукавицами гранитные памятники. Пошептал каждой что-то личное, как всегда, прощения попросил, смахнул слезу. Много лет прошло, но не лечило время, только било с каждым разом все сильнее.
Первая жена, Прасковья, умерла страшной смертью через год после свадьбы. Федор тогда уехал на месяц на военные сборы, а молодая жена на это время поселилась у родителей. Накануне возвращения мужа отправилась она домой, и, видимо, неудачно поймала попутку, потому что нашли ее потом за обочиной с перерезанным горлом. Федор был не причем – ему еще полсуток было ехать домой, с поезда сошел сразу, считай, на опознание.
Вторая, Вера, сгорела от пневмонии, вдоволь накупавшись в озере на майские. И тоже обвинить Федора было не в чем – и купаться он ее до ругани не пускал, и по врачам потом бегал…
Третья, Татьяна, работала в конторе завода, нормировщицей. Зашла она как-то в цех, сорвалась тяжелая железная рейка, скользнула по виску – Таня и ахнуть не успела. Федора, конечно, там и близко не было – он-то работал механиком в автоколонне. Предприятие потом еще много лет, как положено по закону, выплачивало родным компенсацию. Вдовец ни разу ни копейки не взял, сразу перевел на родителей жены, но они все равно его, душегуба, до конца жизни проклинали.
Тогда он уехал на Север, глаза людям не мозолить, водил там громадные большегрузы с породой. А вернувшись на родину, привез с собой скромную черноволосую Людмилу. Людмила через полтора года ушла от рака. Обстоятельные записи о болезни водились в ее медкарте задолго до знакомства с Федором.
Детей ни с одной женой он не успел нажить, и так и доживал – в одиночестве, горе и непонятной вине. Люди его не то чтобы обходили – но не привечали. На работу в автоколонну его уже не взяли ни водителем, ни механиком – без видимых причин, но читалось явно «чтоб людей не погробил», и дорабатывал он в Доме Быта, ремонтируя холодильники, телевизоры и прочую технику. А уж теперь и вовсе выходил из дома только в магазин и на почту за пенсией. И Новый Год встречал в одиночестве, и к Рождеству конфет-сладостей в расчете на ребятишек с колядками не покупал – знал, что не придут. И поэтому очень удивился, когда в ранних сумерках сочельника в дверь постучали.
Федор отворил дверь и отшатнулся назад, схватившись за сердце, потому что в прихожую шагнула его первая жена.
Высокая статная Прасковья с кокетливо повязанным газовым шарфиком отстранила мужа и прошла в комнату. Его сил хватило на два шага – рухнуть в кресло.
- Что, Феденька, в гроб меня свел и радуешься?
- Да почему я-то, Пашенька?! – охнул Федор.
- А…а… а нечего было молодую жену одну оставлять! – нашлась Прасковья. – Ну, что тут у тебя… гляжу я, ничего с моих времен не осталось, так-то ты мою память хранишь! И скажи мне пожалуйста, в чем это ты меня похоронил?!
- В п-п-платье же, Пашенька, в новом твоем, из хренвплена... – заплетающимся языком пролепетал мужчина.
- Из кримплена, господи! – Прасковья закатила глаза. – В брючном костюме надо было, по моде, я ж тебе говорила!
- Да что ты! Когда ты могла мне об этом сказать?
- Ну ладно, не говорила…но мог бы и сам догадаться!
Скрипнула дверь, потянуло сквознячком.
- О, между первой и второй перерывчик небольшой, да, Федя? Как в жизни? Она и тогда ждать себя не заставила!
- Да ладно тебе, Прося, - примирительно сказала Вера, входя в комнату. – Что ты мужика виноватишь, нечего было к кому попало в машину садиться! Я вот знаю, что он не виноват. Он ой как для меня старался. Здравствуй, Феденька! – она клюнула обмершего мужа в щеку. – Не, ты дверь не запирай пока, сейчас девочки подтянутся.
И девочки подтянулись. Вот уже поправляет перед зеркалом прическу Татьяна, вот маленькая худенькая Людмила нежно гладит его по щеке. Наконец все мертвые жены собрались в комнате, с любопытством осматриваясь.
- Хорошую ты мне фотокарточку выбрал, Феденька, - похвалила Вера, рассматривая выставленные рядком на буфете фотографии покойниц.
- Ага, - мрачно вставила Прасковья, - он когда с тобой миловался, все мою карточку к стене поворачивал, я там уже дырку на обоях проглядела!
- Да неужто ж тебе хотелось бы на это смотреть, Пашенька? – спросил Федор.
- А что! Все лучше, чем твой футбол, например! Ну ничего, потом-то ты нас уже вместе отворачивал. Со временем, правда, все реже…
- Ох ты и язва, Прасковья! – сердито помотала головой Татьяна. – Я уж думаю, может, тот водитель не так уж и виноват был, а? Ладно, Федь, давай мы уже стол накроем, праздник все-таки.
Дружной кучкой дамы переместились на кухню. Федор праздновать ничего не собирался, но овощи в чулане да селедка в холодильнике нашлись – значит, будет на столе традиционная шуба; кусок заветрившегося сыра и чеснок – вот и горячие бутерброды; завалялась с нового года баночка шпротного паштета – сейчас будут фаршированные яйца… Пока Прасковья с Татьяной хозяйничали на кухне, Людмила в комнате орудовала веником, а потом шваброй, командуя своему вдовцу: «Ноги подними, Феденька!» Вера шуровала по шкафам, удовлетворенно кивнула, обнаружив скатерть еще из своего приданого. В тумбочке под телевизором нашлась для дам бутылка шампанского, которую еще к прошлому новому году, как раз перед пенсией, начальство подарило на работе, а в холодильнике - початая бутылка водки. Сноровисто, в восемь рук, весело переговариваясь, женщины накрыли на стол и сами непринужденно за него уселись. Смеясь, затащили и Федора. Налили себе в бокалы (из чьего-то подарка на свадьбу с Татьяной) и в стопочку мужчине.
- Ну, с Рождеством!
- За встречу!
Федор опрокинул стопку и наконец осмелел:
- Девоньки, так вы вообще…как?! Откуда? За мной, что ли?
- Оттуда! – улыбнулась Людмила. – Просто в гости пока… тоскуешь же, смотреть на тебя жалко.
- А как ему не тосковать? Таких баб проворонил!
- Ладно, давай телевизор включи нам, что ли, может, концерт какой показывают, Голубой Огонек повторяют…
- Это что, старый выпуск? Да нет, вот свежая дата стоит…а что ж люди все те же?
- Ой, это кто, Пугачева? Мама родная, что это с ней?
- Все молодится!
- Да она в молодости совсем не такая была!
- А вот муж ее, молоденький!
- Как муж? В мое время другой был молоденький!
- Ну тот, видать, в тираж вышел, другого взяла!
- Она их что, по гарантии меняет, пока срок не истек?
- Девочки, давайте за нас! Не чокаясь!
- Людочка, ты последняя отлетала, что там, решили вопрос с освещением тоннеля?
- Да нет, ты что. Только одна лампочка при выходе. Испокон веку так было, ты думаешь, за пятнадцать лет, что между нами прошло, что-то изменится?
- Ой, ну кошмар. Летишь, холод, темень… надо куда-то писать, требовать, что такое, в самом деле…
- Ой, девочки, везде бардак…
Под дружескую женскую болтовню Федор махнул еще стопку – уже не от ужаса, а облегченно-успокоенно.
- Не пей много, Феденька, - ласково укорила Татьяна. – У тебя ж давление.
- И почки, - добавила Людмила.
- Эх девки, укатали мужика! – фыркнула Прасковья. – Я-то вам его здоровеньким оставила!
- Вот поэтому Пугачиха их по гарантии и меняет, - назидательно заявила Вера.
- Напилася я пьяаанааа, не дойду я до дооомууу, - завела Прасковья. Остальные дружно подхватили, но на старательно-выразительном «Если б раньше я знала, что так замужем плохо!» хором одернули:
- Да будет тебе нудить, Прося!
Засиживаться не стали, слегка заполночь засобирались уходить. Уже провожая жен до порога, Федор робко спросил, внутренне замирая от страха перед ответом:
- Девочки! А почему все-таки это все произошло? Что со мной не так?
- Судьба, Федя, - грустно пожала плечами Вера. – Просто судьба. Случай. Глупость. Не кори себя, живи спокойно.
Он выдохнул, помолчал и еще решился:
- Девочки, а что… там? По ту сторону?
- А пошли с нами – узнаешь! – подмигнула Татьяна.
- Да я готов, - после секундного раздумья твердо ответил мужчина. – Никаких сил уже нет одному вековать. Заберете?
- Не время тебе еще, Феденька, - ласково остановила его Людмила. – Потерпи. Сам в люди выходи. Нас вспоминай.
- Не скучай, муженек, - ехидно добавила Прасковья. – Жди, мы к восьмому марта наведаемся. С мамами!
КОНЕЦ
Отличный рассказ!!
Под Новый Год, когда все были охвачены веселой суетой, последними закупками и наведением праздничного марафета, Федор обходил свои могилы. Никого у него на свете не было, кроме четырех умерших жен. Над каждой постоял, обмел надгробия, обтер рукавицами гранитные памятники. Пошептал каждой что-то личное, как всегда, прощения попросил, смахнул слезу. Много лет прошло, но не лечило время, только било с каждым разом все сильнее.
Первая жена, Прасковья, умерла страшной смертью через год после свадьбы. Федор тогда уехал на месяц на военные сборы, а молодая жена на это время поселилась у родителей. Накануне возвращения мужа отправилась она домой, и, видимо, неудачно поймала попутку, потому что нашли ее потом за обочиной с перерезанным горлом. Федор был не причем – ему еще полсуток было ехать домой, с поезда сошел сразу, считай, на опознание.
Вторая, Вера, сгорела от пневмонии, вдоволь накупавшись в озере на майские. И тоже обвинить Федора было не в чем – и купаться он ее до ругани не пускал, и по врачам потом бегал…
Третья, Татьяна, работала в конторе завода, нормировщицей. Зашла она как-то в цех, сорвалась тяжелая железная рейка, скользнула по виску – Таня и ахнуть не успела. Федора, конечно, там и близко не было – он-то работал механиком в автоколонне. Предприятие потом еще много лет, как положено по закону, выплачивало родным компенсацию. Вдовец ни разу ни копейки не взял, сразу перевел на родителей жены, но они все равно его, душегуба, до конца жизни проклинали.
Тогда он уехал на Север, глаза людям не мозолить, водил там громадные большегрузы с породой. А вернувшись на родину, привез с собой скромную черноволосую Людмилу. Людмила через полтора года ушла от рака. Обстоятельные записи о болезни водились в ее медкарте задолго до знакомства с Федором.
Детей ни с одной женой он не успел нажить, и так и доживал – в одиночестве, горе и непонятной вине. Люди его не то чтобы обходили – но не привечали. На работу в автоколонну его уже не взяли ни водителем, ни механиком – без видимых причин, но читалось явно «чтоб людей не погробил», и дорабатывал он в Доме Быта, ремонтируя холодильники, телевизоры и прочую технику. А уж теперь и вовсе выходил из дома только в магазин и на почту за пенсией. И Новый Год встречал в одиночестве, и к Рождеству конфет-сладостей в расчете на ребятишек с колядками не покупал – знал, что не придут. И поэтому очень удивился, когда в ранних сумерках сочельника в дверь постучали.
Федор отворил дверь и отшатнулся назад, схватившись за сердце, потому что в прихожую шагнула его первая жена.
Высокая статная Прасковья с кокетливо повязанным газовым шарфиком отстранила мужа и прошла в комнату. Его сил хватило на два шага – рухнуть в кресло.
- Что, Феденька, в гроб меня свел и радуешься?
- Да почему я-то, Пашенька?! – охнул Федор.
- А…а… а нечего было молодую жену одну оставлять! – нашлась Прасковья. – Ну, что тут у тебя… гляжу я, ничего с моих времен не осталось, так-то ты мою память хранишь! И скажи мне пожалуйста, в чем это ты меня похоронил?!
- В п-п-платье же, Пашенька, в новом твоем, из хренвплена... – заплетающимся языком пролепетал мужчина.
- Из кримплена, господи! – Прасковья закатила глаза. – В брючном костюме надо было, по моде, я ж тебе говорила!
- Да что ты! Когда ты могла мне об этом сказать?
- Ну ладно, не говорила…но мог бы и сам догадаться!
Скрипнула дверь, потянуло сквознячком.
- О, между первой и второй перерывчик небольшой, да, Федя? Как в жизни? Она и тогда ждать себя не заставила!
- Да ладно тебе, Прося, - примирительно сказала Вера, входя в комнату. – Что ты мужика виноватишь, нечего было к кому попало в машину садиться! Я вот знаю, что он не виноват. Он ой как для меня старался. Здравствуй, Феденька! – она клюнула обмершего мужа в щеку. – Не, ты дверь не запирай пока, сейчас девочки подтянутся.
И девочки подтянулись. Вот уже поправляет перед зеркалом прическу Татьяна, вот маленькая худенькая Людмила нежно гладит его по щеке. Наконец все мертвые жены собрались в комнате, с любопытством осматриваясь.
- Хорошую ты мне фотокарточку выбрал, Феденька, - похвалила Вера, рассматривая выставленные рядком на буфете фотографии покойниц.
- Ага, - мрачно вставила Прасковья, - он когда с тобой миловался, все мою карточку к стене поворачивал, я там уже дырку на обоях проглядела!
- Да неужто ж тебе хотелось бы на это смотреть, Пашенька? – спросил Федор.
- А что! Все лучше, чем твой футбол, например! Ну ничего, потом-то ты нас уже вместе отворачивал. Со временем, правда, все реже…
- Ох ты и язва, Прасковья! – сердито помотала головой Татьяна. – Я уж думаю, может, тот водитель не так уж и виноват был, а? Ладно, Федь, давай мы уже стол накроем, праздник все-таки.
Дружной кучкой дамы переместились на кухню. Федор праздновать ничего не собирался, но овощи в чулане да селедка в холодильнике нашлись – значит, будет на столе традиционная шуба; кусок заветрившегося сыра и чеснок – вот и горячие бутерброды; завалялась с нового года баночка шпротного паштета – сейчас будут фаршированные яйца… Пока Прасковья с Татьяной хозяйничали на кухне, Людмила в комнате орудовала веником, а потом шваброй, командуя своему вдовцу: «Ноги подними, Феденька!» Вера шуровала по шкафам, удовлетворенно кивнула, обнаружив скатерть еще из своего приданого. В тумбочке под телевизором нашлась для дам бутылка шампанского, которую еще к прошлому новому году, как раз перед пенсией, начальство подарило на работе, а в холодильнике - початая бутылка водки. Сноровисто, в восемь рук, весело переговариваясь, женщины накрыли на стол и сами непринужденно за него уселись. Смеясь, затащили и Федора. Налили себе в бокалы (из чьего-то подарка на свадьбу с Татьяной) и в стопочку мужчине.
- Ну, с Рождеством!
- За встречу!
Федор опрокинул стопку и наконец осмелел:
- Девоньки, так вы вообще…как?! Откуда? За мной, что ли?
- Оттуда! – улыбнулась Людмила. – Просто в гости пока… тоскуешь же, смотреть на тебя жалко.
- А как ему не тосковать? Таких баб проворонил!
- Ладно, давай телевизор включи нам, что ли, может, концерт какой показывают, Голубой Огонек повторяют…
- Это что, старый выпуск? Да нет, вот свежая дата стоит…а что ж люди все те же?
- Ой, это кто, Пугачева? Мама родная, что это с ней?
- Все молодится!
- Да она в молодости совсем не такая была!
- А вот муж ее, молоденький!
- Как муж? В мое время другой был молоденький!
- Ну тот, видать, в тираж вышел, другого взяла!
- Она их что, по гарантии меняет, пока срок не истек?
- Девочки, давайте за нас! Не чокаясь!
- Людочка, ты последняя отлетала, что там, решили вопрос с освещением тоннеля?
- Да нет, ты что. Только одна лампочка при выходе. Испокон веку так было, ты думаешь, за пятнадцать лет, что между нами прошло, что-то изменится?
- Ой, ну кошмар. Летишь, холод, темень… надо куда-то писать, требовать, что такое, в самом деле…
- Ой, девочки, везде бардак…
Под дружескую женскую болтовню Федор махнул еще стопку – уже не от ужаса, а облегченно-успокоенно.
- Не пей много, Феденька, - ласково укорила Татьяна. – У тебя ж давление.
- И почки, - добавила Людмила.
- Эх девки, укатали мужика! – фыркнула Прасковья. – Я-то вам его здоровеньким оставила!
- Вот поэтому Пугачиха их по гарантии и меняет, - назидательно заявила Вера.
- Напилася я пьяаанааа, не дойду я до дооомууу, - завела Прасковья. Остальные дружно подхватили, но на старательно-выразительном «Если б раньше я знала, что так замужем плохо!» хором одернули:
- Да будет тебе нудить, Прося!
Засиживаться не стали, слегка заполночь засобирались уходить. Уже провожая жен до порога, Федор робко спросил, внутренне замирая от страха перед ответом:
- Девочки! А почему все-таки это все произошло? Что со мной не так?
- Судьба, Федя, - грустно пожала плечами Вера. – Просто судьба. Случай. Глупость. Не кори себя, живи спокойно.
Он выдохнул, помолчал и еще решился:
- Девочки, а что… там? По ту сторону?
- А пошли с нами – узнаешь! – подмигнула Татьяна.
- Да я готов, - после секундного раздумья твердо ответил мужчина. – Никаких сил уже нет одному вековать. Заберете?
- Не время тебе еще, Феденька, - ласково остановила его Людмила. – Потерпи. Сам в люди выходи. Нас вспоминай.
- Не скучай, муженек, - ехидно добавила Прасковья. – Жди, мы к восьмому марта наведаемся. С мамами!
КОНЕЦ
Под Новый Год, когда все были охвачены веселой суетой, последними закупками и наведением праздничного марафета, Федор обходил свои могилы. Никого у него на свете не было, кроме четырех умерших жен. Над каждой постоял, обмел надгробия, обтер рукавицами гранитные памятники. Пошептал каждой что-то личное, как всегда, прощения попросил, смахнул слезу. Много лет прошло, но не лечило время, только било с каждым разом все сильнее.
Первая жена, Прасковья, умерла страшной смертью через год после свадьбы. Федор тогда уехал на месяц на военные сборы, а молодая жена на это время поселилась у родителей. Накануне возвращения мужа отправилась она домой, и, видимо, неудачно поймала попутку, потому что нашли ее потом за обочиной с перерезанным горлом. Федор был не причем – ему еще полсуток было ехать домой, с поезда сошел сразу, считай, на опознание.
Вторая, Вера, сгорела от пневмонии, вдоволь накупавшись в озере на майские. И тоже обвинить Федора было не в чем – и купаться он ее до ругани не пускал, и по врачам потом бегал…
Третья, Татьяна, работала в конторе завода, нормировщицей. Зашла она как-то в цех, сорвалась тяжелая железная рейка, скользнула по виску – Таня и ахнуть не успела. Федора, конечно, там и близко не было – он-то работал механиком в автоколонне. Предприятие потом еще много лет, как положено по закону, выплачивало родным компенсацию. Вдовец ни разу ни копейки не взял, сразу перевел на родителей жены, но они все равно его, душегуба, до конца жизни проклинали.
Тогда он уехал на Север, глаза людям не мозолить, водил там громадные большегрузы с породой. А вернувшись на родину, привез с собой скромную черноволосую Людмилу. Людмила через полтора года ушла от рака. Обстоятельные записи о болезни водились в ее медкарте задолго до знакомства с Федором.
Детей ни с одной женой он не успел нажить, и так и доживал – в одиночестве, горе и непонятной вине. Люди его не то чтобы обходили – но не привечали. На работу в автоколонну его уже не взяли ни водителем, ни механиком – без видимых причин, но читалось явно «чтоб людей не погробил», и дорабатывал он в Доме Быта, ремонтируя холодильники, телевизоры и прочую технику. А уж теперь и вовсе выходил из дома только в магазин и на почту за пенсией. И Новый Год встречал в одиночестве, и к Рождеству конфет-сладостей в расчете на ребятишек с колядками не покупал – знал, что не придут. И поэтому очень удивился, когда в ранних сумерках сочельника в дверь постучали.
Федор отворил дверь и отшатнулся назад, схватившись за сердце, потому что в прихожую шагнула его первая жена.
Высокая статная Прасковья с кокетливо повязанным газовым шарфиком отстранила мужа и прошла в комнату. Его сил хватило на два шага – рухнуть в кресло.
- Что, Феденька, в гроб меня свел и радуешься?
- Да почему я-то, Пашенька?! – охнул Федор.
- А…а… а нечего было молодую жену одну оставлять! – нашлась Прасковья. – Ну, что тут у тебя… гляжу я, ничего с моих времен не осталось, так-то ты мою память хранишь! И скажи мне пожалуйста, в чем это ты меня похоронил?!
- В п-п-платье же, Пашенька, в новом твоем, из хренвплена... – заплетающимся языком пролепетал мужчина.
- Из кримплена, господи! – Прасковья закатила глаза. – В брючном костюме надо было, по моде, я ж тебе говорила!
- Да что ты! Когда ты могла мне об этом сказать?
- Ну ладно, не говорила…но мог бы и сам догадаться!
Скрипнула дверь, потянуло сквознячком.
- О, между первой и второй перерывчик небольшой, да, Федя? Как в жизни? Она и тогда ждать себя не заставила!
- Да ладно тебе, Прося, - примирительно сказала Вера, входя в комнату. – Что ты мужика виноватишь, нечего было к кому попало в машину садиться! Я вот знаю, что он не виноват. Он ой как для меня старался. Здравствуй, Феденька! – она клюнула обмершего мужа в щеку. – Не, ты дверь не запирай пока, сейчас девочки подтянутся.
И девочки подтянулись. Вот уже поправляет перед зеркалом прическу Татьяна, вот маленькая худенькая Людмила нежно гладит его по щеке. Наконец все мертвые жены собрались в комнате, с любопытством осматриваясь.
- Хорошую ты мне фотокарточку выбрал, Феденька, - похвалила Вера, рассматривая выставленные рядком на буфете фотографии покойниц.
- Ага, - мрачно вставила Прасковья, - он когда с тобой миловался, все мою карточку к стене поворачивал, я там уже дырку на обоях проглядела!
- Да неужто ж тебе хотелось бы на это смотреть, Пашенька? – спросил Федор.
- А что! Все лучше, чем твой футбол, например! Ну ничего, потом-то ты нас уже вместе отворачивал. Со временем, правда, все реже…
- Ох ты и язва, Прасковья! – сердито помотала головой Татьяна. – Я уж думаю, может, тот водитель не так уж и виноват был, а? Ладно, Федь, давай мы уже стол накроем, праздник все-таки.
Дружной кучкой дамы переместились на кухню. Федор праздновать ничего не собирался, но овощи в чулане да селедка в холодильнике нашлись – значит, будет на столе традиционная шуба; кусок заветрившегося сыра и чеснок – вот и горячие бутерброды; завалялась с нового года баночка шпротного паштета – сейчас будут фаршированные яйца… Пока Прасковья с Татьяной хозяйничали на кухне, Людмила в комнате орудовала веником, а потом шваброй, командуя своему вдовцу: «Ноги подними, Феденька!» Вера шуровала по шкафам, удовлетворенно кивнула, обнаружив скатерть еще из своего приданого. В тумбочке под телевизором нашлась для дам бутылка шампанского, которую еще к прошлому новому году, как раз перед пенсией, начальство подарило на работе, а в холодильнике - початая бутылка водки. Сноровисто, в восемь рук, весело переговариваясь, женщины накрыли на стол и сами непринужденно за него уселись. Смеясь, затащили и Федора. Налили себе в бокалы (из чьего-то подарка на свадьбу с Татьяной) и в стопочку мужчине.
- Ну, с Рождеством!
- За встречу!
Федор опрокинул стопку и наконец осмелел:
- Девоньки, так вы вообще…как?! Откуда? За мной, что ли?
- Оттуда! – улыбнулась Людмила. – Просто в гости пока… тоскуешь же, смотреть на тебя жалко.
- А как ему не тосковать? Таких баб проворонил!
- Ладно, давай телевизор включи нам, что ли, может, концерт какой показывают, Голубой Огонек повторяют…
- Это что, старый выпуск? Да нет, вот свежая дата стоит…а что ж люди все те же?
- Ой, это кто, Пугачева? Мама родная, что это с ней?
- Все молодится!
- Да она в молодости совсем не такая была!
- А вот муж ее, молоденький!
- Как муж? В мое время другой был молоденький!
- Ну тот, видать, в тираж вышел, другого взяла!
- Она их что, по гарантии меняет, пока срок не истек?
- Девочки, давайте за нас! Не чокаясь!
- Людочка, ты последняя отлетала, что там, решили вопрос с освещением тоннеля?
- Да нет, ты что. Только одна лампочка при выходе. Испокон веку так было, ты думаешь, за пятнадцать лет, что между нами прошло, что-то изменится?
- Ой, ну кошмар. Летишь, холод, темень… надо куда-то писать, требовать, что такое, в самом деле…
- Ой, девочки, везде бардак…
Под дружескую женскую болтовню Федор махнул еще стопку – уже не от ужаса, а облегченно-успокоенно.
- Не пей много, Феденька, - ласково укорила Татьяна. – У тебя ж давление.
- И почки, - добавила Людмила.
- Эх девки, укатали мужика! – фыркнула Прасковья. – Я-то вам его здоровеньким оставила!
- Вот поэтому Пугачиха их по гарантии и меняет, - назидательно заявила Вера.
- Напилася я пьяаанааа, не дойду я до дооомууу, - завела Прасковья. Остальные дружно подхватили, но на старательно-выразительном «Если б раньше я знала, что так замужем плохо!» хором одернули:
- Да будет тебе нудить, Прося!
Засиживаться не стали, слегка заполночь засобирались уходить. Уже провожая жен до порога, Федор робко спросил, внутренне замирая от страха перед ответом:
- Девочки! А почему все-таки это все произошло? Что со мной не так?
- Судьба, Федя, - грустно пожала плечами Вера. – Просто судьба. Случай. Глупость. Не кори себя, живи спокойно.
Он выдохнул, помолчал и еще решился:
- Девочки, а что… там? По ту сторону?
- А пошли с нами – узнаешь! – подмигнула Татьяна.
- Да я готов, - после секундного раздумья твердо ответил мужчина. – Никаких сил уже нет одному вековать. Заберете?
- Не время тебе еще, Феденька, - ласково остановила его Людмила. – Потерпи. Сам в люди выходи. Нас вспоминай.
- Не скучай, муженек, - ехидно добавила Прасковья. – Жди, мы к восьмому марта наведаемся. С мамами!
КОНЕЦ
грустно..
Под Новый Год, когда все были охвачены веселой суетой, последними закупками и наведением праздничного марафета, Федор обходил свои могилы. Никого у него на свете не было, кроме четырех умерших жен. Над каждой постоял, обмел надгробия, обтер рукавицами гранитные памятники. Пошептал каждой что-то личное, как всегда, прощения попросил, смахнул слезу. Много лет прошло, но не лечило время, только било с каждым разом все сильнее.
Первая жена, Прасковья, умерла страшной смертью через год после свадьбы. Федор тогда уехал на месяц на военные сборы, а молодая жена на это время поселилась у родителей. Накануне возвращения мужа отправилась она домой, и, видимо, неудачно поймала попутку, потому что нашли ее потом за обочиной с перерезанным горлом. Федор был не причем – ему еще полсуток было ехать домой, с поезда сошел сразу, считай, на опознание.
Вторая, Вера, сгорела от пневмонии, вдоволь накупавшись в озере на майские. И тоже обвинить Федора было не в чем – и купаться он ее до ругани не пускал, и по врачам потом бегал…
Третья, Татьяна, работала в конторе завода, нормировщицей. Зашла она как-то в цех, сорвалась тяжелая железная рейка, скользнула по виску – Таня и ахнуть не успела. Федора, конечно, там и близко не было – он-то работал механиком в автоколонне. Предприятие потом еще много лет, как положено по закону, выплачивало родным компенсацию. Вдовец ни разу ни копейки не взял, сразу перевел на родителей жены, но они все равно его, душегуба, до конца жизни проклинали.
Тогда он уехал на Север, глаза людям не мозолить, водил там громадные большегрузы с породой. А вернувшись на родину, привез с собой скромную черноволосую Людмилу. Людмила через полтора года ушла от рака. Обстоятельные записи о болезни водились в ее медкарте задолго до знакомства с Федором.
Детей ни с одной женой он не успел нажить, и так и доживал – в одиночестве, горе и непонятной вине. Люди его не то чтобы обходили – но не привечали. На работу в автоколонну его уже не взяли ни водителем, ни механиком – без видимых причин, но читалось явно «чтоб людей не погробил», и дорабатывал он в Доме Быта, ремонтируя холодильники, телевизоры и прочую технику. А уж теперь и вовсе выходил из дома только в магазин и на почту за пенсией. И Новый Год встречал в одиночестве, и к Рождеству конфет-сладостей в расчете на ребятишек с колядками не покупал – знал, что не придут. И поэтому очень удивился, когда в ранних сумерках сочельника в дверь постучали.
Федор отворил дверь и отшатнулся назад, схватившись за сердце, потому что в прихожую шагнула его первая жена.
Высокая статная Прасковья с кокетливо повязанным газовым шарфиком отстранила мужа и прошла в комнату. Его сил хватило на два шага – рухнуть в кресло.
- Что, Феденька, в гроб меня свел и радуешься?
- Да почему я-то, Пашенька?! – охнул Федор.
- А…а… а нечего было молодую жену одну оставлять! – нашлась Прасковья. – Ну, что тут у тебя… гляжу я, ничего с моих времен не осталось, так-то ты мою память хранишь! И скажи мне пожалуйста, в чем это ты меня похоронил?!
- В п-п-платье же, Пашенька, в новом твоем, из хренвплена... – заплетающимся языком пролепетал мужчина.
- Из кримплена, господи! – Прасковья закатила глаза. – В брючном костюме надо было, по моде, я ж тебе говорила!
- Да что ты! Когда ты могла мне об этом сказать?
- Ну ладно, не говорила…но мог бы и сам догадаться!
Скрипнула дверь, потянуло сквознячком.
- О, между первой и второй перерывчик небольшой, да, Федя? Как в жизни? Она и тогда ждать себя не заставила!
- Да ладно тебе, Прося, - примирительно сказала Вера, входя в комнату. – Что ты мужика виноватишь, нечего было к кому попало в машину садиться! Я вот знаю, что он не виноват. Он ой как для меня старался. Здравствуй, Феденька! – она клюнула обмершего мужа в щеку. – Не, ты дверь не запирай пока, сейчас девочки подтянутся.
И девочки подтянулись. Вот уже поправляет перед зеркалом прическу Татьяна, вот маленькая худенькая Людмила нежно гладит его по щеке. Наконец все мертвые жены собрались в комнате, с любопытством осматриваясь.
- Хорошую ты мне фотокарточку выбрал, Феденька, - похвалила Вера, рассматривая выставленные рядком на буфете фотографии покойниц.
- Ага, - мрачно вставила Прасковья, - он когда с тобой миловался, все мою карточку к стене поворачивал, я там уже дырку на обоях проглядела!
- Да неужто ж тебе хотелось бы на это смотреть, Пашенька? – спросил Федор.
- А что! Все лучше, чем твой футбол, например! Ну ничего, потом-то ты нас уже вместе отворачивал. Со временем, правда, все реже…
- Ох ты и язва, Прасковья! – сердито помотала головой Татьяна. – Я уж думаю, может, тот водитель не так уж и виноват был, а? Ладно, Федь, давай мы уже стол накроем, праздник все-таки.
Дружной кучкой дамы переместились на кухню. Федор праздновать ничего не собирался, но овощи в чулане да селедка в холодильнике нашлись – значит, будет на столе традиционная шуба; кусок заветрившегося сыра и чеснок – вот и горячие бутерброды; завалялась с нового года баночка шпротного паштета – сейчас будут фаршированные яйца… Пока Прасковья с Татьяной хозяйничали на кухне, Людмила в комнате орудовала веником, а потом шваброй, командуя своему вдовцу: «Ноги подними, Феденька!» Вера шуровала по шкафам, удовлетворенно кивнула, обнаружив скатерть еще из своего приданого. В тумбочке под телевизором нашлась для дам бутылка шампанского, которую еще к прошлому новому году, как раз перед пенсией, начальство подарило на работе, а в холодильнике - початая бутылка водки. Сноровисто, в восемь рук, весело переговариваясь, женщины накрыли на стол и сами непринужденно за него уселись. Смеясь, затащили и Федора. Налили себе в бокалы (из чьего-то подарка на свадьбу с Татьяной) и в стопочку мужчине.
- Ну, с Рождеством!
- За встречу!
Федор опрокинул стопку и наконец осмелел:
- Девоньки, так вы вообще…как?! Откуда? За мной, что ли?
- Оттуда! – улыбнулась Людмила. – Просто в гости пока… тоскуешь же, смотреть на тебя жалко.
- А как ему не тосковать? Таких баб проворонил!
- Ладно, давай телевизор включи нам, что ли, может, концерт какой показывают, Голубой Огонек повторяют…
- Это что, старый выпуск? Да нет, вот свежая дата стоит…а что ж люди все те же?
- Ой, это кто, Пугачева? Мама родная, что это с ней?
- Все молодится!
- Да она в молодости совсем не такая была!
- А вот муж ее, молоденький!
- Как муж? В мое время другой был молоденький!
- Ну тот, видать, в тираж вышел, другого взяла!
- Она их что, по гарантии меняет, пока срок не истек?
- Девочки, давайте за нас! Не чокаясь!
- Людочка, ты последняя отлетала, что там, решили вопрос с освещением тоннеля?
- Да нет, ты что. Только одна лампочка при выходе. Испокон веку так было, ты думаешь, за пятнадцать лет, что между нами прошло, что-то изменится?
- Ой, ну кошмар. Летишь, холод, темень… надо куда-то писать, требовать, что такое, в самом деле…
- Ой, девочки, везде бардак…
Под дружескую женскую болтовню Федор махнул еще стопку – уже не от ужаса, а облегченно-успокоенно.
- Не пей много, Феденька, - ласково укорила Татьяна. – У тебя ж давление.
- И почки, - добавила Людмила.
- Эх девки, укатали мужика! – фыркнула Прасковья. – Я-то вам его здоровеньким оставила!
- Вот поэтому Пугачиха их по гарантии и меняет, - назидательно заявила Вера.
- Напилася я пьяаанааа, не дойду я до дооомууу, - завела Прасковья. Остальные дружно подхватили, но на старательно-выразительном «Если б раньше я знала, что так замужем плохо!» хором одернули:
- Да будет тебе нудить, Прося!
Засиживаться не стали, слегка заполночь засобирались уходить. Уже провожая жен до порога, Федор робко спросил, внутренне замирая от страха перед ответом:
- Девочки! А почему все-таки это все произошло? Что со мной не так?
- Судьба, Федя, - грустно пожала плечами Вера. – Просто судьба. Случай. Глупость. Не кори себя, живи спокойно.
Он выдохнул, помолчал и еще решился:
- Девочки, а что… там? По ту сторону?
- А пошли с нами – узнаешь! – подмигнула Татьяна.
- Да я готов, - после секундного раздумья твердо ответил мужчина. – Никаких сил уже нет одному вековать. Заберете?
- Не время тебе еще, Феденька, - ласково остановила его Людмила. – Потерпи. Сам в люди выходи. Нас вспоминай.
- Не скучай, муженек, - ехидно добавила Прасковья. – Жди, мы к восьмому марта наведаемся. С мамами!
КОНЕЦ