Дорогие пользователи! С 15 декабря Форум Дети закрыт для общения. Выражаем благодарность всем нашим пользователям, принимавшим участие в дискуссиях и горячих спорах. Редакция сосредоточится на выпуске увлекательных статей и новостей, которые вы сможете обсудить в комментариях. Не пропустите!
вот и сняли бы все "мокрые" сцены летом.
Сложной была сцена встречи Буратино с черепахой Тортилой в пруду.
Пруд для съёмок выкопали специально под Минском. Дело было в ноябре съёмочная группа отчаянно мёрзла. Но больше всех мёрзли дети.
Температура воздуха плюс восемь, вода - плюс четыре. Буратино в тонкой курточке на голое тело сидит на «листе кувшинки», который лежит на обыкновенной надутой камере. Один раз Дима перевернулся с «кувшинки». Всякий раз съёмки останавливались, мальчика растирали спиртом.
вот сейчас бы точно никто ребенка не пустил бы
Буратино спрятался в кувшине, а Карабас-Барабас и Дуремар разбил его.
Кувшин был огромный и тяжёлый, а главное, он был в единственном экземпляре. Мальчик залез во внутрь. Было темно и страшно. Откуда прилетит удар не понятно. Как вспоминал Дмитрий – это, наверное, самый страшный момент на съёмках. Все боялись бросать в него кружку — мало ли что, ребенок внутри! Кружка наполнена камнями. А снять надо было с первого дубля. Кувшин подпилили. Кружку кидал сам Нечаев. Когда кувшин раскололся, горловина, весившая в половину Димы, повисла на его шее. На площадке все ахнули! Эта горловина придавила Диму к полу, а ему по сюжету надо выскочить из разбитого кувшина и из кадра. Когда Дима поднял голову, он увидел подсказку – режиссёр Нечаев показывал ему жест – к носу приставил большой палец. Дима всё повторил и выскочил из кадра. Так был снят этот эпизод.
Буратино спрятался в кувшине, а Карабас-Барабас и Дуремар разбил его.
Кувшин был огромный и тяжёлый, а главное, он был в единственном экземпляре. Мальчик залез во внутрь. Было темно и страшно. Откуда прилетит удар не понятно. Как вспоминал Дмитрий – это, наверное, самый страшный момент на съёмках. Все боялись бросать в него кружку — мало ли что, ребенок внутри! Кружка наполнена камнями. А снять надо было с первого дубля. Кувшин подпилили. Кружку кидал сам Нечаев. Когда кувшин раскололся, горловина, весившая в половину Димы, повисла на его шее. На площадке все ахнули! Эта горловина придавила Диму к полу, а ему по сюжету надо выскочить из разбитого кувшина и из кадра. Когда Дима поднял голову, он увидел подсказку – режиссёр Нечаев показывал ему жест – к носу приставил большой палец. Дима всё повторил и выскочил из кадра. Так был снят этот эпизод.
Причём, когда Диму подвесили, режиссёр с оператором стали спорить – «тот объектив-не тот, а этот, выставлять камеру, и совершенно забыли про Димку. И вдруг в тишине: «Дядя Лёня, дядя Лёня»».
А Ролан Быков ещё и подкручивал подвешенного Диму. Перед глазами мальчика мелькали то горы, то море, то горы, то море. «Страшно! И всякий раз, когда на дубль подходил Быков, я тихо просил: «Только не раскручивайте».
Причём, когда Диму подвесили, режиссёр с оператором стали спорить – «тот объектив-не тот, а этот, выставлять камеру, и совершенно забыли про Димку. И вдруг в тишине: «Дядя Лёня, дядя Лёня»».
А Ролан Быков ещё и подкручивал подвешенного Диму. Перед глазами мальчика мелькали то горы, то море, то горы, то море. «Страшно! И всякий раз, когда на дубль подходил Быков, я тихо просил: «Только не раскручивайте».
Причём, когда Диму подвесили, режиссёр с оператором стали спорить – «тот объектив-не тот, а этот, выставлять камеру, и совершенно забыли про Димку. И вдруг в тишине: «Дядя Лёня, дядя Лёня»».
А Ролан Быков ещё и подкручивал подвешенного Диму. Перед глазами мальчика мелькали то горы, то море, то горы, то море. «Страшно! И всякий раз, когда на дубль подходил Быков, я тихо просил: «Только не раскручивайте».
Татьяна Проценко вспоминала: «Самое сложное было плакать на съёмках. Например, когда я жалею Буратино, посаженного в темный чулан. Мне и глицерин в глаза закапывали, и лук к глазам подносили — а толку не было. Леонид Нечаев со мной работал серьёзно, как режиссёр с актрисой. Он рассказывал какие-то печальные истории, а у меня ничего не получалось. И от этой обиды, что не получается заплакать и сыграть, я разрыдалась. Леонид Алексеевич сам взял камеру и закричал: «Снимаем!» А потом меня взяли на руки, обсыпали поцелуями, одарили конфетами».
Татьяна Проценко вспоминала: «Самое сложное было плакать на съёмках. Например, когда я жалею Буратино, посаженного в темный чулан. Мне и глицерин в глаза закапывали, и лук к глазам подносили — а толку не было. Леонид Нечаев со мной работал серьёзно, как режиссёр с актрисой. Он рассказывал какие-то печальные истории, а у меня ничего не получалось. И от этой обиды, что не получается заплакать и сыграть, я разрыдалась. Леонид Алексеевич сам взял камеру и закричал: «Снимаем!» А потом меня взяли на руки, обсыпали поцелуями, одарили конфетами».
Татьяна Проценко вспоминала: «Самое сложное было плакать на съёмках. Например, когда я жалею Буратино, посаженного в темный чулан. Мне и глицерин в глаза закапывали, и лук к глазам подносили — а толку не было. Леонид Нечаев со мной работал серьёзно, как режиссёр с актрисой. Он рассказывал какие-то печальные истории, а у меня ничего не получалось. И от этой обиды, что не получается заплакать и сыграть, я разрыдалась. Леонид Алексеевич сам взял камеру и закричал: «Снимаем!» А потом меня взяли на руки, обсыпали поцелуями, одарили конфетами».
Дмитрий Иосифов рассказывал: «Меня мама спрашивала: «Ты вообще понимаешь, с тобой снимаются великие Этуш, Быков?» А я ничего не понимал и относился ко всем как к дядям и тётям. И у меня шло разделение – к кому-то я относился очень хорошо, а кого-то я побаивался. Николая Гринько (папу Карло) и Юрия Катина-Ярцева (Джузеппе) я обожал, а Владимира Этуша (Карабаса-Барабаса) и Баадура Цуладзе (хозяина харчевни) побаивался. Например, в сцене в харчевне я каждый дубль позвоночником чувствовал (где хозяин харчевни обещал проткнуть Буратино как жука). Я каждый дубль чувствовал этот удар шампура в позвоночник, всё натуральней и натуральней от дубля к дублю. И мне стало страшно».
Дмитрий Иосифов рассказывал: «Меня мама спрашивала: «Ты вообще понимаешь, с тобой снимаются великие Этуш, Быков?» А я ничего не понимал и относился ко всем как к дядям и тётям. И у меня шло разделение – к кому-то я относился очень хорошо, а кого-то я побаивался. Николая Гринько (папу Карло) и Юрия Катина-Ярцева (Джузеппе) я обожал, а Владимира Этуша (Карабаса-Барабаса) и Баадура Цуладзе (хозяина харчевни) побаивался. Например, в сцене в харчевне я каждый дубль позвоночником чувствовал (где хозяин харчевни обещал проткнуть Буратино как жука). Я каждый дубль чувствовал этот удар шампура в позвоночник, всё натуральней и натуральней от дубля к дублю. И мне стало страшно».
После этого Этуш жаловался режиссеру: «Какой злой мальчишка этот Димка. Он ведь не просто эту шишку бросает, он метит мне в голову. Обязательно попадает. Безобразник!».
После этого Этуш жаловался режиссеру: «Какой злой мальчишка этот Димка. Он ведь не просто эту шишку бросает, он метит мне в голову. Обязательно попадает. Безобразник!».