По прозвищу Че – 2

Да уж...

И находила себе силы жить дальше, работать.

Сильная!

Путешественникам предстояло пересечь две тысячи миль однообразных пустынных пампасов, для того чтобы попасть в Ла-Пас, крупнейший город Боливии. Они ехали во втором классе в обществе индейцев, работавших на сахарных заводах в Жужуе, но Феррер высказался об этой поездке так: «Мы сидели на местах второго класса, зато с первоклассными людьми». В Ла-Пасе они сняли обшарпанную комнатушку и там было вбито в стену два гвоздя, на которые они вешали свои вещи. 24 июля Эрнесто написал своим родителям: «Я рассчитывал месяц поработать врачом на оловянном руднике, а Цыганенок был бы моим ассистентом. Но из этого ничего не получилось (врач, обещавший им эту работу, исчез). Я немного разочарован из-за того, что нельзя остаться здесь: это очень интересная страна, переживающая особенно интересное время. 2 августа вступает в действие аграрная реформа, и по всей стране ожидаются недовольства и бунты. Правительство почти полностью доказало свою несостоятельность в управлении массами крестьян и шахтеров».

Ла Пас

"Мой брат – Че" Гевара Хуан Мартин
Единственным, что возвращало матери подобие комфорта, были письма Эрнесто. Они приходили эпизодически, и он извинялся, что ему не хватает денег, чтобы купить марки. Некоторые из его писем были адресованы всей семье, некоторые – кому-то персонально. Писал он нам лично или нет, результат был тот же. Каждое письмо становилось событием, и вокруг него собиралась вся семья. Усилия всех объединялись: его почерк был неразборчивым, и требовалось порой несколько часов, чтобы его расшифровать. Один из нас, как правило, мой отец или моя мать, читал письмо вслух, постоянно спотыкаясь на словах, пытаясь угадать их значение. О телефонной связи не шло и речи из-за высокой стоимости. Кроме того, получить линию на столь большое расстояние было проблемой в любой стране Латинской Америки. По этой причине мы не слышали голос Эрнесто в течение многих лет. Его письма представляли собой разумное сочетание юмора, иронии, вопросов о семье и экономических, исторических и философских эссе. На земле и в контакте с бедняками, которых он встречал по пути, его политическое сознание и негодование по поводу несправедливости вскипали. И чувствовалось преобразование в нем. Он отмечал эксплуатацию слабых сильными мира сего: он становился коммунистом.

Как-то Феррер попросил Эрнесто, выполнявшего обязанности казначея, дать ему денег, чтобы помыться, на что тот с полной серьезностью ответил, что это бесполезное занятие и что в первую очередь следует думать о пище, а потом уже о чистоте. Цыганенок продолжал настаивать, и Гевара сказал, что ради ванны ему придется пожертвовать завтраком. Спустя несколько часов чисто вымытый Феррер глотал слюнки, глядя, как Эрнесто пьет кофе с молоком и ест печенье. Правда, вскоре доктор смягчился и поделился с другом завтраком. По пути из Боливии Эрнесто вновь обратился к своей старой любви - археологии. Он посетил руины в Тихуанако, а затем Исла-дель Соль на озере Титикака. Из письма матери: «Я осознал, что у меня как исследователя есть глубоко затаенная мечта, когда нашел на местном кладбище статуэтку женщины размером с мой мизинец». 17 августа они пересекли перуанскую границу в Юнгу Йо и были задержаны таможенниками, которые старательно проверили их книги и записи о сельском хозяйстве, сделанные в Боливии.

Тиуанако

26 сентября друзья пересекли границу Эквадора, направившись сначала в Юкильяс, затем в Пуэрто-Бояивар, а оттуда в Гуа-якиль. Там они снова встретились с Рохо. Тот позднее вспоминал, как Эрнесто выиграл спор насчет состояния своего нижнего белья. Он снял его, и удивленным взглядам друзей предстал самостоятельно стоящий предмет неопределимого цвета, покрытый грязью со всех дорог, по которым они странствовали. Рохо также рассказывал, как он предложил им отправиться в Гватемалу, где начиналась революция, опиравшаяся преимущественно на сельскохозяйственных рабочих. Чтобы оплатить поездку или, по крайней мере, ее начало, они продали часть своего скудного запаса одежды и наконец 24 октября отплыли из Гуаякиля в Панаму. Именно там Че дебютировал как журналист: его статья о Мачу-Пикчу была опубликована в журнале «Сиете».

Наконец друзья нашли способ переправиться в Коста-Рику, но Эрнесто, не обращавший внимания ни на что, кроме своих прихотей, и не желавший менять планов из-за каких-нибудь затруднений или спешки, сказал, что он не уедет из Панамы до тех пор, пока не увидит английскую королеву, которая должна была прибыть в эту страну с официальным визитом. В столицы Никарагуа Эрнесто встретила телеграмма от отца, предлагавшего ему деньги. Он был этим очень недоволен. «Я думаю, что они уже должны были понять, что я не стану просить у них денег, независимо от того, в каком государстве нахожусь». Затем они выехали в Гватемалу, где рассчитывали продать автомобиль, но деньги закончились раньше, так что они принялись продавать его по частям: сначала домкрат, затем фары и все остальное, что удалось сбыть. На том, что осталось, им предстояло добраться до Гватемалы.

Старый кафедральный собор в Манагуа – столице Никарагуа

В декабре 1953 года Эрнесто написал матери: «Это единственная заслуживающая внимания страна в Центральной Америке несмотря даже на то, что ее столица не больше, чем Баия-Бланка, и совершенно сонная. Конечно, все режимы теряют что-то из своего облика, когда встретишься с ними вплотную; здесь, будто специально для того, чтобы подтвердить правило, видишь произвол и грабежи, но здесь же существует реальная атмосфера демократии и сотрудничества, возникшая благодаря иностранцам, которые по тем или иным причинам бросили здесь якорь». 20 декабря, через несколько дней после прибытия в город Гватемалу, столицу этого государства, Эрнесто отправился на встречу с перуанкой по имени Ильда Гадеа, чтобы выяснить, не может ли она помочь им найти недорогое жилье.

Ильда Гадеа

Вот как она описывает свою первую встречу с этими двумя молодыми людьми: «Им было примерно по двадцать пять — двадцать шесть лет, на вид они были худощавыми и более рослыми, чем большинство обитателей нашей части мира — что-то около пяти футов и девяти-десяти дюймов. Гевара, очень незагорелый и бледный, с каштановыми волосами, большими выразительными глазами, коротким носом, правильными чертами лица, казался в целом очень красивым. У него был чуть хрипловатый, очень мужественный голос, которого трудно было ожидать, судя по его довольно слабому сложению. Двигался он быстро и ловко, но при этом казалось, что он всегда спокоен. Я обратила внимание, что у него умный и проницательный взгляд и что его замечания очень остры. Он произвел на меня впечатление немного тщеславного и самодовольного человека. Позже я узнала, что обращение за помощью смущало Гевару, что он страдал от приступа астмы и поэтому был вынужден напрягать грудь, чтобы иметь возможность дышать. Как и многие латиноамериканцы, я настороженно относилась к аргентинцам». Доброжелательное описание Ильды умалчивает о том, что Эрнесто был обут в ветхие, донельзя изношенные ботинки и имел одну-единственную рубаху, выбивавшуюся из-за пояса. По совету Ильды Эрнесто, Гуало и Рохо переселились в ночлежку на Пятой улице.

Ильда Гадеа и Эрнесто Гевара

Через три дня после первой встречи, во время которой Гевара мучился от астмы, благодарные аргентинцы посетили Ильду в ее пансионате. Девушка, конечно, не могла при первых встречах произвести на Эрнесто слишком сильное впечатление. Это была маленькая пухленькая интеллектуалка двадцати семи лет, на два года старше Гевары. От своей бабушки-индианки она унаследовала раскосые, как у азиатов, глаза. У нее было интересное политическое прошлое: диктатура генерала Мануэля Одрии выслали ее из Перу за активное участие в деятельности Американского народно-революционного альянса, а в Гватемале она работала в правительственном агентстве, оказывавшем поддержку кооперативам и мелким фермерам. Одна из коллег Ильды, Мирна Торрес, оказалась больше увлечена вновь прибывшими и записала в своем дневнике 27 декабря: «Я встретила очень привлекательного аргентинского мальчика». Тем временем Эрнесто настигли те испытания и беды, которых, казалось бы, удалось избегать во время путешествия, и приступы астмы стали очень серьезными. Но мучения, однако, не помешали ему броситься на поиски работы. Через несколько дней после прибытия он написал матери: «Сейчас я выясняю, смогу ли получить работу в лепрозории за 250 кетцалей со свободными вечерами, но пока что нет ничего определенного. Тем не менее я, конечно, так или иначе устроюсь, поскольку люди здесь доброжелательные, а докторов не хватает».

Спустя несколько дней в их группу влилось несколько кубинских беглецов. У них было очень плохо с деньгами, и потому они обратились к Эрнесто с просьбой о бесплатном лечении. И в это время он под влиянием изгнанников сменил круг своего чтения. С Ильдой они беседовали о Сартре, которым оба восхищались. Она дала Эрнесто книги Мао Цзэдуна. Как казалось Че, перемены в Латинской Америке не могли произойти через половинчатые реформы; революция должна была быть насильственной. Ильда попыталась успокоить его, он в ответ взорвался: «И пусть никто не пытается успокоить меня!». Шайка кубинских проходимцев предложила Эрнесто способ добыть денег, занявшись своеобразным бизнесом: продажей картин с изображением Христа, творящего чудо. Изображения, напечатанные на оловянной фольге, были смонтированы в деревянных коробках и особым образом подсвечены. «В настоящее время я торгую на улицах хорошенькими картинками Господа Эскипульского, черного Христа, творящего всевозможные чудеса. У меня уже образовался богатый запас сказок о чудесах Христовых, и постоянно добавляются новые». Но уличная торговля, похоже, не слишком удавалась небольшой компании атеистов - Че мечтал о еде.

Ильда и Че

Пошел второй месяц пребывания Эрнесто в Гватемале. Политическая ситуация обострялась, возрастала опасность переворота. Тем временем наш герой вступил в общение с гватемальскими левыми, которым, вероятно, сочувствовал, хотя был не более чем наблюдателем, стоявшим в стороне от процесса. К концу февраля Эрнесто подвел итог своему не слишком прочному финансовому положению: «Один песо в день за уроки английского языка (испанского, я хочу сказать), которые я даю гринго, и 30 песо в месяц за помощь в работе над книгой по географии, которую пишет местный экономист. Помощь означает перепечатку на машинке и обработку данных. Итого 50, и если принять во внимание, что моя еда и кров стоят 45, что я не хожу в кино и не нуждаюсь в медицинском обслуживании, то этого больше чем достаточно». Несмотря на этот «обильный» доход, Эрнесто задолжал за жилье за два месяца. Он сводил концы с концами, найдя работу по рисованию уличных реклам.

Отношения Че с Ильдой Гадеа становились все лучше под воздействием присущей обоим интеллектуальной пытливости. У них обнаружились общие интересы в поэзии. Выяснилось, что они оба без ума от киплинговского стихотворения «Если...». Все это сопровождалось долгими и увлекательными спорами о марксизме, в ходе которых Эрнесто упрекал Ильду за то, что она тратит впустую время, пытаясь активно работать в либеральной народной партии. Они вели долгие беседы и порой целыми днями гуляли за городом. Однажды, когда они отправились в Сакатепекес, чтобы посмотреть сельский праздник, то сильно задержались, и не знали, как вернуться в город. Ильда очень беспокоилась, что придется там же заночевать: «Что подумают в моем пансионе?» Эрнесто все же удалось найти возможность доставить ее в столицу. Примерно в это же время он сделал Ильде формально предложение. Он рассказал ей, что у него была интрижка с медсестрой в больнице, где он время от времени бесплатно работал, но он совершенно вольная птица. Ильда была встревожена и предпочла не разговаривать на эту тему.

Сакатепекес

К апрелю с жильем у Эрнесто стало совсем плохо, так что ему пришлось отправиться в общежитие кубинцев, где он спал вместе с ними на полу. В конце концов ему сообщили, что поданное заявление о приеме на работу в области Петен отклонено. Гватемальская виза Эрнесто кончалась, и он решил покинуть страну, чтобы вскоре вернуться туда. Ильде была уверена, что он никогда больше не вернется, что его бродяжий дух окажется сильнее, чем интерес к Гватемале. Он направился и Сальвадор, соседнюю с юга страну, проделав «полпути пешком, а полпути автостопом». При переходе границы сальвадорская полиция конфисковала некоторые из его книг. В Сальвадоре он был в основном занят разговорами об аграрной реформе и чтением стихов случайным знакомым. Неделей позже он снова был в Гватемале и рассказывал друзьям, насколько ужасна ситуация в Сальвадоре, как власти на деньги владельцев плантаций создавали вооруженные банды, и делился опытом общения с полицией. В письме матери Эрнесто воодушевлено рассказывал о руинах городов майя, которые посетил, но отрицал самую мысль чтобы стать археологом. Интересно, что только в этом письме он впервые называет имя Ильды своим родным: «Я при любой возможности пью мате и веду бесконечные дискуссии с товарищем Ильдой Гадеа. Как-никак, у нее золотое сердце, и она помогает мне во всех перипетиях повседневной жизни (начиная с поисков жилья)».

Сальвадор