Дорогие пользователи! С 15 декабря Форум Дети закрыт для общения. Выражаем благодарность всем нашим пользователям, принимавшим участие в дискуссиях и горячих спорах. Редакция сосредоточится на выпуске увлекательных статей и новостей, которые вы сможете обсудить в комментариях. Не пропустите!
Конкурс рассказов. Найдите "свободное время"
Доброго дня, форумчане.
Сегодня у нас конкурсный день. Тема рассказов «Свободное время», а за новогоднее настроение будут отвечать усложняющие элементы – упоминание ели, подарков и пушистого снежка.
Вашему вниманию будет представлено 14 конкурсных рассказов и еще 1 внеконкурсный
Читаем, голосуем, обсуждаем.
***И посматривайте периодически тему, вдруг добавлю новые рассказы (место для забывашек традиционно оставлю)
Правила голосования остаются те же:
1. Авторам произведений нельзя раскрывать свою анонимность до конца голосования
2. Голосовать могут все пользователи со страницей на форуме;
3. Голосом за произведение считается только комментарий в виде +1; непосредственно под данным рассказом. Голосование вне ветки или комментарии другого вида (+++++, плюс мильён, 1111111) учитываться не будут. Если у вас нет на клавиатуре плюса, то ставьте *1, но маякните об этом мне.
4. Авторы просят конструктивной критики, поэтому прошу не стесняться выражать свое мнение. Только делайте это вежливо, указывая на конкретные недостатки.
5. Голосовать можно за любое количество произведений, но только один раз
6. Голоса пользователей, замеченных в явном троллинге или оскорблениях, учитываться не будут, а такие комментаторы получат порицание и минус к карме
7 Голосование продлится до вечера субботы (позднего) 26 декабря. После этого тема закрывается, и опоздавшие голоса не засчитываются
8. Победит рассказ, набравший больше всех +1 , о чем будет сообщено в поздравительной теме, скорее всего в понедельник 28 декабря.
Также огромная просьба НЕ ФЛУДИТЬ, пока я не выложу все произведения на суд критиков. А потом флудите сколько хотите))
П. С. Если у вас случилось озарение и вы вспомнили что конкурс сегодня, рассказ напечатан, но не отправлен, то напишите мне, я оставлю место для забывашек
П.П.С. Если обнаружите, что нет вашего рассказа, срочно пишите мне на почту (не в теме), я найду и добавлю
Сегодня у нас конкурсный день. Тема рассказов «Свободное время», а за новогоднее настроение будут отвечать усложняющие элементы – упоминание ели, подарков и пушистого снежка.
Вашему вниманию будет представлено 14 конкурсных рассказов и еще 1 внеконкурсный
Читаем, голосуем, обсуждаем.
***И посматривайте периодически тему, вдруг добавлю новые рассказы (место для забывашек традиционно оставлю)
Правила голосования остаются те же:
1. Авторам произведений нельзя раскрывать свою анонимность до конца голосования
2. Голосовать могут все пользователи со страницей на форуме;
3. Голосом за произведение считается только комментарий в виде +1; непосредственно под данным рассказом. Голосование вне ветки или комментарии другого вида (+++++, плюс мильён, 1111111) учитываться не будут. Если у вас нет на клавиатуре плюса, то ставьте *1, но маякните об этом мне.
4. Авторы просят конструктивной критики, поэтому прошу не стесняться выражать свое мнение. Только делайте это вежливо, указывая на конкретные недостатки.
5. Голосовать можно за любое количество произведений, но только один раз
6. Голоса пользователей, замеченных в явном троллинге или оскорблениях, учитываться не будут, а такие комментаторы получат порицание и минус к карме
7 Голосование продлится до вечера субботы (позднего) 26 декабря. После этого тема закрывается, и опоздавшие голоса не засчитываются
8. Победит рассказ, набравший больше всех +1 , о чем будет сообщено в поздравительной теме, скорее всего в понедельник 28 декабря.
Также огромная просьба НЕ ФЛУДИТЬ, пока я не выложу все произведения на суд критиков. А потом флудите сколько хотите))
П. С. Если у вас случилось озарение и вы вспомнили что конкурс сегодня, рассказ напечатан, но не отправлен, то напишите мне, я оставлю место для забывашек
П.П.С. Если обнаружите, что нет вашего рассказа, срочно пишите мне на почту (не в теме), я найду и добавлю
Тема закрытаТема скрыта
1 декабря
Вот и остался я один, как тот негритенок из кино. Прилетел вертолетик за моим напарником, а уж что там с ним – камень в почке, аппендицит или еще что – на большой земле разберутся. Но корчило его знатно.
Забрать забрали, а сменщика ему не привезли. Сказали, потерпи уж недельку-другую, обязательно кого-нибудь забросим. А нас и так-то всего двое было на малой станции. Хотя и не придерешься – станция рассчитана на команду до семи человек, а два – это ж до семи, ага. Один, соответственно, тоже. Оно понятно, время такое, наука в… в упадке, в общем. Бегут люди из науки, кто в бизнес пытается пробиться, кто еще что.
Да не, я справлюсь, конечно, не первая вахта. И с работой справлюсь, и на досуге в одиночестве от тоски не помру. У меня тут книги, видик, магнитофон, кассет куча, даже с уроками английского есть. В шахматы и в бильярд придется самому с собой играть. Вешаться, как тот негритенок, точно не стану.
Ну в конце концов не один же я на Шпицбергене. Километрах в семи норвежская станция, на соседнем острове – японская. Заскочу в гости, если что…
10 декабря
Начинаю знакомиться с соседями. Неожиданно.
В полдень вышел снега набрать, чтобы растопить на воду. Лед в Арктике топить нельзя, вода талая соленая выходит, из-за океана, а из снега – пресная.
Вдруг гляжу – чешет кавалерийским шагом мимо станции здоровенный мужик, без одежды! И под нос себе что-то бормочет. Пьяный, думаю, что ли? Подскочил к нему, схватил, в дом затолкал. К столу пихнул, спирта плеснул ему – пей, говорю, окочуришься же. Он что-то бормочет, не понимает ведь меня, но выпил. Стал его расспрашивать, кто такой да что случилось, но я ведь его тоже не понимаю, да он и пьяный же явно – только мычит да рычит что-то себе под нос. Высоченный, на голову меня выше, весь густо поросший светлым волосом. Не, явно не японец. Норвежец, наверно. Вспомнилось мне, в армии со мной армянин служил, Манвел, мохнатущий, что твой медведь. Только Манвелка чернявый был, а этот белесый. Точно норвег.
Отогрелся вроде, дал я ему запасную куртку напарника, хотел унты дать, да ножища у него такая – не влез, никакие снегоступы не нужны. Все, говорю, иди домой, переживают небось. Он буркнул что-то и пошел себе. Надеюсь, добрался благополучно.
20 декабря
Сегодня Манвел (пусть так зовется, он вроде не возражает) в гости заходил. Слышу за окном шаги, тяжелые, ну, думаю, медведи вконец оборзели. Гляжу – лицо за стеклом, одна сплошная бородища. Я думал, он куртку пришел вернуть, смотрю – а на нем кроме куртки и нет ничего. Специально, что ли в ней пришел, уважение проявить, показать, смотри, мол, понравилась, ношу. Ну ладно, носи, викинг отмороженный.
А он и правда отмороженный оказался! Медведи подошли-таки близко, чуть ли не под стены, он выскочил да как гаркнет на них по-своему – они хвосты поджали, что твои болонки, и деру… бесстрашный мужик!
1 января
Вот и новый год. Я заранее станцию чем мог украсил, что под руку попалось. Елочку, жаль, взять негде. Вчера по рации с землей связался, поздравления принял-передал. Во двор вышел, приборы проверить, закрепить там кое-что – ветер поднялся сильный. Гляжу – мама родная! В десяти метрах от меня упряжка с санями, тройкой запряженная! И мужик в санях, слышу, кричит что-то, руками машет. Подхожу я, вижу, полозья сильно в снег зарылись. Мужик – пожилой, крупный такой, в дубленке – говорит: «Подтолкни, будь другом». Ну я за лопатой метнулся, впереди расчистил, сзади подтолкнул, лошади рванулись – и вывезли, и ходу! Мужик рукой машет, спасибо, мол. Откуда он здесь? Лошади, главное, откуда? Так и не понял, и спросить не у кого.
А Манвелка не зашел. Оно и понятно, со своими праздновал. Так и проводил я старый год один, так и новый встретил. Судьба, видать.
9 января
Уххх дела! Только в себя пришел. Манвел-то бабой оказался! Ну обо всем по порядку. Пришел он ко мне под Рождество. Сели, накатили, праздник все-таки. А он давай лапы распускать! Я его как толкану от себя, а руками чувствую – у него под шерстью грудь-то вроде мягкая… погодь, говорю, дай определюсь… лап-лап – и правда грудь! Потихоньку уж и там проверил, чтоб наверняка… баба!
Вот тебе и Манвел. Маня, стало быть.
И не с норвежской станции она, это уж точно. А откуда да кто такая – молчит…
15 января
Стоп, это что ж, мне теперь ей на восьмое марта что-то дарить надо будет? А где я ей здесь подарок добуду? Здесь как-то ни духов не продают, ни колготок капроновых…
Да, засада.
Придумал! Она ж мне на двадцать третье февраля тоже ничего не подарит, где ж ей взять, да и кто бы ее надоумил? И потом если что, скажу – ты мне на двадцать третье даже несчастных носков не сподобилась подарить, так что извини…
25 января
Маня два дня у меня ночевала. Забавная все-таки баба. Сидим вчера вечером, печка гудит, я в шахматы сам с собой рублюсь, она своими женскими делами занимается – чешет свою шерстку костяным гребнем (приволокла с собой), вычесанное в кучку складывает, на какую-то палочку наматывает, под нос себе что-то мурлычет. Я ей говорю – у нас с тобой, Мань, прям идиллия, котика еще только не хватает.
А наутро ушла, я еще спал. Я так и не понял, обиделась, что ли.
31 января
Ну дела! Три дня Маняхи не было. Явилась. За спиной рюкзак (мой забрала из сарайки), в руках мешок, видно, что тяжеленный. Ввалилась, радостная, бубнит что-то, и вытряхивает из мешка… котика. Жирного, гладкого. Морского. Она стоит, глаза довольно щурит. Я в шоке, конечно, котик явно тоже.
Ты сдурела, что ли, говорю? Неси его откуда взяла. А она… скуксилась, носом шмыгнула, да ногою топ! Котик аж за печь шарахнулся. Спрашиваю – кормить его чем, ты подумала? Она рюкзак сбросила и из него на пол кучу рыбы вывалила, на себя и на дверь показывает – сама, мол, приносить буду.
Ну и что я мог сделать? Она его обратно не понесет, это я понял. Сам он не пойдет тоже – его ж в мешке несли, он дорогу не знает. И я не знаю, да и не донесу. Нет, серьезно, что я мог сделать?
8 февраля
Барсиком назвали.
Он уже почти откликается. Утром дверь ему открываю, он ластами шмяк-шмяк, пузом по полу плюх-плюх – и на улицу, в снежок пушистый зароется, кувыркается, блаженствует. К вечеру домой приползает. Маня снова уходила на несколько дней, взяла с собой санки легкие алюминиевые, вернулась груженая рыбой по самое не могу.
Пусть уж.
24 февраля
Ну я попал! Маня вчера подходит, радостная такая, и вручает мне носки. Вязаные, из пушистой светлой шерсти. Свой мех спряла, от сердца, можно сказать, оторвала! Потихоньку от меня, сюрпризом! Не, приятно, конечно, они и ноги и душу греют, но мне-то откуда ей подарок взять?!
6 марта
Умаялся. Ходил к норвежцам. Выменял у них на канистру спирта коробку конфет с ромом. И напильничек ей подарю, ноготки обрабатывать.
12 марта
Получил радиограмму – все, собирай манатки, через неделю-другую привезут команду сменщиков, а меня забрать собираются, раньше срока, поскольку я тут один, мол, настрадался.
Вот думаю. У меня тут Маня, Барсик. Как я их уже оставлю?
Не, я на большую землю слетаю, конечно. В отпуск, на пару месяцев. К родителям, денег им оставлю на ремонт, подмогу чем-то, может, на море махну. А потом обратно сюда. Вот только доставку рыбы для Барсика налажу, чтоб Маняха не таскалась, можно договориться, прямо с сейнера пару тонн притаранить.
Ведь как говорят? Дом – это там, где тебя ждут. А они будут ждать.
КОНЕЦ
1 декабря
Вот и остался я один, как тот негритенок из кино. Прилетел вертолетик за моим напарником, а уж что там с ним – камень в почке, аппендицит или еще что – на большой земле разберутся. Но корчило его знатно.
Забрать забрали, а сменщика ему не привезли. Сказали, потерпи уж недельку-другую, обязательно кого-нибудь забросим. А нас и так-то всего двое было на малой станции. Хотя и не придерешься – станция рассчитана на команду до семи человек, а два – это ж до семи, ага. Один, соответственно, тоже. Оно понятно, время такое, наука в… в упадке, в общем. Бегут люди из науки, кто в бизнес пытается пробиться, кто еще что.
Да не, я справлюсь, конечно, не первая вахта. И с работой справлюсь, и на досуге в одиночестве от тоски не помру. У меня тут книги, видик, магнитофон, кассет куча, даже с уроками английского есть. В шахматы и в бильярд придется самому с собой играть. Вешаться, как тот негритенок, точно не стану.
Ну в конце концов не один же я на Шпицбергене. Километрах в семи норвежская станция, на соседнем острове – японская. Заскочу в гости, если что…
10 декабря
Начинаю знакомиться с соседями. Неожиданно.
В полдень вышел снега набрать, чтобы растопить на воду. Лед в Арктике топить нельзя, вода талая соленая выходит, из-за океана, а из снега – пресная.
Вдруг гляжу – чешет кавалерийским шагом мимо станции здоровенный мужик, без одежды! И под нос себе что-то бормочет. Пьяный, думаю, что ли? Подскочил к нему, схватил, в дом затолкал. К столу пихнул, спирта плеснул ему – пей, говорю, окочуришься же. Он что-то бормочет, не понимает ведь меня, но выпил. Стал его расспрашивать, кто такой да что случилось, но я ведь его тоже не понимаю, да он и пьяный же явно – только мычит да рычит что-то себе под нос. Высоченный, на голову меня выше, весь густо поросший светлым волосом. Не, явно не японец. Норвежец, наверно. Вспомнилось мне, в армии со мной армянин служил, Манвел, мохнатущий, что твой медведь. Только Манвелка чернявый был, а этот белесый. Точно норвег.
Отогрелся вроде, дал я ему запасную куртку напарника, хотел унты дать, да ножища у него такая – не влез, никакие снегоступы не нужны. Все, говорю, иди домой, переживают небось. Он буркнул что-то и пошел себе. Надеюсь, добрался благополучно.
20 декабря
Сегодня Манвел (пусть так зовется, он вроде не возражает) в гости заходил. Слышу за окном шаги, тяжелые, ну, думаю, медведи вконец оборзели. Гляжу – лицо за стеклом, одна сплошная бородища. Я думал, он куртку пришел вернуть, смотрю – а на нем кроме куртки и нет ничего. Специально, что ли в ней пришел, уважение проявить, показать, смотри, мол, понравилась, ношу. Ну ладно, носи, викинг отмороженный.
А он и правда отмороженный оказался! Медведи подошли-таки близко, чуть ли не под стены, он выскочил да как гаркнет на них по-своему – они хвосты поджали, что твои болонки, и деру… бесстрашный мужик!
1 января
Вот и новый год. Я заранее станцию чем мог украсил, что под руку попалось. Елочку, жаль, взять негде. Вчера по рации с землей связался, поздравления принял-передал. Во двор вышел, приборы проверить, закрепить там кое-что – ветер поднялся сильный. Гляжу – мама родная! В десяти метрах от меня упряжка с санями, тройкой запряженная! И мужик в санях, слышу, кричит что-то, руками машет. Подхожу я, вижу, полозья сильно в снег зарылись. Мужик – пожилой, крупный такой, в дубленке – говорит: «Подтолкни, будь другом». Ну я за лопатой метнулся, впереди расчистил, сзади подтолкнул, лошади рванулись – и вывезли, и ходу! Мужик рукой машет, спасибо, мол. Откуда он здесь? Лошади, главное, откуда? Так и не понял, и спросить не у кого.
А Манвелка не зашел. Оно и понятно, со своими праздновал. Так и проводил я старый год один, так и новый встретил. Судьба, видать.
9 января
Уххх дела! Только в себя пришел. Манвел-то бабой оказался! Ну обо всем по порядку. Пришел он ко мне под Рождество. Сели, накатили, праздник все-таки. А он давай лапы распускать! Я его как толкану от себя, а руками чувствую – у него под шерстью грудь-то вроде мягкая… погодь, говорю, дай определюсь… лап-лап – и правда грудь! Потихоньку уж и там проверил, чтоб наверняка… баба!
Вот тебе и Манвел. Маня, стало быть.
И не с норвежской станции она, это уж точно. А откуда да кто такая – молчит…
15 января
Стоп, это что ж, мне теперь ей на восьмое марта что-то дарить надо будет? А где я ей здесь подарок добуду? Здесь как-то ни духов не продают, ни колготок капроновых…
Да, засада.
Придумал! Она ж мне на двадцать третье февраля тоже ничего не подарит, где ж ей взять, да и кто бы ее надоумил? И потом если что, скажу – ты мне на двадцать третье даже несчастных носков не сподобилась подарить, так что извини…
25 января
Маня два дня у меня ночевала. Забавная все-таки баба. Сидим вчера вечером, печка гудит, я в шахматы сам с собой рублюсь, она своими женскими делами занимается – чешет свою шерстку костяным гребнем (приволокла с собой), вычесанное в кучку складывает, на какую-то палочку наматывает, под нос себе что-то мурлычет. Я ей говорю – у нас с тобой, Мань, прям идиллия, котика еще только не хватает.
А наутро ушла, я еще спал. Я так и не понял, обиделась, что ли.
31 января
Ну дела! Три дня Маняхи не было. Явилась. За спиной рюкзак (мой забрала из сарайки), в руках мешок, видно, что тяжеленный. Ввалилась, радостная, бубнит что-то, и вытряхивает из мешка… котика. Жирного, гладкого. Морского. Она стоит, глаза довольно щурит. Я в шоке, конечно, котик явно тоже.
Ты сдурела, что ли, говорю? Неси его откуда взяла. А она… скуксилась, носом шмыгнула, да ногою топ! Котик аж за печь шарахнулся. Спрашиваю – кормить его чем, ты подумала? Она рюкзак сбросила и из него на пол кучу рыбы вывалила, на себя и на дверь показывает – сама, мол, приносить буду.
Ну и что я мог сделать? Она его обратно не понесет, это я понял. Сам он не пойдет тоже – его ж в мешке несли, он дорогу не знает. И я не знаю, да и не донесу. Нет, серьезно, что я мог сделать?
8 февраля
Барсиком назвали.
Он уже почти откликается. Утром дверь ему открываю, он ластами шмяк-шмяк, пузом по полу плюх-плюх – и на улицу, в снежок пушистый зароется, кувыркается, блаженствует. К вечеру домой приползает. Маня снова уходила на несколько дней, взяла с собой санки легкие алюминиевые, вернулась груженая рыбой по самое не могу.
Пусть уж.
24 февраля
Ну я попал! Маня вчера подходит, радостная такая, и вручает мне носки. Вязаные, из пушистой светлой шерсти. Свой мех спряла, от сердца, можно сказать, оторвала! Потихоньку от меня, сюрпризом! Не, приятно, конечно, они и ноги и душу греют, но мне-то откуда ей подарок взять?!
6 марта
Умаялся. Ходил к норвежцам. Выменял у них на канистру спирта коробку конфет с ромом. И напильничек ей подарю, ноготки обрабатывать.
12 марта
Получил радиограмму – все, собирай манатки, через неделю-другую привезут команду сменщиков, а меня забрать собираются, раньше срока, поскольку я тут один, мол, настрадался.
Вот думаю. У меня тут Маня, Барсик. Как я их уже оставлю?
Не, я на большую землю слетаю, конечно. В отпуск, на пару месяцев. К родителям, денег им оставлю на ремонт, подмогу чем-то, может, на море махну. А потом обратно сюда. Вот только доставку рыбы для Барсика налажу, чтоб Маняха не таскалась, можно договориться, прямо с сейнера пару тонн притаранить.
Ведь как говорят? Дом – это там, где тебя ждут. А они будут ждать.
КОНЕЦ
1 декабря
Вот и остался я один, как тот негритенок из кино. Прилетел вертолетик за моим напарником, а уж что там с ним – камень в почке, аппендицит или еще что – на большой земле разберутся. Но корчило его знатно.
Забрать забрали, а сменщика ему не привезли. Сказали, потерпи уж недельку-другую, обязательно кого-нибудь забросим. А нас и так-то всего двое было на малой станции. Хотя и не придерешься – станция рассчитана на команду до семи человек, а два – это ж до семи, ага. Один, соответственно, тоже. Оно понятно, время такое, наука в… в упадке, в общем. Бегут люди из науки, кто в бизнес пытается пробиться, кто еще что.
Да не, я справлюсь, конечно, не первая вахта. И с работой справлюсь, и на досуге в одиночестве от тоски не помру. У меня тут книги, видик, магнитофон, кассет куча, даже с уроками английского есть. В шахматы и в бильярд придется самому с собой играть. Вешаться, как тот негритенок, точно не стану.
Ну в конце концов не один же я на Шпицбергене. Километрах в семи норвежская станция, на соседнем острове – японская. Заскочу в гости, если что…
10 декабря
Начинаю знакомиться с соседями. Неожиданно.
В полдень вышел снега набрать, чтобы растопить на воду. Лед в Арктике топить нельзя, вода талая соленая выходит, из-за океана, а из снега – пресная.
Вдруг гляжу – чешет кавалерийским шагом мимо станции здоровенный мужик, без одежды! И под нос себе что-то бормочет. Пьяный, думаю, что ли? Подскочил к нему, схватил, в дом затолкал. К столу пихнул, спирта плеснул ему – пей, говорю, окочуришься же. Он что-то бормочет, не понимает ведь меня, но выпил. Стал его расспрашивать, кто такой да что случилось, но я ведь его тоже не понимаю, да он и пьяный же явно – только мычит да рычит что-то себе под нос. Высоченный, на голову меня выше, весь густо поросший светлым волосом. Не, явно не японец. Норвежец, наверно. Вспомнилось мне, в армии со мной армянин служил, Манвел, мохнатущий, что твой медведь. Только Манвелка чернявый был, а этот белесый. Точно норвег.
Отогрелся вроде, дал я ему запасную куртку напарника, хотел унты дать, да ножища у него такая – не влез, никакие снегоступы не нужны. Все, говорю, иди домой, переживают небось. Он буркнул что-то и пошел себе. Надеюсь, добрался благополучно.
20 декабря
Сегодня Манвел (пусть так зовется, он вроде не возражает) в гости заходил. Слышу за окном шаги, тяжелые, ну, думаю, медведи вконец оборзели. Гляжу – лицо за стеклом, одна сплошная бородища. Я думал, он куртку пришел вернуть, смотрю – а на нем кроме куртки и нет ничего. Специально, что ли в ней пришел, уважение проявить, показать, смотри, мол, понравилась, ношу. Ну ладно, носи, викинг отмороженный.
А он и правда отмороженный оказался! Медведи подошли-таки близко, чуть ли не под стены, он выскочил да как гаркнет на них по-своему – они хвосты поджали, что твои болонки, и деру… бесстрашный мужик!
1 января
Вот и новый год. Я заранее станцию чем мог украсил, что под руку попалось. Елочку, жаль, взять негде. Вчера по рации с землей связался, поздравления принял-передал. Во двор вышел, приборы проверить, закрепить там кое-что – ветер поднялся сильный. Гляжу – мама родная! В десяти метрах от меня упряжка с санями, тройкой запряженная! И мужик в санях, слышу, кричит что-то, руками машет. Подхожу я, вижу, полозья сильно в снег зарылись. Мужик – пожилой, крупный такой, в дубленке – говорит: «Подтолкни, будь другом». Ну я за лопатой метнулся, впереди расчистил, сзади подтолкнул, лошади рванулись – и вывезли, и ходу! Мужик рукой машет, спасибо, мол. Откуда он здесь? Лошади, главное, откуда? Так и не понял, и спросить не у кого.
А Манвелка не зашел. Оно и понятно, со своими праздновал. Так и проводил я старый год один, так и новый встретил. Судьба, видать.
9 января
Уххх дела! Только в себя пришел. Манвел-то бабой оказался! Ну обо всем по порядку. Пришел он ко мне под Рождество. Сели, накатили, праздник все-таки. А он давай лапы распускать! Я его как толкану от себя, а руками чувствую – у него под шерстью грудь-то вроде мягкая… погодь, говорю, дай определюсь… лап-лап – и правда грудь! Потихоньку уж и там проверил, чтоб наверняка… баба!
Вот тебе и Манвел. Маня, стало быть.
И не с норвежской станции она, это уж точно. А откуда да кто такая – молчит…
15 января
Стоп, это что ж, мне теперь ей на восьмое марта что-то дарить надо будет? А где я ей здесь подарок добуду? Здесь как-то ни духов не продают, ни колготок капроновых…
Да, засада.
Придумал! Она ж мне на двадцать третье февраля тоже ничего не подарит, где ж ей взять, да и кто бы ее надоумил? И потом если что, скажу – ты мне на двадцать третье даже несчастных носков не сподобилась подарить, так что извини…
25 января
Маня два дня у меня ночевала. Забавная все-таки баба. Сидим вчера вечером, печка гудит, я в шахматы сам с собой рублюсь, она своими женскими делами занимается – чешет свою шерстку костяным гребнем (приволокла с собой), вычесанное в кучку складывает, на какую-то палочку наматывает, под нос себе что-то мурлычет. Я ей говорю – у нас с тобой, Мань, прям идиллия, котика еще только не хватает.
А наутро ушла, я еще спал. Я так и не понял, обиделась, что ли.
31 января
Ну дела! Три дня Маняхи не было. Явилась. За спиной рюкзак (мой забрала из сарайки), в руках мешок, видно, что тяжеленный. Ввалилась, радостная, бубнит что-то, и вытряхивает из мешка… котика. Жирного, гладкого. Морского. Она стоит, глаза довольно щурит. Я в шоке, конечно, котик явно тоже.
Ты сдурела, что ли, говорю? Неси его откуда взяла. А она… скуксилась, носом шмыгнула, да ногою топ! Котик аж за печь шарахнулся. Спрашиваю – кормить его чем, ты подумала? Она рюкзак сбросила и из него на пол кучу рыбы вывалила, на себя и на дверь показывает – сама, мол, приносить буду.
Ну и что я мог сделать? Она его обратно не понесет, это я понял. Сам он не пойдет тоже – его ж в мешке несли, он дорогу не знает. И я не знаю, да и не донесу. Нет, серьезно, что я мог сделать?
8 февраля
Барсиком назвали.
Он уже почти откликается. Утром дверь ему открываю, он ластами шмяк-шмяк, пузом по полу плюх-плюх – и на улицу, в снежок пушистый зароется, кувыркается, блаженствует. К вечеру домой приползает. Маня снова уходила на несколько дней, взяла с собой санки легкие алюминиевые, вернулась груженая рыбой по самое не могу.
Пусть уж.
24 февраля
Ну я попал! Маня вчера подходит, радостная такая, и вручает мне носки. Вязаные, из пушистой светлой шерсти. Свой мех спряла, от сердца, можно сказать, оторвала! Потихоньку от меня, сюрпризом! Не, приятно, конечно, они и ноги и душу греют, но мне-то откуда ей подарок взять?!
6 марта
Умаялся. Ходил к норвежцам. Выменял у них на канистру спирта коробку конфет с ромом. И напильничек ей подарю, ноготки обрабатывать.
12 марта
Получил радиограмму – все, собирай манатки, через неделю-другую привезут команду сменщиков, а меня забрать собираются, раньше срока, поскольку я тут один, мол, настрадался.
Вот думаю. У меня тут Маня, Барсик. Как я их уже оставлю?
Не, я на большую землю слетаю, конечно. В отпуск, на пару месяцев. К родителям, денег им оставлю на ремонт, подмогу чем-то, может, на море махну. А потом обратно сюда. Вот только доставку рыбы для Барсика налажу, чтоб Маняха не таскалась, можно договориться, прямо с сейнера пару тонн притаранить.
Ведь как говорят? Дом – это там, где тебя ждут. А они будут ждать.
КОНЕЦ
1 декабря
Вот и остался я один, как тот негритенок из кино. Прилетел вертолетик за моим напарником, а уж что там с ним – камень в почке, аппендицит или еще что – на большой земле разберутся. Но корчило его знатно.
Забрать забрали, а сменщика ему не привезли. Сказали, потерпи уж недельку-другую, обязательно кого-нибудь забросим. А нас и так-то всего двое было на малой станции. Хотя и не придерешься – станция рассчитана на команду до семи человек, а два – это ж до семи, ага. Один, соответственно, тоже. Оно понятно, время такое, наука в… в упадке, в общем. Бегут люди из науки, кто в бизнес пытается пробиться, кто еще что.
Да не, я справлюсь, конечно, не первая вахта. И с работой справлюсь, и на досуге в одиночестве от тоски не помру. У меня тут книги, видик, магнитофон, кассет куча, даже с уроками английского есть. В шахматы и в бильярд придется самому с собой играть. Вешаться, как тот негритенок, точно не стану.
Ну в конце концов не один же я на Шпицбергене. Километрах в семи норвежская станция, на соседнем острове – японская. Заскочу в гости, если что…
10 декабря
Начинаю знакомиться с соседями. Неожиданно.
В полдень вышел снега набрать, чтобы растопить на воду. Лед в Арктике топить нельзя, вода талая соленая выходит, из-за океана, а из снега – пресная.
Вдруг гляжу – чешет кавалерийским шагом мимо станции здоровенный мужик, без одежды! И под нос себе что-то бормочет. Пьяный, думаю, что ли? Подскочил к нему, схватил, в дом затолкал. К столу пихнул, спирта плеснул ему – пей, говорю, окочуришься же. Он что-то бормочет, не понимает ведь меня, но выпил. Стал его расспрашивать, кто такой да что случилось, но я ведь его тоже не понимаю, да он и пьяный же явно – только мычит да рычит что-то себе под нос. Высоченный, на голову меня выше, весь густо поросший светлым волосом. Не, явно не японец. Норвежец, наверно. Вспомнилось мне, в армии со мной армянин служил, Манвел, мохнатущий, что твой медведь. Только Манвелка чернявый был, а этот белесый. Точно норвег.
Отогрелся вроде, дал я ему запасную куртку напарника, хотел унты дать, да ножища у него такая – не влез, никакие снегоступы не нужны. Все, говорю, иди домой, переживают небось. Он буркнул что-то и пошел себе. Надеюсь, добрался благополучно.
20 декабря
Сегодня Манвел (пусть так зовется, он вроде не возражает) в гости заходил. Слышу за окном шаги, тяжелые, ну, думаю, медведи вконец оборзели. Гляжу – лицо за стеклом, одна сплошная бородища. Я думал, он куртку пришел вернуть, смотрю – а на нем кроме куртки и нет ничего. Специально, что ли в ней пришел, уважение проявить, показать, смотри, мол, понравилась, ношу. Ну ладно, носи, викинг отмороженный.
А он и правда отмороженный оказался! Медведи подошли-таки близко, чуть ли не под стены, он выскочил да как гаркнет на них по-своему – они хвосты поджали, что твои болонки, и деру… бесстрашный мужик!
1 января
Вот и новый год. Я заранее станцию чем мог украсил, что под руку попалось. Елочку, жаль, взять негде. Вчера по рации с землей связался, поздравления принял-передал. Во двор вышел, приборы проверить, закрепить там кое-что – ветер поднялся сильный. Гляжу – мама родная! В десяти метрах от меня упряжка с санями, тройкой запряженная! И мужик в санях, слышу, кричит что-то, руками машет. Подхожу я, вижу, полозья сильно в снег зарылись. Мужик – пожилой, крупный такой, в дубленке – говорит: «Подтолкни, будь другом». Ну я за лопатой метнулся, впереди расчистил, сзади подтолкнул, лошади рванулись – и вывезли, и ходу! Мужик рукой машет, спасибо, мол. Откуда он здесь? Лошади, главное, откуда? Так и не понял, и спросить не у кого.
А Манвелка не зашел. Оно и понятно, со своими праздновал. Так и проводил я старый год один, так и новый встретил. Судьба, видать.
9 января
Уххх дела! Только в себя пришел. Манвел-то бабой оказался! Ну обо всем по порядку. Пришел он ко мне под Рождество. Сели, накатили, праздник все-таки. А он давай лапы распускать! Я его как толкану от себя, а руками чувствую – у него под шерстью грудь-то вроде мягкая… погодь, говорю, дай определюсь… лап-лап – и правда грудь! Потихоньку уж и там проверил, чтоб наверняка… баба!
Вот тебе и Манвел. Маня, стало быть.
И не с норвежской станции она, это уж точно. А откуда да кто такая – молчит…
15 января
Стоп, это что ж, мне теперь ей на восьмое марта что-то дарить надо будет? А где я ей здесь подарок добуду? Здесь как-то ни духов не продают, ни колготок капроновых…
Да, засада.
Придумал! Она ж мне на двадцать третье февраля тоже ничего не подарит, где ж ей взять, да и кто бы ее надоумил? И потом если что, скажу – ты мне на двадцать третье даже несчастных носков не сподобилась подарить, так что извини…
25 января
Маня два дня у меня ночевала. Забавная все-таки баба. Сидим вчера вечером, печка гудит, я в шахматы сам с собой рублюсь, она своими женскими делами занимается – чешет свою шерстку костяным гребнем (приволокла с собой), вычесанное в кучку складывает, на какую-то палочку наматывает, под нос себе что-то мурлычет. Я ей говорю – у нас с тобой, Мань, прям идиллия, котика еще только не хватает.
А наутро ушла, я еще спал. Я так и не понял, обиделась, что ли.
31 января
Ну дела! Три дня Маняхи не было. Явилась. За спиной рюкзак (мой забрала из сарайки), в руках мешок, видно, что тяжеленный. Ввалилась, радостная, бубнит что-то, и вытряхивает из мешка… котика. Жирного, гладкого. Морского. Она стоит, глаза довольно щурит. Я в шоке, конечно, котик явно тоже.
Ты сдурела, что ли, говорю? Неси его откуда взяла. А она… скуксилась, носом шмыгнула, да ногою топ! Котик аж за печь шарахнулся. Спрашиваю – кормить его чем, ты подумала? Она рюкзак сбросила и из него на пол кучу рыбы вывалила, на себя и на дверь показывает – сама, мол, приносить буду.
Ну и что я мог сделать? Она его обратно не понесет, это я понял. Сам он не пойдет тоже – его ж в мешке несли, он дорогу не знает. И я не знаю, да и не донесу. Нет, серьезно, что я мог сделать?
8 февраля
Барсиком назвали.
Он уже почти откликается. Утром дверь ему открываю, он ластами шмяк-шмяк, пузом по полу плюх-плюх – и на улицу, в снежок пушистый зароется, кувыркается, блаженствует. К вечеру домой приползает. Маня снова уходила на несколько дней, взяла с собой санки легкие алюминиевые, вернулась груженая рыбой по самое не могу.
Пусть уж.
24 февраля
Ну я попал! Маня вчера подходит, радостная такая, и вручает мне носки. Вязаные, из пушистой светлой шерсти. Свой мех спряла, от сердца, можно сказать, оторвала! Потихоньку от меня, сюрпризом! Не, приятно, конечно, они и ноги и душу греют, но мне-то откуда ей подарок взять?!
6 марта
Умаялся. Ходил к норвежцам. Выменял у них на канистру спирта коробку конфет с ромом. И напильничек ей подарю, ноготки обрабатывать.
12 марта
Получил радиограмму – все, собирай манатки, через неделю-другую привезут команду сменщиков, а меня забрать собираются, раньше срока, поскольку я тут один, мол, настрадался.
Вот думаю. У меня тут Маня, Барсик. Как я их уже оставлю?
Не, я на большую землю слетаю, конечно. В отпуск, на пару месяцев. К родителям, денег им оставлю на ремонт, подмогу чем-то, может, на море махну. А потом обратно сюда. Вот только доставку рыбы для Барсика налажу, чтоб Маняха не таскалась, можно договориться, прямо с сейнера пару тонн притаранить.
Ведь как говорят? Дом – это там, где тебя ждут. А они будут ждать.
КОНЕЦ
1 декабря
Вот и остался я один, как тот негритенок из кино. Прилетел вертолетик за моим напарником, а уж что там с ним – камень в почке, аппендицит или еще что – на большой земле разберутся. Но корчило его знатно.
Забрать забрали, а сменщика ему не привезли. Сказали, потерпи уж недельку-другую, обязательно кого-нибудь забросим. А нас и так-то всего двое было на малой станции. Хотя и не придерешься – станция рассчитана на команду до семи человек, а два – это ж до семи, ага. Один, соответственно, тоже. Оно понятно, время такое, наука в… в упадке, в общем. Бегут люди из науки, кто в бизнес пытается пробиться, кто еще что.
Да не, я справлюсь, конечно, не первая вахта. И с работой справлюсь, и на досуге в одиночестве от тоски не помру. У меня тут книги, видик, магнитофон, кассет куча, даже с уроками английского есть. В шахматы и в бильярд придется самому с собой играть. Вешаться, как тот негритенок, точно не стану.
Ну в конце концов не один же я на Шпицбергене. Километрах в семи норвежская станция, на соседнем острове – японская. Заскочу в гости, если что…
10 декабря
Начинаю знакомиться с соседями. Неожиданно.
В полдень вышел снега набрать, чтобы растопить на воду. Лед в Арктике топить нельзя, вода талая соленая выходит, из-за океана, а из снега – пресная.
Вдруг гляжу – чешет кавалерийским шагом мимо станции здоровенный мужик, без одежды! И под нос себе что-то бормочет. Пьяный, думаю, что ли? Подскочил к нему, схватил, в дом затолкал. К столу пихнул, спирта плеснул ему – пей, говорю, окочуришься же. Он что-то бормочет, не понимает ведь меня, но выпил. Стал его расспрашивать, кто такой да что случилось, но я ведь его тоже не понимаю, да он и пьяный же явно – только мычит да рычит что-то себе под нос. Высоченный, на голову меня выше, весь густо поросший светлым волосом. Не, явно не японец. Норвежец, наверно. Вспомнилось мне, в армии со мной армянин служил, Манвел, мохнатущий, что твой медведь. Только Манвелка чернявый был, а этот белесый. Точно норвег.
Отогрелся вроде, дал я ему запасную куртку напарника, хотел унты дать, да ножища у него такая – не влез, никакие снегоступы не нужны. Все, говорю, иди домой, переживают небось. Он буркнул что-то и пошел себе. Надеюсь, добрался благополучно.
20 декабря
Сегодня Манвел (пусть так зовется, он вроде не возражает) в гости заходил. Слышу за окном шаги, тяжелые, ну, думаю, медведи вконец оборзели. Гляжу – лицо за стеклом, одна сплошная бородища. Я думал, он куртку пришел вернуть, смотрю – а на нем кроме куртки и нет ничего. Специально, что ли в ней пришел, уважение проявить, показать, смотри, мол, понравилась, ношу. Ну ладно, носи, викинг отмороженный.
А он и правда отмороженный оказался! Медведи подошли-таки близко, чуть ли не под стены, он выскочил да как гаркнет на них по-своему – они хвосты поджали, что твои болонки, и деру… бесстрашный мужик!
1 января
Вот и новый год. Я заранее станцию чем мог украсил, что под руку попалось. Елочку, жаль, взять негде. Вчера по рации с землей связался, поздравления принял-передал. Во двор вышел, приборы проверить, закрепить там кое-что – ветер поднялся сильный. Гляжу – мама родная! В десяти метрах от меня упряжка с санями, тройкой запряженная! И мужик в санях, слышу, кричит что-то, руками машет. Подхожу я, вижу, полозья сильно в снег зарылись. Мужик – пожилой, крупный такой, в дубленке – говорит: «Подтолкни, будь другом». Ну я за лопатой метнулся, впереди расчистил, сзади подтолкнул, лошади рванулись – и вывезли, и ходу! Мужик рукой машет, спасибо, мол. Откуда он здесь? Лошади, главное, откуда? Так и не понял, и спросить не у кого.
А Манвелка не зашел. Оно и понятно, со своими праздновал. Так и проводил я старый год один, так и новый встретил. Судьба, видать.
9 января
Уххх дела! Только в себя пришел. Манвел-то бабой оказался! Ну обо всем по порядку. Пришел он ко мне под Рождество. Сели, накатили, праздник все-таки. А он давай лапы распускать! Я его как толкану от себя, а руками чувствую – у него под шерстью грудь-то вроде мягкая… погодь, говорю, дай определюсь… лап-лап – и правда грудь! Потихоньку уж и там проверил, чтоб наверняка… баба!
Вот тебе и Манвел. Маня, стало быть.
И не с норвежской станции она, это уж точно. А откуда да кто такая – молчит…
15 января
Стоп, это что ж, мне теперь ей на восьмое марта что-то дарить надо будет? А где я ей здесь подарок добуду? Здесь как-то ни духов не продают, ни колготок капроновых…
Да, засада.
Придумал! Она ж мне на двадцать третье февраля тоже ничего не подарит, где ж ей взять, да и кто бы ее надоумил? И потом если что, скажу – ты мне на двадцать третье даже несчастных носков не сподобилась подарить, так что извини…
25 января
Маня два дня у меня ночевала. Забавная все-таки баба. Сидим вчера вечером, печка гудит, я в шахматы сам с собой рублюсь, она своими женскими делами занимается – чешет свою шерстку костяным гребнем (приволокла с собой), вычесанное в кучку складывает, на какую-то палочку наматывает, под нос себе что-то мурлычет. Я ей говорю – у нас с тобой, Мань, прям идиллия, котика еще только не хватает.
А наутро ушла, я еще спал. Я так и не понял, обиделась, что ли.
31 января
Ну дела! Три дня Маняхи не было. Явилась. За спиной рюкзак (мой забрала из сарайки), в руках мешок, видно, что тяжеленный. Ввалилась, радостная, бубнит что-то, и вытряхивает из мешка… котика. Жирного, гладкого. Морского. Она стоит, глаза довольно щурит. Я в шоке, конечно, котик явно тоже.
Ты сдурела, что ли, говорю? Неси его откуда взяла. А она… скуксилась, носом шмыгнула, да ногою топ! Котик аж за печь шарахнулся. Спрашиваю – кормить его чем, ты подумала? Она рюкзак сбросила и из него на пол кучу рыбы вывалила, на себя и на дверь показывает – сама, мол, приносить буду.
Ну и что я мог сделать? Она его обратно не понесет, это я понял. Сам он не пойдет тоже – его ж в мешке несли, он дорогу не знает. И я не знаю, да и не донесу. Нет, серьезно, что я мог сделать?
8 февраля
Барсиком назвали.
Он уже почти откликается. Утром дверь ему открываю, он ластами шмяк-шмяк, пузом по полу плюх-плюх – и на улицу, в снежок пушистый зароется, кувыркается, блаженствует. К вечеру домой приползает. Маня снова уходила на несколько дней, взяла с собой санки легкие алюминиевые, вернулась груженая рыбой по самое не могу.
Пусть уж.
24 февраля
Ну я попал! Маня вчера подходит, радостная такая, и вручает мне носки. Вязаные, из пушистой светлой шерсти. Свой мех спряла, от сердца, можно сказать, оторвала! Потихоньку от меня, сюрпризом! Не, приятно, конечно, они и ноги и душу греют, но мне-то откуда ей подарок взять?!
6 марта
Умаялся. Ходил к норвежцам. Выменял у них на канистру спирта коробку конфет с ромом. И напильничек ей подарю, ноготки обрабатывать.
12 марта
Получил радиограмму – все, собирай манатки, через неделю-другую привезут команду сменщиков, а меня забрать собираются, раньше срока, поскольку я тут один, мол, настрадался.
Вот думаю. У меня тут Маня, Барсик. Как я их уже оставлю?
Не, я на большую землю слетаю, конечно. В отпуск, на пару месяцев. К родителям, денег им оставлю на ремонт, подмогу чем-то, может, на море махну. А потом обратно сюда. Вот только доставку рыбы для Барсика налажу, чтоб Маняха не таскалась, можно договориться, прямо с сейнера пару тонн притаранить.
Ведь как говорят? Дом – это там, где тебя ждут. А они будут ждать.
КОНЕЦ
автор браво, не, БРАВО!
1 декабря
Вот и остался я один, как тот негритенок из кино. Прилетел вертолетик за моим напарником, а уж что там с ним – камень в почке, аппендицит или еще что – на большой земле разберутся. Но корчило его знатно.
Забрать забрали, а сменщика ему не привезли. Сказали, потерпи уж недельку-другую, обязательно кого-нибудь забросим. А нас и так-то всего двое было на малой станции. Хотя и не придерешься – станция рассчитана на команду до семи человек, а два – это ж до семи, ага. Один, соответственно, тоже. Оно понятно, время такое, наука в… в упадке, в общем. Бегут люди из науки, кто в бизнес пытается пробиться, кто еще что.
Да не, я справлюсь, конечно, не первая вахта. И с работой справлюсь, и на досуге в одиночестве от тоски не помру. У меня тут книги, видик, магнитофон, кассет куча, даже с уроками английского есть. В шахматы и в бильярд придется самому с собой играть. Вешаться, как тот негритенок, точно не стану.
Ну в конце концов не один же я на Шпицбергене. Километрах в семи норвежская станция, на соседнем острове – японская. Заскочу в гости, если что…
10 декабря
Начинаю знакомиться с соседями. Неожиданно.
В полдень вышел снега набрать, чтобы растопить на воду. Лед в Арктике топить нельзя, вода талая соленая выходит, из-за океана, а из снега – пресная.
Вдруг гляжу – чешет кавалерийским шагом мимо станции здоровенный мужик, без одежды! И под нос себе что-то бормочет. Пьяный, думаю, что ли? Подскочил к нему, схватил, в дом затолкал. К столу пихнул, спирта плеснул ему – пей, говорю, окочуришься же. Он что-то бормочет, не понимает ведь меня, но выпил. Стал его расспрашивать, кто такой да что случилось, но я ведь его тоже не понимаю, да он и пьяный же явно – только мычит да рычит что-то себе под нос. Высоченный, на голову меня выше, весь густо поросший светлым волосом. Не, явно не японец. Норвежец, наверно. Вспомнилось мне, в армии со мной армянин служил, Манвел, мохнатущий, что твой медведь. Только Манвелка чернявый был, а этот белесый. Точно норвег.
Отогрелся вроде, дал я ему запасную куртку напарника, хотел унты дать, да ножища у него такая – не влез, никакие снегоступы не нужны. Все, говорю, иди домой, переживают небось. Он буркнул что-то и пошел себе. Надеюсь, добрался благополучно.
20 декабря
Сегодня Манвел (пусть так зовется, он вроде не возражает) в гости заходил. Слышу за окном шаги, тяжелые, ну, думаю, медведи вконец оборзели. Гляжу – лицо за стеклом, одна сплошная бородища. Я думал, он куртку пришел вернуть, смотрю – а на нем кроме куртки и нет ничего. Специально, что ли в ней пришел, уважение проявить, показать, смотри, мол, понравилась, ношу. Ну ладно, носи, викинг отмороженный.
А он и правда отмороженный оказался! Медведи подошли-таки близко, чуть ли не под стены, он выскочил да как гаркнет на них по-своему – они хвосты поджали, что твои болонки, и деру… бесстрашный мужик!
1 января
Вот и новый год. Я заранее станцию чем мог украсил, что под руку попалось. Елочку, жаль, взять негде. Вчера по рации с землей связался, поздравления принял-передал. Во двор вышел, приборы проверить, закрепить там кое-что – ветер поднялся сильный. Гляжу – мама родная! В десяти метрах от меня упряжка с санями, тройкой запряженная! И мужик в санях, слышу, кричит что-то, руками машет. Подхожу я, вижу, полозья сильно в снег зарылись. Мужик – пожилой, крупный такой, в дубленке – говорит: «Подтолкни, будь другом». Ну я за лопатой метнулся, впереди расчистил, сзади подтолкнул, лошади рванулись – и вывезли, и ходу! Мужик рукой машет, спасибо, мол. Откуда он здесь? Лошади, главное, откуда? Так и не понял, и спросить не у кого.
А Манвелка не зашел. Оно и понятно, со своими праздновал. Так и проводил я старый год один, так и новый встретил. Судьба, видать.
9 января
Уххх дела! Только в себя пришел. Манвел-то бабой оказался! Ну обо всем по порядку. Пришел он ко мне под Рождество. Сели, накатили, праздник все-таки. А он давай лапы распускать! Я его как толкану от себя, а руками чувствую – у него под шерстью грудь-то вроде мягкая… погодь, говорю, дай определюсь… лап-лап – и правда грудь! Потихоньку уж и там проверил, чтоб наверняка… баба!
Вот тебе и Манвел. Маня, стало быть.
И не с норвежской станции она, это уж точно. А откуда да кто такая – молчит…
15 января
Стоп, это что ж, мне теперь ей на восьмое марта что-то дарить надо будет? А где я ей здесь подарок добуду? Здесь как-то ни духов не продают, ни колготок капроновых…
Да, засада.
Придумал! Она ж мне на двадцать третье февраля тоже ничего не подарит, где ж ей взять, да и кто бы ее надоумил? И потом если что, скажу – ты мне на двадцать третье даже несчастных носков не сподобилась подарить, так что извини…
25 января
Маня два дня у меня ночевала. Забавная все-таки баба. Сидим вчера вечером, печка гудит, я в шахматы сам с собой рублюсь, она своими женскими делами занимается – чешет свою шерстку костяным гребнем (приволокла с собой), вычесанное в кучку складывает, на какую-то палочку наматывает, под нос себе что-то мурлычет. Я ей говорю – у нас с тобой, Мань, прям идиллия, котика еще только не хватает.
А наутро ушла, я еще спал. Я так и не понял, обиделась, что ли.
31 января
Ну дела! Три дня Маняхи не было. Явилась. За спиной рюкзак (мой забрала из сарайки), в руках мешок, видно, что тяжеленный. Ввалилась, радостная, бубнит что-то, и вытряхивает из мешка… котика. Жирного, гладкого. Морского. Она стоит, глаза довольно щурит. Я в шоке, конечно, котик явно тоже.
Ты сдурела, что ли, говорю? Неси его откуда взяла. А она… скуксилась, носом шмыгнула, да ногою топ! Котик аж за печь шарахнулся. Спрашиваю – кормить его чем, ты подумала? Она рюкзак сбросила и из него на пол кучу рыбы вывалила, на себя и на дверь показывает – сама, мол, приносить буду.
Ну и что я мог сделать? Она его обратно не понесет, это я понял. Сам он не пойдет тоже – его ж в мешке несли, он дорогу не знает. И я не знаю, да и не донесу. Нет, серьезно, что я мог сделать?
8 февраля
Барсиком назвали.
Он уже почти откликается. Утром дверь ему открываю, он ластами шмяк-шмяк, пузом по полу плюх-плюх – и на улицу, в снежок пушистый зароется, кувыркается, блаженствует. К вечеру домой приползает. Маня снова уходила на несколько дней, взяла с собой санки легкие алюминиевые, вернулась груженая рыбой по самое не могу.
Пусть уж.
24 февраля
Ну я попал! Маня вчера подходит, радостная такая, и вручает мне носки. Вязаные, из пушистой светлой шерсти. Свой мех спряла, от сердца, можно сказать, оторвала! Потихоньку от меня, сюрпризом! Не, приятно, конечно, они и ноги и душу греют, но мне-то откуда ей подарок взять?!
6 марта
Умаялся. Ходил к норвежцам. Выменял у них на канистру спирта коробку конфет с ромом. И напильничек ей подарю, ноготки обрабатывать.
12 марта
Получил радиограмму – все, собирай манатки, через неделю-другую привезут команду сменщиков, а меня забрать собираются, раньше срока, поскольку я тут один, мол, настрадался.
Вот думаю. У меня тут Маня, Барсик. Как я их уже оставлю?
Не, я на большую землю слетаю, конечно. В отпуск, на пару месяцев. К родителям, денег им оставлю на ремонт, подмогу чем-то, может, на море махну. А потом обратно сюда. Вот только доставку рыбы для Барсика налажу, чтоб Маняха не таскалась, можно договориться, прямо с сейнера пару тонн притаранить.
Ведь как говорят? Дом – это там, где тебя ждут. А они будут ждать.
КОНЕЦ
1 декабря
Вот и остался я один, как тот негритенок из кино. Прилетел вертолетик за моим напарником, а уж что там с ним – камень в почке, аппендицит или еще что – на большой земле разберутся. Но корчило его знатно.
Забрать забрали, а сменщика ему не привезли. Сказали, потерпи уж недельку-другую, обязательно кого-нибудь забросим. А нас и так-то всего двое было на малой станции. Хотя и не придерешься – станция рассчитана на команду до семи человек, а два – это ж до семи, ага. Один, соответственно, тоже. Оно понятно, время такое, наука в… в упадке, в общем. Бегут люди из науки, кто в бизнес пытается пробиться, кто еще что.
Да не, я справлюсь, конечно, не первая вахта. И с работой справлюсь, и на досуге в одиночестве от тоски не помру. У меня тут книги, видик, магнитофон, кассет куча, даже с уроками английского есть. В шахматы и в бильярд придется самому с собой играть. Вешаться, как тот негритенок, точно не стану.
Ну в конце концов не один же я на Шпицбергене. Километрах в семи норвежская станция, на соседнем острове – японская. Заскочу в гости, если что…
10 декабря
Начинаю знакомиться с соседями. Неожиданно.
В полдень вышел снега набрать, чтобы растопить на воду. Лед в Арктике топить нельзя, вода талая соленая выходит, из-за океана, а из снега – пресная.
Вдруг гляжу – чешет кавалерийским шагом мимо станции здоровенный мужик, без одежды! И под нос себе что-то бормочет. Пьяный, думаю, что ли? Подскочил к нему, схватил, в дом затолкал. К столу пихнул, спирта плеснул ему – пей, говорю, окочуришься же. Он что-то бормочет, не понимает ведь меня, но выпил. Стал его расспрашивать, кто такой да что случилось, но я ведь его тоже не понимаю, да он и пьяный же явно – только мычит да рычит что-то себе под нос. Высоченный, на голову меня выше, весь густо поросший светлым волосом. Не, явно не японец. Норвежец, наверно. Вспомнилось мне, в армии со мной армянин служил, Манвел, мохнатущий, что твой медведь. Только Манвелка чернявый был, а этот белесый. Точно норвег.
Отогрелся вроде, дал я ему запасную куртку напарника, хотел унты дать, да ножища у него такая – не влез, никакие снегоступы не нужны. Все, говорю, иди домой, переживают небось. Он буркнул что-то и пошел себе. Надеюсь, добрался благополучно.
20 декабря
Сегодня Манвел (пусть так зовется, он вроде не возражает) в гости заходил. Слышу за окном шаги, тяжелые, ну, думаю, медведи вконец оборзели. Гляжу – лицо за стеклом, одна сплошная бородища. Я думал, он куртку пришел вернуть, смотрю – а на нем кроме куртки и нет ничего. Специально, что ли в ней пришел, уважение проявить, показать, смотри, мол, понравилась, ношу. Ну ладно, носи, викинг отмороженный.
А он и правда отмороженный оказался! Медведи подошли-таки близко, чуть ли не под стены, он выскочил да как гаркнет на них по-своему – они хвосты поджали, что твои болонки, и деру… бесстрашный мужик!
1 января
Вот и новый год. Я заранее станцию чем мог украсил, что под руку попалось. Елочку, жаль, взять негде. Вчера по рации с землей связался, поздравления принял-передал. Во двор вышел, приборы проверить, закрепить там кое-что – ветер поднялся сильный. Гляжу – мама родная! В десяти метрах от меня упряжка с санями, тройкой запряженная! И мужик в санях, слышу, кричит что-то, руками машет. Подхожу я, вижу, полозья сильно в снег зарылись. Мужик – пожилой, крупный такой, в дубленке – говорит: «Подтолкни, будь другом». Ну я за лопатой метнулся, впереди расчистил, сзади подтолкнул, лошади рванулись – и вывезли, и ходу! Мужик рукой машет, спасибо, мол. Откуда он здесь? Лошади, главное, откуда? Так и не понял, и спросить не у кого.
А Манвелка не зашел. Оно и понятно, со своими праздновал. Так и проводил я старый год один, так и новый встретил. Судьба, видать.
9 января
Уххх дела! Только в себя пришел. Манвел-то бабой оказался! Ну обо всем по порядку. Пришел он ко мне под Рождество. Сели, накатили, праздник все-таки. А он давай лапы распускать! Я его как толкану от себя, а руками чувствую – у него под шерстью грудь-то вроде мягкая… погодь, говорю, дай определюсь… лап-лап – и правда грудь! Потихоньку уж и там проверил, чтоб наверняка… баба!
Вот тебе и Манвел. Маня, стало быть.
И не с норвежской станции она, это уж точно. А откуда да кто такая – молчит…
15 января
Стоп, это что ж, мне теперь ей на восьмое марта что-то дарить надо будет? А где я ей здесь подарок добуду? Здесь как-то ни духов не продают, ни колготок капроновых…
Да, засада.
Придумал! Она ж мне на двадцать третье февраля тоже ничего не подарит, где ж ей взять, да и кто бы ее надоумил? И потом если что, скажу – ты мне на двадцать третье даже несчастных носков не сподобилась подарить, так что извини…
25 января
Маня два дня у меня ночевала. Забавная все-таки баба. Сидим вчера вечером, печка гудит, я в шахматы сам с собой рублюсь, она своими женскими делами занимается – чешет свою шерстку костяным гребнем (приволокла с собой), вычесанное в кучку складывает, на какую-то палочку наматывает, под нос себе что-то мурлычет. Я ей говорю – у нас с тобой, Мань, прям идиллия, котика еще только не хватает.
А наутро ушла, я еще спал. Я так и не понял, обиделась, что ли.
31 января
Ну дела! Три дня Маняхи не было. Явилась. За спиной рюкзак (мой забрала из сарайки), в руках мешок, видно, что тяжеленный. Ввалилась, радостная, бубнит что-то, и вытряхивает из мешка… котика. Жирного, гладкого. Морского. Она стоит, глаза довольно щурит. Я в шоке, конечно, котик явно тоже.
Ты сдурела, что ли, говорю? Неси его откуда взяла. А она… скуксилась, носом шмыгнула, да ногою топ! Котик аж за печь шарахнулся. Спрашиваю – кормить его чем, ты подумала? Она рюкзак сбросила и из него на пол кучу рыбы вывалила, на себя и на дверь показывает – сама, мол, приносить буду.
Ну и что я мог сделать? Она его обратно не понесет, это я понял. Сам он не пойдет тоже – его ж в мешке несли, он дорогу не знает. И я не знаю, да и не донесу. Нет, серьезно, что я мог сделать?
8 февраля
Барсиком назвали.
Он уже почти откликается. Утром дверь ему открываю, он ластами шмяк-шмяк, пузом по полу плюх-плюх – и на улицу, в снежок пушистый зароется, кувыркается, блаженствует. К вечеру домой приползает. Маня снова уходила на несколько дней, взяла с собой санки легкие алюминиевые, вернулась груженая рыбой по самое не могу.
Пусть уж.
24 февраля
Ну я попал! Маня вчера подходит, радостная такая, и вручает мне носки. Вязаные, из пушистой светлой шерсти. Свой мех спряла, от сердца, можно сказать, оторвала! Потихоньку от меня, сюрпризом! Не, приятно, конечно, они и ноги и душу греют, но мне-то откуда ей подарок взять?!
6 марта
Умаялся. Ходил к норвежцам. Выменял у них на канистру спирта коробку конфет с ромом. И напильничек ей подарю, ноготки обрабатывать.
12 марта
Получил радиограмму – все, собирай манатки, через неделю-другую привезут команду сменщиков, а меня забрать собираются, раньше срока, поскольку я тут один, мол, настрадался.
Вот думаю. У меня тут Маня, Барсик. Как я их уже оставлю?
Не, я на большую землю слетаю, конечно. В отпуск, на пару месяцев. К родителям, денег им оставлю на ремонт, подмогу чем-то, может, на море махну. А потом обратно сюда. Вот только доставку рыбы для Барсика налажу, чтоб Маняха не таскалась, можно договориться, прямо с сейнера пару тонн притаранить.
Ведь как говорят? Дом – это там, где тебя ждут. А они будут ждать.
КОНЕЦ
1 декабря
Вот и остался я один, как тот негритенок из кино. Прилетел вертолетик за моим напарником, а уж что там с ним – камень в почке, аппендицит или еще что – на большой земле разберутся. Но корчило его знатно.
Забрать забрали, а сменщика ему не привезли. Сказали, потерпи уж недельку-другую, обязательно кого-нибудь забросим. А нас и так-то всего двое было на малой станции. Хотя и не придерешься – станция рассчитана на команду до семи человек, а два – это ж до семи, ага. Один, соответственно, тоже. Оно понятно, время такое, наука в… в упадке, в общем. Бегут люди из науки, кто в бизнес пытается пробиться, кто еще что.
Да не, я справлюсь, конечно, не первая вахта. И с работой справлюсь, и на досуге в одиночестве от тоски не помру. У меня тут книги, видик, магнитофон, кассет куча, даже с уроками английского есть. В шахматы и в бильярд придется самому с собой играть. Вешаться, как тот негритенок, точно не стану.
Ну в конце концов не один же я на Шпицбергене. Километрах в семи норвежская станция, на соседнем острове – японская. Заскочу в гости, если что…
10 декабря
Начинаю знакомиться с соседями. Неожиданно.
В полдень вышел снега набрать, чтобы растопить на воду. Лед в Арктике топить нельзя, вода талая соленая выходит, из-за океана, а из снега – пресная.
Вдруг гляжу – чешет кавалерийским шагом мимо станции здоровенный мужик, без одежды! И под нос себе что-то бормочет. Пьяный, думаю, что ли? Подскочил к нему, схватил, в дом затолкал. К столу пихнул, спирта плеснул ему – пей, говорю, окочуришься же. Он что-то бормочет, не понимает ведь меня, но выпил. Стал его расспрашивать, кто такой да что случилось, но я ведь его тоже не понимаю, да он и пьяный же явно – только мычит да рычит что-то себе под нос. Высоченный, на голову меня выше, весь густо поросший светлым волосом. Не, явно не японец. Норвежец, наверно. Вспомнилось мне, в армии со мной армянин служил, Манвел, мохнатущий, что твой медведь. Только Манвелка чернявый был, а этот белесый. Точно норвег.
Отогрелся вроде, дал я ему запасную куртку напарника, хотел унты дать, да ножища у него такая – не влез, никакие снегоступы не нужны. Все, говорю, иди домой, переживают небось. Он буркнул что-то и пошел себе. Надеюсь, добрался благополучно.
20 декабря
Сегодня Манвел (пусть так зовется, он вроде не возражает) в гости заходил. Слышу за окном шаги, тяжелые, ну, думаю, медведи вконец оборзели. Гляжу – лицо за стеклом, одна сплошная бородища. Я думал, он куртку пришел вернуть, смотрю – а на нем кроме куртки и нет ничего. Специально, что ли в ней пришел, уважение проявить, показать, смотри, мол, понравилась, ношу. Ну ладно, носи, викинг отмороженный.
А он и правда отмороженный оказался! Медведи подошли-таки близко, чуть ли не под стены, он выскочил да как гаркнет на них по-своему – они хвосты поджали, что твои болонки, и деру… бесстрашный мужик!
1 января
Вот и новый год. Я заранее станцию чем мог украсил, что под руку попалось. Елочку, жаль, взять негде. Вчера по рации с землей связался, поздравления принял-передал. Во двор вышел, приборы проверить, закрепить там кое-что – ветер поднялся сильный. Гляжу – мама родная! В десяти метрах от меня упряжка с санями, тройкой запряженная! И мужик в санях, слышу, кричит что-то, руками машет. Подхожу я, вижу, полозья сильно в снег зарылись. Мужик – пожилой, крупный такой, в дубленке – говорит: «Подтолкни, будь другом». Ну я за лопатой метнулся, впереди расчистил, сзади подтолкнул, лошади рванулись – и вывезли, и ходу! Мужик рукой машет, спасибо, мол. Откуда он здесь? Лошади, главное, откуда? Так и не понял, и спросить не у кого.
А Манвелка не зашел. Оно и понятно, со своими праздновал. Так и проводил я старый год один, так и новый встретил. Судьба, видать.
9 января
Уххх дела! Только в себя пришел. Манвел-то бабой оказался! Ну обо всем по порядку. Пришел он ко мне под Рождество. Сели, накатили, праздник все-таки. А он давай лапы распускать! Я его как толкану от себя, а руками чувствую – у него под шерстью грудь-то вроде мягкая… погодь, говорю, дай определюсь… лап-лап – и правда грудь! Потихоньку уж и там проверил, чтоб наверняка… баба!
Вот тебе и Манвел. Маня, стало быть.
И не с норвежской станции она, это уж точно. А откуда да кто такая – молчит…
15 января
Стоп, это что ж, мне теперь ей на восьмое марта что-то дарить надо будет? А где я ей здесь подарок добуду? Здесь как-то ни духов не продают, ни колготок капроновых…
Да, засада.
Придумал! Она ж мне на двадцать третье февраля тоже ничего не подарит, где ж ей взять, да и кто бы ее надоумил? И потом если что, скажу – ты мне на двадцать третье даже несчастных носков не сподобилась подарить, так что извини…
25 января
Маня два дня у меня ночевала. Забавная все-таки баба. Сидим вчера вечером, печка гудит, я в шахматы сам с собой рублюсь, она своими женскими делами занимается – чешет свою шерстку костяным гребнем (приволокла с собой), вычесанное в кучку складывает, на какую-то палочку наматывает, под нос себе что-то мурлычет. Я ей говорю – у нас с тобой, Мань, прям идиллия, котика еще только не хватает.
А наутро ушла, я еще спал. Я так и не понял, обиделась, что ли.
31 января
Ну дела! Три дня Маняхи не было. Явилась. За спиной рюкзак (мой забрала из сарайки), в руках мешок, видно, что тяжеленный. Ввалилась, радостная, бубнит что-то, и вытряхивает из мешка… котика. Жирного, гладкого. Морского. Она стоит, глаза довольно щурит. Я в шоке, конечно, котик явно тоже.
Ты сдурела, что ли, говорю? Неси его откуда взяла. А она… скуксилась, носом шмыгнула, да ногою топ! Котик аж за печь шарахнулся. Спрашиваю – кормить его чем, ты подумала? Она рюкзак сбросила и из него на пол кучу рыбы вывалила, на себя и на дверь показывает – сама, мол, приносить буду.
Ну и что я мог сделать? Она его обратно не понесет, это я понял. Сам он не пойдет тоже – его ж в мешке несли, он дорогу не знает. И я не знаю, да и не донесу. Нет, серьезно, что я мог сделать?
8 февраля
Барсиком назвали.
Он уже почти откликается. Утром дверь ему открываю, он ластами шмяк-шмяк, пузом по полу плюх-плюх – и на улицу, в снежок пушистый зароется, кувыркается, блаженствует. К вечеру домой приползает. Маня снова уходила на несколько дней, взяла с собой санки легкие алюминиевые, вернулась груженая рыбой по самое не могу.
Пусть уж.
24 февраля
Ну я попал! Маня вчера подходит, радостная такая, и вручает мне носки. Вязаные, из пушистой светлой шерсти. Свой мех спряла, от сердца, можно сказать, оторвала! Потихоньку от меня, сюрпризом! Не, приятно, конечно, они и ноги и душу греют, но мне-то откуда ей подарок взять?!
6 марта
Умаялся. Ходил к норвежцам. Выменял у них на канистру спирта коробку конфет с ромом. И напильничек ей подарю, ноготки обрабатывать.
12 марта
Получил радиограмму – все, собирай манатки, через неделю-другую привезут команду сменщиков, а меня забрать собираются, раньше срока, поскольку я тут один, мол, настрадался.
Вот думаю. У меня тут Маня, Барсик. Как я их уже оставлю?
Не, я на большую землю слетаю, конечно. В отпуск, на пару месяцев. К родителям, денег им оставлю на ремонт, подмогу чем-то, может, на море махну. А потом обратно сюда. Вот только доставку рыбы для Барсика налажу, чтоб Маняха не таскалась, можно договориться, прямо с сейнера пару тонн притаранить.
Ведь как говорят? Дом – это там, где тебя ждут. А они будут ждать.
КОНЕЦ
1 декабря
Вот и остался я один, как тот негритенок из кино. Прилетел вертолетик за моим напарником, а уж что там с ним – камень в почке, аппендицит или еще что – на большой земле разберутся. Но корчило его знатно.
Забрать забрали, а сменщика ему не привезли. Сказали, потерпи уж недельку-другую, обязательно кого-нибудь забросим. А нас и так-то всего двое было на малой станции. Хотя и не придерешься – станция рассчитана на команду до семи человек, а два – это ж до семи, ага. Один, соответственно, тоже. Оно понятно, время такое, наука в… в упадке, в общем. Бегут люди из науки, кто в бизнес пытается пробиться, кто еще что.
Да не, я справлюсь, конечно, не первая вахта. И с работой справлюсь, и на досуге в одиночестве от тоски не помру. У меня тут книги, видик, магнитофон, кассет куча, даже с уроками английского есть. В шахматы и в бильярд придется самому с собой играть. Вешаться, как тот негритенок, точно не стану.
Ну в конце концов не один же я на Шпицбергене. Километрах в семи норвежская станция, на соседнем острове – японская. Заскочу в гости, если что…
10 декабря
Начинаю знакомиться с соседями. Неожиданно.
В полдень вышел снега набрать, чтобы растопить на воду. Лед в Арктике топить нельзя, вода талая соленая выходит, из-за океана, а из снега – пресная.
Вдруг гляжу – чешет кавалерийским шагом мимо станции здоровенный мужик, без одежды! И под нос себе что-то бормочет. Пьяный, думаю, что ли? Подскочил к нему, схватил, в дом затолкал. К столу пихнул, спирта плеснул ему – пей, говорю, окочуришься же. Он что-то бормочет, не понимает ведь меня, но выпил. Стал его расспрашивать, кто такой да что случилось, но я ведь его тоже не понимаю, да он и пьяный же явно – только мычит да рычит что-то себе под нос. Высоченный, на голову меня выше, весь густо поросший светлым волосом. Не, явно не японец. Норвежец, наверно. Вспомнилось мне, в армии со мной армянин служил, Манвел, мохнатущий, что твой медведь. Только Манвелка чернявый был, а этот белесый. Точно норвег.
Отогрелся вроде, дал я ему запасную куртку напарника, хотел унты дать, да ножища у него такая – не влез, никакие снегоступы не нужны. Все, говорю, иди домой, переживают небось. Он буркнул что-то и пошел себе. Надеюсь, добрался благополучно.
20 декабря
Сегодня Манвел (пусть так зовется, он вроде не возражает) в гости заходил. Слышу за окном шаги, тяжелые, ну, думаю, медведи вконец оборзели. Гляжу – лицо за стеклом, одна сплошная бородища. Я думал, он куртку пришел вернуть, смотрю – а на нем кроме куртки и нет ничего. Специально, что ли в ней пришел, уважение проявить, показать, смотри, мол, понравилась, ношу. Ну ладно, носи, викинг отмороженный.
А он и правда отмороженный оказался! Медведи подошли-таки близко, чуть ли не под стены, он выскочил да как гаркнет на них по-своему – они хвосты поджали, что твои болонки, и деру… бесстрашный мужик!
1 января
Вот и новый год. Я заранее станцию чем мог украсил, что под руку попалось. Елочку, жаль, взять негде. Вчера по рации с землей связался, поздравления принял-передал. Во двор вышел, приборы проверить, закрепить там кое-что – ветер поднялся сильный. Гляжу – мама родная! В десяти метрах от меня упряжка с санями, тройкой запряженная! И мужик в санях, слышу, кричит что-то, руками машет. Подхожу я, вижу, полозья сильно в снег зарылись. Мужик – пожилой, крупный такой, в дубленке – говорит: «Подтолкни, будь другом». Ну я за лопатой метнулся, впереди расчистил, сзади подтолкнул, лошади рванулись – и вывезли, и ходу! Мужик рукой машет, спасибо, мол. Откуда он здесь? Лошади, главное, откуда? Так и не понял, и спросить не у кого.
А Манвелка не зашел. Оно и понятно, со своими праздновал. Так и проводил я старый год один, так и новый встретил. Судьба, видать.
9 января
Уххх дела! Только в себя пришел. Манвел-то бабой оказался! Ну обо всем по порядку. Пришел он ко мне под Рождество. Сели, накатили, праздник все-таки. А он давай лапы распускать! Я его как толкану от себя, а руками чувствую – у него под шерстью грудь-то вроде мягкая… погодь, говорю, дай определюсь… лап-лап – и правда грудь! Потихоньку уж и там проверил, чтоб наверняка… баба!
Вот тебе и Манвел. Маня, стало быть.
И не с норвежской станции она, это уж точно. А откуда да кто такая – молчит…
15 января
Стоп, это что ж, мне теперь ей на восьмое марта что-то дарить надо будет? А где я ей здесь подарок добуду? Здесь как-то ни духов не продают, ни колготок капроновых…
Да, засада.
Придумал! Она ж мне на двадцать третье февраля тоже ничего не подарит, где ж ей взять, да и кто бы ее надоумил? И потом если что, скажу – ты мне на двадцать третье даже несчастных носков не сподобилась подарить, так что извини…
25 января
Маня два дня у меня ночевала. Забавная все-таки баба. Сидим вчера вечером, печка гудит, я в шахматы сам с собой рублюсь, она своими женскими делами занимается – чешет свою шерстку костяным гребнем (приволокла с собой), вычесанное в кучку складывает, на какую-то палочку наматывает, под нос себе что-то мурлычет. Я ей говорю – у нас с тобой, Мань, прям идиллия, котика еще только не хватает.
А наутро ушла, я еще спал. Я так и не понял, обиделась, что ли.
31 января
Ну дела! Три дня Маняхи не было. Явилась. За спиной рюкзак (мой забрала из сарайки), в руках мешок, видно, что тяжеленный. Ввалилась, радостная, бубнит что-то, и вытряхивает из мешка… котика. Жирного, гладкого. Морского. Она стоит, глаза довольно щурит. Я в шоке, конечно, котик явно тоже.
Ты сдурела, что ли, говорю? Неси его откуда взяла. А она… скуксилась, носом шмыгнула, да ногою топ! Котик аж за печь шарахнулся. Спрашиваю – кормить его чем, ты подумала? Она рюкзак сбросила и из него на пол кучу рыбы вывалила, на себя и на дверь показывает – сама, мол, приносить буду.
Ну и что я мог сделать? Она его обратно не понесет, это я понял. Сам он не пойдет тоже – его ж в мешке несли, он дорогу не знает. И я не знаю, да и не донесу. Нет, серьезно, что я мог сделать?
8 февраля
Барсиком назвали.
Он уже почти откликается. Утром дверь ему открываю, он ластами шмяк-шмяк, пузом по полу плюх-плюх – и на улицу, в снежок пушистый зароется, кувыркается, блаженствует. К вечеру домой приползает. Маня снова уходила на несколько дней, взяла с собой санки легкие алюминиевые, вернулась груженая рыбой по самое не могу.
Пусть уж.
24 февраля
Ну я попал! Маня вчера подходит, радостная такая, и вручает мне носки. Вязаные, из пушистой светлой шерсти. Свой мех спряла, от сердца, можно сказать, оторвала! Потихоньку от меня, сюрпризом! Не, приятно, конечно, они и ноги и душу греют, но мне-то откуда ей подарок взять?!
6 марта
Умаялся. Ходил к норвежцам. Выменял у них на канистру спирта коробку конфет с ромом. И напильничек ей подарю, ноготки обрабатывать.
12 марта
Получил радиограмму – все, собирай манатки, через неделю-другую привезут команду сменщиков, а меня забрать собираются, раньше срока, поскольку я тут один, мол, настрадался.
Вот думаю. У меня тут Маня, Барсик. Как я их уже оставлю?
Не, я на большую землю слетаю, конечно. В отпуск, на пару месяцев. К родителям, денег им оставлю на ремонт, подмогу чем-то, может, на море махну. А потом обратно сюда. Вот только доставку рыбы для Барсика налажу, чтоб Маняха не таскалась, можно договориться, прямо с сейнера пару тонн притаранить.
Ведь как говорят? Дом – это там, где тебя ждут. А они будут ждать.
КОНЕЦ
«Бом!»
Иван вздрогнул и огляделся. Он находился в небольшой, симпатично обставленной комнате. Такие часто изображают на рождественских открытках и печатают в новогодних выпусках журналов дизайна и интерьера. Напротив него в камине весело горели дрова, блики плясали по комнате, создавая уют. На каминной полке среди фарфоровых безделушек стояли часы, бой которых привел его в себя. Глубокое кресло рядом манило присесть. В углу блестела шарами и гирляндами пушистая елка, праздничная и одновременно домашняя.
«Похоже, Сочельник, но что вообще тут происходит?» - подумал Иван. Он обошел комнату по периметру, дверей не было. За окнами крупными хлопьями шел снег, снежинки падали из чернильной темноты. Окна не открывались, никаких ручек на рамах не было, и Иван подозревал, что разбить их тоже не получится. Он вернулся к креслу, посидел, вглядываясь в языки пламени. Мысли скакали бешеными зайцами, впрочем, толковых среди них было соответственно. Часы снова бомкнули, но часовая стрелка не двинулась. «Значит и ко времени есть вопросы», - отметил мужчина. Иван прислушался к себе, голода не было, пить не хотелось, в «кабинет размышлений» тоже не тянуло. «Это, конечно, плюс», - он прикинул, как устраивал бы под елкой отхожее место, и криво усмехнулся.
Ничего не происходило, в камине так же потрескивали поленья, тикали неправильные часы, елка молча улыбалась ему шарами. Иван подошел к ней, постоял, вглядываясь в колючую глубину. Краем глаза он заметил что-то неправильное, блики от огня и отблески на стекле шариков не совпадали. «Хоть что-то интересное», - подумал Иван. Он прогулялся вокруг елки, выискивая подходящее место для наблюдения. Наконец развернулся спиной к камину, загородив собой пламя. Точно, ему не показалось, пятна неяркого цвета плыли по поверхности шаров, как будто внутри каждого было установлена лампа теней. Иван выбрал один из шаров, желтый с волной по экватору, и заглянул в него: «…он, Иван, десятилетний, вытирает кровавую юшку и облизывает сбитые кулаки, провожая взглядом пацанов из соседнего двора. В носу щиплют злые слезы. «Когда я вырасту, я займусь серьезно боксом, и никогда не буду больше валяться в грязи перед этими уродами», - мысли парнишки отражаются на лице также четко, как будто их написали фломастером…». Иван-взрослый отшатнулся. Он вспомнил. Боксом он, конечно, так и не занялся, в его взрослой жизни не нашлось свободного времени на подростковые глупости и обиды.
Мужчина перевел взгляд на другой шар, ярко-синий, обсыпанный зеркальной крошкой, всмотрелся: «…его сын, Мишка, стоит перед ним, насупившись, но поглядывая просительно. «Папа, мне обязательно нужно научиться кататься на велосипеде, все во дворе уже умеют. Поможешь мне?». И пустая отмашка самого Ивана: «Да-да, конечно, вот квартал закроем, там свободнее буду»….». Сцена остро кольнула стыдом. «Было такое, точно», - вспомнил Иван. Он прикинул, что Мишке уже за тридцать, значит, задержался с обещанием примерно на четверть века.
Его внимание привлек шар по соседству, вызывающе красный, в золотых узорах. Иван сосредоточился: «… Иван-влюбленный юноша захлебывается восторгом и обещаниями, целуя лицо своей невесты, «Ты моя единственная на свете, я люблю тебя, я всегда буду с тобой, все время мира теперь наше», и Машины щеки цветут счастливым румянцем…». Внутри поднялась грязная пена сожаления – их время с Машей перестало занимать свободное время Ивана достаточно быстро.
Иван шагнул назад и обвел елку взглядом. На ней висели десятки шаров, десятки обещаний, десятки намерений, не нашедших своего времени. Мужчина решительно сжал кулаки: «Какой бы злой колдун не устроил это место, я все понял! Когда я выйду отсюда, я начну жить по-другому, обещаю! Мне пора просыпаться! Отпустите меня!».
***
«Мы сделали все, что могли», - усталый голос мужчины в зеленой хирургической робе звучал глухо и невыразительно, - «Но кома вашего мужа стала глубже, теперь речь идет о смерти мозга, мне очень жаль. Я оставлю вас сейчас, до утра вам нужно принять решение об отключении поддерживающей аппаратуры. Я буду ждать вас после обхода». Осунувшееся и почерневшее лицо женщины не выражало ничего. За окном из чернильной темноты падали снежинки. «До утра. Значит, до утра у него есть свободное время».
КОНЕЦ
неплохо написано.
неплохо написано.
«Бом!»
Иван вздрогнул и огляделся. Он находился в небольшой, симпатично обставленной комнате. Такие часто изображают на рождественских открытках и печатают в новогодних выпусках журналов дизайна и интерьера. Напротив него в камине весело горели дрова, блики плясали по комнате, создавая уют. На каминной полке среди фарфоровых безделушек стояли часы, бой которых привел его в себя. Глубокое кресло рядом манило присесть. В углу блестела шарами и гирляндами пушистая елка, праздничная и одновременно домашняя.
«Похоже, Сочельник, но что вообще тут происходит?» - подумал Иван. Он обошел комнату по периметру, дверей не было. За окнами крупными хлопьями шел снег, снежинки падали из чернильной темноты. Окна не открывались, никаких ручек на рамах не было, и Иван подозревал, что разбить их тоже не получится. Он вернулся к креслу, посидел, вглядываясь в языки пламени. Мысли скакали бешеными зайцами, впрочем, толковых среди них было соответственно. Часы снова бомкнули, но часовая стрелка не двинулась. «Значит и ко времени есть вопросы», - отметил мужчина. Иван прислушался к себе, голода не было, пить не хотелось, в «кабинет размышлений» тоже не тянуло. «Это, конечно, плюс», - он прикинул, как устраивал бы под елкой отхожее место, и криво усмехнулся.
Ничего не происходило, в камине так же потрескивали поленья, тикали неправильные часы, елка молча улыбалась ему шарами. Иван подошел к ней, постоял, вглядываясь в колючую глубину. Краем глаза он заметил что-то неправильное, блики от огня и отблески на стекле шариков не совпадали. «Хоть что-то интересное», - подумал Иван. Он прогулялся вокруг елки, выискивая подходящее место для наблюдения. Наконец развернулся спиной к камину, загородив собой пламя. Точно, ему не показалось, пятна неяркого цвета плыли по поверхности шаров, как будто внутри каждого было установлена лампа теней. Иван выбрал один из шаров, желтый с волной по экватору, и заглянул в него: «…он, Иван, десятилетний, вытирает кровавую юшку и облизывает сбитые кулаки, провожая взглядом пацанов из соседнего двора. В носу щиплют злые слезы. «Когда я вырасту, я займусь серьезно боксом, и никогда не буду больше валяться в грязи перед этими уродами», - мысли парнишки отражаются на лице также четко, как будто их написали фломастером…». Иван-взрослый отшатнулся. Он вспомнил. Боксом он, конечно, так и не занялся, в его взрослой жизни не нашлось свободного времени на подростковые глупости и обиды.
Мужчина перевел взгляд на другой шар, ярко-синий, обсыпанный зеркальной крошкой, всмотрелся: «…его сын, Мишка, стоит перед ним, насупившись, но поглядывая просительно. «Папа, мне обязательно нужно научиться кататься на велосипеде, все во дворе уже умеют. Поможешь мне?». И пустая отмашка самого Ивана: «Да-да, конечно, вот квартал закроем, там свободнее буду»….». Сцена остро кольнула стыдом. «Было такое, точно», - вспомнил Иван. Он прикинул, что Мишке уже за тридцать, значит, задержался с обещанием примерно на четверть века.
Его внимание привлек шар по соседству, вызывающе красный, в золотых узорах. Иван сосредоточился: «… Иван-влюбленный юноша захлебывается восторгом и обещаниями, целуя лицо своей невесты, «Ты моя единственная на свете, я люблю тебя, я всегда буду с тобой, все время мира теперь наше», и Машины щеки цветут счастливым румянцем…». Внутри поднялась грязная пена сожаления – их время с Машей перестало занимать свободное время Ивана достаточно быстро.
Иван шагнул назад и обвел елку взглядом. На ней висели десятки шаров, десятки обещаний, десятки намерений, не нашедших своего времени. Мужчина решительно сжал кулаки: «Какой бы злой колдун не устроил это место, я все понял! Когда я выйду отсюда, я начну жить по-другому, обещаю! Мне пора просыпаться! Отпустите меня!».
***
«Мы сделали все, что могли», - усталый голос мужчины в зеленой хирургической робе звучал глухо и невыразительно, - «Но кома вашего мужа стала глубже, теперь речь идет о смерти мозга, мне очень жаль. Я оставлю вас сейчас, до утра вам нужно принять решение об отключении поддерживающей аппаратуры. Я буду ждать вас после обхода». Осунувшееся и почерневшее лицо женщины не выражало ничего. За окном из чернильной темноты падали снежинки. «До утра. Значит, до утра у него есть свободное время».
КОНЕЦ
«Бом!»
Иван вздрогнул и огляделся. Он находился в небольшой, симпатично обставленной комнате. Такие часто изображают на рождественских открытках и печатают в новогодних выпусках журналов дизайна и интерьера. Напротив него в камине весело горели дрова, блики плясали по комнате, создавая уют. На каминной полке среди фарфоровых безделушек стояли часы, бой которых привел его в себя. Глубокое кресло рядом манило присесть. В углу блестела шарами и гирляндами пушистая елка, праздничная и одновременно домашняя.
«Похоже, Сочельник, но что вообще тут происходит?» - подумал Иван. Он обошел комнату по периметру, дверей не было. За окнами крупными хлопьями шел снег, снежинки падали из чернильной темноты. Окна не открывались, никаких ручек на рамах не было, и Иван подозревал, что разбить их тоже не получится. Он вернулся к креслу, посидел, вглядываясь в языки пламени. Мысли скакали бешеными зайцами, впрочем, толковых среди них было соответственно. Часы снова бомкнули, но часовая стрелка не двинулась. «Значит и ко времени есть вопросы», - отметил мужчина. Иван прислушался к себе, голода не было, пить не хотелось, в «кабинет размышлений» тоже не тянуло. «Это, конечно, плюс», - он прикинул, как устраивал бы под елкой отхожее место, и криво усмехнулся.
Ничего не происходило, в камине так же потрескивали поленья, тикали неправильные часы, елка молча улыбалась ему шарами. Иван подошел к ней, постоял, вглядываясь в колючую глубину. Краем глаза он заметил что-то неправильное, блики от огня и отблески на стекле шариков не совпадали. «Хоть что-то интересное», - подумал Иван. Он прогулялся вокруг елки, выискивая подходящее место для наблюдения. Наконец развернулся спиной к камину, загородив собой пламя. Точно, ему не показалось, пятна неяркого цвета плыли по поверхности шаров, как будто внутри каждого было установлена лампа теней. Иван выбрал один из шаров, желтый с волной по экватору, и заглянул в него: «…он, Иван, десятилетний, вытирает кровавую юшку и облизывает сбитые кулаки, провожая взглядом пацанов из соседнего двора. В носу щиплют злые слезы. «Когда я вырасту, я займусь серьезно боксом, и никогда не буду больше валяться в грязи перед этими уродами», - мысли парнишки отражаются на лице также четко, как будто их написали фломастером…». Иван-взрослый отшатнулся. Он вспомнил. Боксом он, конечно, так и не занялся, в его взрослой жизни не нашлось свободного времени на подростковые глупости и обиды.
Мужчина перевел взгляд на другой шар, ярко-синий, обсыпанный зеркальной крошкой, всмотрелся: «…его сын, Мишка, стоит перед ним, насупившись, но поглядывая просительно. «Папа, мне обязательно нужно научиться кататься на велосипеде, все во дворе уже умеют. Поможешь мне?». И пустая отмашка самого Ивана: «Да-да, конечно, вот квартал закроем, там свободнее буду»….». Сцена остро кольнула стыдом. «Было такое, точно», - вспомнил Иван. Он прикинул, что Мишке уже за тридцать, значит, задержался с обещанием примерно на четверть века.
Его внимание привлек шар по соседству, вызывающе красный, в золотых узорах. Иван сосредоточился: «… Иван-влюбленный юноша захлебывается восторгом и обещаниями, целуя лицо своей невесты, «Ты моя единственная на свете, я люблю тебя, я всегда буду с тобой, все время мира теперь наше», и Машины щеки цветут счастливым румянцем…». Внутри поднялась грязная пена сожаления – их время с Машей перестало занимать свободное время Ивана достаточно быстро.
Иван шагнул назад и обвел елку взглядом. На ней висели десятки шаров, десятки обещаний, десятки намерений, не нашедших своего времени. Мужчина решительно сжал кулаки: «Какой бы злой колдун не устроил это место, я все понял! Когда я выйду отсюда, я начну жить по-другому, обещаю! Мне пора просыпаться! Отпустите меня!».
***
«Мы сделали все, что могли», - усталый голос мужчины в зеленой хирургической робе звучал глухо и невыразительно, - «Но кома вашего мужа стала глубже, теперь речь идет о смерти мозга, мне очень жаль. Я оставлю вас сейчас, до утра вам нужно принять решение об отключении поддерживающей аппаратуры. Я буду ждать вас после обхода». Осунувшееся и почерневшее лицо женщины не выражало ничего. За окном из чернильной темноты падали снежинки. «До утра. Значит, до утра у него есть свободное время».
КОНЕЦ
Печально, но очень верно. Плюсую за реализм.
«Бом!»
Иван вздрогнул и огляделся. Он находился в небольшой, симпатично обставленной комнате. Такие часто изображают на рождественских открытках и печатают в новогодних выпусках журналов дизайна и интерьера. Напротив него в камине весело горели дрова, блики плясали по комнате, создавая уют. На каминной полке среди фарфоровых безделушек стояли часы, бой которых привел его в себя. Глубокое кресло рядом манило присесть. В углу блестела шарами и гирляндами пушистая елка, праздничная и одновременно домашняя.
«Похоже, Сочельник, но что вообще тут происходит?» - подумал Иван. Он обошел комнату по периметру, дверей не было. За окнами крупными хлопьями шел снег, снежинки падали из чернильной темноты. Окна не открывались, никаких ручек на рамах не было, и Иван подозревал, что разбить их тоже не получится. Он вернулся к креслу, посидел, вглядываясь в языки пламени. Мысли скакали бешеными зайцами, впрочем, толковых среди них было соответственно. Часы снова бомкнули, но часовая стрелка не двинулась. «Значит и ко времени есть вопросы», - отметил мужчина. Иван прислушался к себе, голода не было, пить не хотелось, в «кабинет размышлений» тоже не тянуло. «Это, конечно, плюс», - он прикинул, как устраивал бы под елкой отхожее место, и криво усмехнулся.
Ничего не происходило, в камине так же потрескивали поленья, тикали неправильные часы, елка молча улыбалась ему шарами. Иван подошел к ней, постоял, вглядываясь в колючую глубину. Краем глаза он заметил что-то неправильное, блики от огня и отблески на стекле шариков не совпадали. «Хоть что-то интересное», - подумал Иван. Он прогулялся вокруг елки, выискивая подходящее место для наблюдения. Наконец развернулся спиной к камину, загородив собой пламя. Точно, ему не показалось, пятна неяркого цвета плыли по поверхности шаров, как будто внутри каждого было установлена лампа теней. Иван выбрал один из шаров, желтый с волной по экватору, и заглянул в него: «…он, Иван, десятилетний, вытирает кровавую юшку и облизывает сбитые кулаки, провожая взглядом пацанов из соседнего двора. В носу щиплют злые слезы. «Когда я вырасту, я займусь серьезно боксом, и никогда не буду больше валяться в грязи перед этими уродами», - мысли парнишки отражаются на лице также четко, как будто их написали фломастером…». Иван-взрослый отшатнулся. Он вспомнил. Боксом он, конечно, так и не занялся, в его взрослой жизни не нашлось свободного времени на подростковые глупости и обиды.
Мужчина перевел взгляд на другой шар, ярко-синий, обсыпанный зеркальной крошкой, всмотрелся: «…его сын, Мишка, стоит перед ним, насупившись, но поглядывая просительно. «Папа, мне обязательно нужно научиться кататься на велосипеде, все во дворе уже умеют. Поможешь мне?». И пустая отмашка самого Ивана: «Да-да, конечно, вот квартал закроем, там свободнее буду»….». Сцена остро кольнула стыдом. «Было такое, точно», - вспомнил Иван. Он прикинул, что Мишке уже за тридцать, значит, задержался с обещанием примерно на четверть века.
Его внимание привлек шар по соседству, вызывающе красный, в золотых узорах. Иван сосредоточился: «… Иван-влюбленный юноша захлебывается восторгом и обещаниями, целуя лицо своей невесты, «Ты моя единственная на свете, я люблю тебя, я всегда буду с тобой, все время мира теперь наше», и Машины щеки цветут счастливым румянцем…». Внутри поднялась грязная пена сожаления – их время с Машей перестало занимать свободное время Ивана достаточно быстро.
Иван шагнул назад и обвел елку взглядом. На ней висели десятки шаров, десятки обещаний, десятки намерений, не нашедших своего времени. Мужчина решительно сжал кулаки: «Какой бы злой колдун не устроил это место, я все понял! Когда я выйду отсюда, я начну жить по-другому, обещаю! Мне пора просыпаться! Отпустите меня!».
***
«Мы сделали все, что могли», - усталый голос мужчины в зеленой хирургической робе звучал глухо и невыразительно, - «Но кома вашего мужа стала глубже, теперь речь идет о смерти мозга, мне очень жаль. Я оставлю вас сейчас, до утра вам нужно принять решение об отключении поддерживающей аппаратуры. Я буду ждать вас после обхода». Осунувшееся и почерневшее лицо женщины не выражало ничего. За окном из чернильной темноты падали снежинки. «До утра. Значит, до утра у него есть свободное время».
КОНЕЦ
«Бом!»
Иван вздрогнул и огляделся. Он находился в небольшой, симпатично обставленной комнате. Такие часто изображают на рождественских открытках и печатают в новогодних выпусках журналов дизайна и интерьера. Напротив него в камине весело горели дрова, блики плясали по комнате, создавая уют. На каминной полке среди фарфоровых безделушек стояли часы, бой которых привел его в себя. Глубокое кресло рядом манило присесть. В углу блестела шарами и гирляндами пушистая елка, праздничная и одновременно домашняя.
«Похоже, Сочельник, но что вообще тут происходит?» - подумал Иван. Он обошел комнату по периметру, дверей не было. За окнами крупными хлопьями шел снег, снежинки падали из чернильной темноты. Окна не открывались, никаких ручек на рамах не было, и Иван подозревал, что разбить их тоже не получится. Он вернулся к креслу, посидел, вглядываясь в языки пламени. Мысли скакали бешеными зайцами, впрочем, толковых среди них было соответственно. Часы снова бомкнули, но часовая стрелка не двинулась. «Значит и ко времени есть вопросы», - отметил мужчина. Иван прислушался к себе, голода не было, пить не хотелось, в «кабинет размышлений» тоже не тянуло. «Это, конечно, плюс», - он прикинул, как устраивал бы под елкой отхожее место, и криво усмехнулся.
Ничего не происходило, в камине так же потрескивали поленья, тикали неправильные часы, елка молча улыбалась ему шарами. Иван подошел к ней, постоял, вглядываясь в колючую глубину. Краем глаза он заметил что-то неправильное, блики от огня и отблески на стекле шариков не совпадали. «Хоть что-то интересное», - подумал Иван. Он прогулялся вокруг елки, выискивая подходящее место для наблюдения. Наконец развернулся спиной к камину, загородив собой пламя. Точно, ему не показалось, пятна неяркого цвета плыли по поверхности шаров, как будто внутри каждого было установлена лампа теней. Иван выбрал один из шаров, желтый с волной по экватору, и заглянул в него: «…он, Иван, десятилетний, вытирает кровавую юшку и облизывает сбитые кулаки, провожая взглядом пацанов из соседнего двора. В носу щиплют злые слезы. «Когда я вырасту, я займусь серьезно боксом, и никогда не буду больше валяться в грязи перед этими уродами», - мысли парнишки отражаются на лице также четко, как будто их написали фломастером…». Иван-взрослый отшатнулся. Он вспомнил. Боксом он, конечно, так и не занялся, в его взрослой жизни не нашлось свободного времени на подростковые глупости и обиды.
Мужчина перевел взгляд на другой шар, ярко-синий, обсыпанный зеркальной крошкой, всмотрелся: «…его сын, Мишка, стоит перед ним, насупившись, но поглядывая просительно. «Папа, мне обязательно нужно научиться кататься на велосипеде, все во дворе уже умеют. Поможешь мне?». И пустая отмашка самого Ивана: «Да-да, конечно, вот квартал закроем, там свободнее буду»….». Сцена остро кольнула стыдом. «Было такое, точно», - вспомнил Иван. Он прикинул, что Мишке уже за тридцать, значит, задержался с обещанием примерно на четверть века.
Его внимание привлек шар по соседству, вызывающе красный, в золотых узорах. Иван сосредоточился: «… Иван-влюбленный юноша захлебывается восторгом и обещаниями, целуя лицо своей невесты, «Ты моя единственная на свете, я люблю тебя, я всегда буду с тобой, все время мира теперь наше», и Машины щеки цветут счастливым румянцем…». Внутри поднялась грязная пена сожаления – их время с Машей перестало занимать свободное время Ивана достаточно быстро.
Иван шагнул назад и обвел елку взглядом. На ней висели десятки шаров, десятки обещаний, десятки намерений, не нашедших своего времени. Мужчина решительно сжал кулаки: «Какой бы злой колдун не устроил это место, я все понял! Когда я выйду отсюда, я начну жить по-другому, обещаю! Мне пора просыпаться! Отпустите меня!».
***
«Мы сделали все, что могли», - усталый голос мужчины в зеленой хирургической робе звучал глухо и невыразительно, - «Но кома вашего мужа стала глубже, теперь речь идет о смерти мозга, мне очень жаль. Я оставлю вас сейчас, до утра вам нужно принять решение об отключении поддерживающей аппаратуры. Я буду ждать вас после обхода». Осунувшееся и почерневшее лицо женщины не выражало ничего. За окном из чернильной темноты падали снежинки. «До утра. Значит, до утра у него есть свободное время».
КОНЕЦ
«Бом!»
Иван вздрогнул и огляделся. Он находился в небольшой, симпатично обставленной комнате. Такие часто изображают на рождественских открытках и печатают в новогодних выпусках журналов дизайна и интерьера. Напротив него в камине весело горели дрова, блики плясали по комнате, создавая уют. На каминной полке среди фарфоровых безделушек стояли часы, бой которых привел его в себя. Глубокое кресло рядом манило присесть. В углу блестела шарами и гирляндами пушистая елка, праздничная и одновременно домашняя.
«Похоже, Сочельник, но что вообще тут происходит?» - подумал Иван. Он обошел комнату по периметру, дверей не было. За окнами крупными хлопьями шел снег, снежинки падали из чернильной темноты. Окна не открывались, никаких ручек на рамах не было, и Иван подозревал, что разбить их тоже не получится. Он вернулся к креслу, посидел, вглядываясь в языки пламени. Мысли скакали бешеными зайцами, впрочем, толковых среди них было соответственно. Часы снова бомкнули, но часовая стрелка не двинулась. «Значит и ко времени есть вопросы», - отметил мужчина. Иван прислушался к себе, голода не было, пить не хотелось, в «кабинет размышлений» тоже не тянуло. «Это, конечно, плюс», - он прикинул, как устраивал бы под елкой отхожее место, и криво усмехнулся.
Ничего не происходило, в камине так же потрескивали поленья, тикали неправильные часы, елка молча улыбалась ему шарами. Иван подошел к ней, постоял, вглядываясь в колючую глубину. Краем глаза он заметил что-то неправильное, блики от огня и отблески на стекле шариков не совпадали. «Хоть что-то интересное», - подумал Иван. Он прогулялся вокруг елки, выискивая подходящее место для наблюдения. Наконец развернулся спиной к камину, загородив собой пламя. Точно, ему не показалось, пятна неяркого цвета плыли по поверхности шаров, как будто внутри каждого было установлена лампа теней. Иван выбрал один из шаров, желтый с волной по экватору, и заглянул в него: «…он, Иван, десятилетний, вытирает кровавую юшку и облизывает сбитые кулаки, провожая взглядом пацанов из соседнего двора. В носу щиплют злые слезы. «Когда я вырасту, я займусь серьезно боксом, и никогда не буду больше валяться в грязи перед этими уродами», - мысли парнишки отражаются на лице также четко, как будто их написали фломастером…». Иван-взрослый отшатнулся. Он вспомнил. Боксом он, конечно, так и не занялся, в его взрослой жизни не нашлось свободного времени на подростковые глупости и обиды.
Мужчина перевел взгляд на другой шар, ярко-синий, обсыпанный зеркальной крошкой, всмотрелся: «…его сын, Мишка, стоит перед ним, насупившись, но поглядывая просительно. «Папа, мне обязательно нужно научиться кататься на велосипеде, все во дворе уже умеют. Поможешь мне?». И пустая отмашка самого Ивана: «Да-да, конечно, вот квартал закроем, там свободнее буду»….». Сцена остро кольнула стыдом. «Было такое, точно», - вспомнил Иван. Он прикинул, что Мишке уже за тридцать, значит, задержался с обещанием примерно на четверть века.
Его внимание привлек шар по соседству, вызывающе красный, в золотых узорах. Иван сосредоточился: «… Иван-влюбленный юноша захлебывается восторгом и обещаниями, целуя лицо своей невесты, «Ты моя единственная на свете, я люблю тебя, я всегда буду с тобой, все время мира теперь наше», и Машины щеки цветут счастливым румянцем…». Внутри поднялась грязная пена сожаления – их время с Машей перестало занимать свободное время Ивана достаточно быстро.
Иван шагнул назад и обвел елку взглядом. На ней висели десятки шаров, десятки обещаний, десятки намерений, не нашедших своего времени. Мужчина решительно сжал кулаки: «Какой бы злой колдун не устроил это место, я все понял! Когда я выйду отсюда, я начну жить по-другому, обещаю! Мне пора просыпаться! Отпустите меня!».
***
«Мы сделали все, что могли», - усталый голос мужчины в зеленой хирургической робе звучал глухо и невыразительно, - «Но кома вашего мужа стала глубже, теперь речь идет о смерти мозга, мне очень жаль. Я оставлю вас сейчас, до утра вам нужно принять решение об отключении поддерживающей аппаратуры. Я буду ждать вас после обхода». Осунувшееся и почерневшее лицо женщины не выражало ничего. За окном из чернильной темноты падали снежинки. «До утра. Значит, до утра у него есть свободное время».
КОНЕЦ
«Бом!»
Иван вздрогнул и огляделся. Он находился в небольшой, симпатично обставленной комнате. Такие часто изображают на рождественских открытках и печатают в новогодних выпусках журналов дизайна и интерьера. Напротив него в камине весело горели дрова, блики плясали по комнате, создавая уют. На каминной полке среди фарфоровых безделушек стояли часы, бой которых привел его в себя. Глубокое кресло рядом манило присесть. В углу блестела шарами и гирляндами пушистая елка, праздничная и одновременно домашняя.
«Похоже, Сочельник, но что вообще тут происходит?» - подумал Иван. Он обошел комнату по периметру, дверей не было. За окнами крупными хлопьями шел снег, снежинки падали из чернильной темноты. Окна не открывались, никаких ручек на рамах не было, и Иван подозревал, что разбить их тоже не получится. Он вернулся к креслу, посидел, вглядываясь в языки пламени. Мысли скакали бешеными зайцами, впрочем, толковых среди них было соответственно. Часы снова бомкнули, но часовая стрелка не двинулась. «Значит и ко времени есть вопросы», - отметил мужчина. Иван прислушался к себе, голода не было, пить не хотелось, в «кабинет размышлений» тоже не тянуло. «Это, конечно, плюс», - он прикинул, как устраивал бы под елкой отхожее место, и криво усмехнулся.
Ничего не происходило, в камине так же потрескивали поленья, тикали неправильные часы, елка молча улыбалась ему шарами. Иван подошел к ней, постоял, вглядываясь в колючую глубину. Краем глаза он заметил что-то неправильное, блики от огня и отблески на стекле шариков не совпадали. «Хоть что-то интересное», - подумал Иван. Он прогулялся вокруг елки, выискивая подходящее место для наблюдения. Наконец развернулся спиной к камину, загородив собой пламя. Точно, ему не показалось, пятна неяркого цвета плыли по поверхности шаров, как будто внутри каждого было установлена лампа теней. Иван выбрал один из шаров, желтый с волной по экватору, и заглянул в него: «…он, Иван, десятилетний, вытирает кровавую юшку и облизывает сбитые кулаки, провожая взглядом пацанов из соседнего двора. В носу щиплют злые слезы. «Когда я вырасту, я займусь серьезно боксом, и никогда не буду больше валяться в грязи перед этими уродами», - мысли парнишки отражаются на лице также четко, как будто их написали фломастером…». Иван-взрослый отшатнулся. Он вспомнил. Боксом он, конечно, так и не занялся, в его взрослой жизни не нашлось свободного времени на подростковые глупости и обиды.
Мужчина перевел взгляд на другой шар, ярко-синий, обсыпанный зеркальной крошкой, всмотрелся: «…его сын, Мишка, стоит перед ним, насупившись, но поглядывая просительно. «Папа, мне обязательно нужно научиться кататься на велосипеде, все во дворе уже умеют. Поможешь мне?». И пустая отмашка самого Ивана: «Да-да, конечно, вот квартал закроем, там свободнее буду»….». Сцена остро кольнула стыдом. «Было такое, точно», - вспомнил Иван. Он прикинул, что Мишке уже за тридцать, значит, задержался с обещанием примерно на четверть века.
Его внимание привлек шар по соседству, вызывающе красный, в золотых узорах. Иван сосредоточился: «… Иван-влюбленный юноша захлебывается восторгом и обещаниями, целуя лицо своей невесты, «Ты моя единственная на свете, я люблю тебя, я всегда буду с тобой, все время мира теперь наше», и Машины щеки цветут счастливым румянцем…». Внутри поднялась грязная пена сожаления – их время с Машей перестало занимать свободное время Ивана достаточно быстро.
Иван шагнул назад и обвел елку взглядом. На ней висели десятки шаров, десятки обещаний, десятки намерений, не нашедших своего времени. Мужчина решительно сжал кулаки: «Какой бы злой колдун не устроил это место, я все понял! Когда я выйду отсюда, я начну жить по-другому, обещаю! Мне пора просыпаться! Отпустите меня!».
***
«Мы сделали все, что могли», - усталый голос мужчины в зеленой хирургической робе звучал глухо и невыразительно, - «Но кома вашего мужа стала глубже, теперь речь идет о смерти мозга, мне очень жаль. Я оставлю вас сейчас, до утра вам нужно принять решение об отключении поддерживающей аппаратуры. Я буду ждать вас после обхода». Осунувшееся и почерневшее лицо женщины не выражало ничего. За окном из чернильной темноты падали снежинки. «До утра. Значит, до утра у него есть свободное время».
КОНЕЦ
«Бом!»
Иван вздрогнул и огляделся. Он находился в небольшой, симпатично обставленной комнате. Такие часто изображают на рождественских открытках и печатают в новогодних выпусках журналов дизайна и интерьера. Напротив него в камине весело горели дрова, блики плясали по комнате, создавая уют. На каминной полке среди фарфоровых безделушек стояли часы, бой которых привел его в себя. Глубокое кресло рядом манило присесть. В углу блестела шарами и гирляндами пушистая елка, праздничная и одновременно домашняя.
«Похоже, Сочельник, но что вообще тут происходит?» - подумал Иван. Он обошел комнату по периметру, дверей не было. За окнами крупными хлопьями шел снег, снежинки падали из чернильной темноты. Окна не открывались, никаких ручек на рамах не было, и Иван подозревал, что разбить их тоже не получится. Он вернулся к креслу, посидел, вглядываясь в языки пламени. Мысли скакали бешеными зайцами, впрочем, толковых среди них было соответственно. Часы снова бомкнули, но часовая стрелка не двинулась. «Значит и ко времени есть вопросы», - отметил мужчина. Иван прислушался к себе, голода не было, пить не хотелось, в «кабинет размышлений» тоже не тянуло. «Это, конечно, плюс», - он прикинул, как устраивал бы под елкой отхожее место, и криво усмехнулся.
Ничего не происходило, в камине так же потрескивали поленья, тикали неправильные часы, елка молча улыбалась ему шарами. Иван подошел к ней, постоял, вглядываясь в колючую глубину. Краем глаза он заметил что-то неправильное, блики от огня и отблески на стекле шариков не совпадали. «Хоть что-то интересное», - подумал Иван. Он прогулялся вокруг елки, выискивая подходящее место для наблюдения. Наконец развернулся спиной к камину, загородив собой пламя. Точно, ему не показалось, пятна неяркого цвета плыли по поверхности шаров, как будто внутри каждого было установлена лампа теней. Иван выбрал один из шаров, желтый с волной по экватору, и заглянул в него: «…он, Иван, десятилетний, вытирает кровавую юшку и облизывает сбитые кулаки, провожая взглядом пацанов из соседнего двора. В носу щиплют злые слезы. «Когда я вырасту, я займусь серьезно боксом, и никогда не буду больше валяться в грязи перед этими уродами», - мысли парнишки отражаются на лице также четко, как будто их написали фломастером…». Иван-взрослый отшатнулся. Он вспомнил. Боксом он, конечно, так и не занялся, в его взрослой жизни не нашлось свободного времени на подростковые глупости и обиды.
Мужчина перевел взгляд на другой шар, ярко-синий, обсыпанный зеркальной крошкой, всмотрелся: «…его сын, Мишка, стоит перед ним, насупившись, но поглядывая просительно. «Папа, мне обязательно нужно научиться кататься на велосипеде, все во дворе уже умеют. Поможешь мне?». И пустая отмашка самого Ивана: «Да-да, конечно, вот квартал закроем, там свободнее буду»….». Сцена остро кольнула стыдом. «Было такое, точно», - вспомнил Иван. Он прикинул, что Мишке уже за тридцать, значит, задержался с обещанием примерно на четверть века.
Его внимание привлек шар по соседству, вызывающе красный, в золотых узорах. Иван сосредоточился: «… Иван-влюбленный юноша захлебывается восторгом и обещаниями, целуя лицо своей невесты, «Ты моя единственная на свете, я люблю тебя, я всегда буду с тобой, все время мира теперь наше», и Машины щеки цветут счастливым румянцем…». Внутри поднялась грязная пена сожаления – их время с Машей перестало занимать свободное время Ивана достаточно быстро.
Иван шагнул назад и обвел елку взглядом. На ней висели десятки шаров, десятки обещаний, десятки намерений, не нашедших своего времени. Мужчина решительно сжал кулаки: «Какой бы злой колдун не устроил это место, я все понял! Когда я выйду отсюда, я начну жить по-другому, обещаю! Мне пора просыпаться! Отпустите меня!».
***
«Мы сделали все, что могли», - усталый голос мужчины в зеленой хирургической робе звучал глухо и невыразительно, - «Но кома вашего мужа стала глубже, теперь речь идет о смерти мозга, мне очень жаль. Я оставлю вас сейчас, до утра вам нужно принять решение об отключении поддерживающей аппаратуры. Я буду ждать вас после обхода». Осунувшееся и почерневшее лицо женщины не выражало ничего. За окном из чернильной темноты падали снежинки. «До утра. Значит, до утра у него есть свободное время».
КОНЕЦ
«Бом!»
Иван вздрогнул и огляделся. Он находился в небольшой, симпатично обставленной комнате. Такие часто изображают на рождественских открытках и печатают в новогодних выпусках журналов дизайна и интерьера. Напротив него в камине весело горели дрова, блики плясали по комнате, создавая уют. На каминной полке среди фарфоровых безделушек стояли часы, бой которых привел его в себя. Глубокое кресло рядом манило присесть. В углу блестела шарами и гирляндами пушистая елка, праздничная и одновременно домашняя.
«Похоже, Сочельник, но что вообще тут происходит?» - подумал Иван. Он обошел комнату по периметру, дверей не было. За окнами крупными хлопьями шел снег, снежинки падали из чернильной темноты. Окна не открывались, никаких ручек на рамах не было, и Иван подозревал, что разбить их тоже не получится. Он вернулся к креслу, посидел, вглядываясь в языки пламени. Мысли скакали бешеными зайцами, впрочем, толковых среди них было соответственно. Часы снова бомкнули, но часовая стрелка не двинулась. «Значит и ко времени есть вопросы», - отметил мужчина. Иван прислушался к себе, голода не было, пить не хотелось, в «кабинет размышлений» тоже не тянуло. «Это, конечно, плюс», - он прикинул, как устраивал бы под елкой отхожее место, и криво усмехнулся.
Ничего не происходило, в камине так же потрескивали поленья, тикали неправильные часы, елка молча улыбалась ему шарами. Иван подошел к ней, постоял, вглядываясь в колючую глубину. Краем глаза он заметил что-то неправильное, блики от огня и отблески на стекле шариков не совпадали. «Хоть что-то интересное», - подумал Иван. Он прогулялся вокруг елки, выискивая подходящее место для наблюдения. Наконец развернулся спиной к камину, загородив собой пламя. Точно, ему не показалось, пятна неяркого цвета плыли по поверхности шаров, как будто внутри каждого было установлена лампа теней. Иван выбрал один из шаров, желтый с волной по экватору, и заглянул в него: «…он, Иван, десятилетний, вытирает кровавую юшку и облизывает сбитые кулаки, провожая взглядом пацанов из соседнего двора. В носу щиплют злые слезы. «Когда я вырасту, я займусь серьезно боксом, и никогда не буду больше валяться в грязи перед этими уродами», - мысли парнишки отражаются на лице также четко, как будто их написали фломастером…». Иван-взрослый отшатнулся. Он вспомнил. Боксом он, конечно, так и не занялся, в его взрослой жизни не нашлось свободного времени на подростковые глупости и обиды.
Мужчина перевел взгляд на другой шар, ярко-синий, обсыпанный зеркальной крошкой, всмотрелся: «…его сын, Мишка, стоит перед ним, насупившись, но поглядывая просительно. «Папа, мне обязательно нужно научиться кататься на велосипеде, все во дворе уже умеют. Поможешь мне?». И пустая отмашка самого Ивана: «Да-да, конечно, вот квартал закроем, там свободнее буду»….». Сцена остро кольнула стыдом. «Было такое, точно», - вспомнил Иван. Он прикинул, что Мишке уже за тридцать, значит, задержался с обещанием примерно на четверть века.
Его внимание привлек шар по соседству, вызывающе красный, в золотых узорах. Иван сосредоточился: «… Иван-влюбленный юноша захлебывается восторгом и обещаниями, целуя лицо своей невесты, «Ты моя единственная на свете, я люблю тебя, я всегда буду с тобой, все время мира теперь наше», и Машины щеки цветут счастливым румянцем…». Внутри поднялась грязная пена сожаления – их время с Машей перестало занимать свободное время Ивана достаточно быстро.
Иван шагнул назад и обвел елку взглядом. На ней висели десятки шаров, десятки обещаний, десятки намерений, не нашедших своего времени. Мужчина решительно сжал кулаки: «Какой бы злой колдун не устроил это место, я все понял! Когда я выйду отсюда, я начну жить по-другому, обещаю! Мне пора просыпаться! Отпустите меня!».
***
«Мы сделали все, что могли», - усталый голос мужчины в зеленой хирургической робе звучал глухо и невыразительно, - «Но кома вашего мужа стала глубже, теперь речь идет о смерти мозга, мне очень жаль. Я оставлю вас сейчас, до утра вам нужно принять решение об отключении поддерживающей аппаратуры. Я буду ждать вас после обхода». Осунувшееся и почерневшее лицо женщины не выражало ничего. За окном из чернильной темноты падали снежинки. «До утра. Значит, до утра у него есть свободное время».
КОНЕЦ
«Бом!»
Иван вздрогнул и огляделся. Он находился в небольшой, симпатично обставленной комнате. Такие часто изображают на рождественских открытках и печатают в новогодних выпусках журналов дизайна и интерьера. Напротив него в камине весело горели дрова, блики плясали по комнате, создавая уют. На каминной полке среди фарфоровых безделушек стояли часы, бой которых привел его в себя. Глубокое кресло рядом манило присесть. В углу блестела шарами и гирляндами пушистая елка, праздничная и одновременно домашняя.
«Похоже, Сочельник, но что вообще тут происходит?» - подумал Иван. Он обошел комнату по периметру, дверей не было. За окнами крупными хлопьями шел снег, снежинки падали из чернильной темноты. Окна не открывались, никаких ручек на рамах не было, и Иван подозревал, что разбить их тоже не получится. Он вернулся к креслу, посидел, вглядываясь в языки пламени. Мысли скакали бешеными зайцами, впрочем, толковых среди них было соответственно. Часы снова бомкнули, но часовая стрелка не двинулась. «Значит и ко времени есть вопросы», - отметил мужчина. Иван прислушался к себе, голода не было, пить не хотелось, в «кабинет размышлений» тоже не тянуло. «Это, конечно, плюс», - он прикинул, как устраивал бы под елкой отхожее место, и криво усмехнулся.
Ничего не происходило, в камине так же потрескивали поленья, тикали неправильные часы, елка молча улыбалась ему шарами. Иван подошел к ней, постоял, вглядываясь в колючую глубину. Краем глаза он заметил что-то неправильное, блики от огня и отблески на стекле шариков не совпадали. «Хоть что-то интересное», - подумал Иван. Он прогулялся вокруг елки, выискивая подходящее место для наблюдения. Наконец развернулся спиной к камину, загородив собой пламя. Точно, ему не показалось, пятна неяркого цвета плыли по поверхности шаров, как будто внутри каждого было установлена лампа теней. Иван выбрал один из шаров, желтый с волной по экватору, и заглянул в него: «…он, Иван, десятилетний, вытирает кровавую юшку и облизывает сбитые кулаки, провожая взглядом пацанов из соседнего двора. В носу щиплют злые слезы. «Когда я вырасту, я займусь серьезно боксом, и никогда не буду больше валяться в грязи перед этими уродами», - мысли парнишки отражаются на лице также четко, как будто их написали фломастером…». Иван-взрослый отшатнулся. Он вспомнил. Боксом он, конечно, так и не занялся, в его взрослой жизни не нашлось свободного времени на подростковые глупости и обиды.
Мужчина перевел взгляд на другой шар, ярко-синий, обсыпанный зеркальной крошкой, всмотрелся: «…его сын, Мишка, стоит перед ним, насупившись, но поглядывая просительно. «Папа, мне обязательно нужно научиться кататься на велосипеде, все во дворе уже умеют. Поможешь мне?». И пустая отмашка самого Ивана: «Да-да, конечно, вот квартал закроем, там свободнее буду»….». Сцена остро кольнула стыдом. «Было такое, точно», - вспомнил Иван. Он прикинул, что Мишке уже за тридцать, значит, задержался с обещанием примерно на четверть века.
Его внимание привлек шар по соседству, вызывающе красный, в золотых узорах. Иван сосредоточился: «… Иван-влюбленный юноша захлебывается восторгом и обещаниями, целуя лицо своей невесты, «Ты моя единственная на свете, я люблю тебя, я всегда буду с тобой, все время мира теперь наше», и Машины щеки цветут счастливым румянцем…». Внутри поднялась грязная пена сожаления – их время с Машей перестало занимать свободное время Ивана достаточно быстро.
Иван шагнул назад и обвел елку взглядом. На ней висели десятки шаров, десятки обещаний, десятки намерений, не нашедших своего времени. Мужчина решительно сжал кулаки: «Какой бы злой колдун не устроил это место, я все понял! Когда я выйду отсюда, я начну жить по-другому, обещаю! Мне пора просыпаться! Отпустите меня!».
***
«Мы сделали все, что могли», - усталый голос мужчины в зеленой хирургической робе звучал глухо и невыразительно, - «Но кома вашего мужа стала глубже, теперь речь идет о смерти мозга, мне очень жаль. Я оставлю вас сейчас, до утра вам нужно принять решение об отключении поддерживающей аппаратуры. Я буду ждать вас после обхода». Осунувшееся и почерневшее лицо женщины не выражало ничего. За окном из чернильной темноты падали снежинки. «До утра. Значит, до утра у него есть свободное время».
КОНЕЦ