Жила-была на свете девушка Маша, убежденная чайлд-фри. Если копнуть поглубже, то было понятно, откуда в ней взялось это убеждение: она боялась. Боялась полюбить, стать зависимой, боялась за себя и одновременно за еще не существующего ребенка: когда ей было шесть лет, у нее погиб трехлетний братишка Павлик. Даже став взрослой, относительно успешной 30-летней теткой, она не могла забыть, как металась по квартире с открыткой, которую для Павлика нарисовала перед Новым годом, чтобы положить под елочку. Металась, плакала в три ручья и не знала куда ее деть: Павлик не дожил до Нового года три дня. Выбросить ее было ужасно жалко, но и под елку класть было страшно глупо, и на память оставлять... невыносимо.
Взрослым было не до ее горя, от нее отмахивались: подумаешь, открытка... Она потом вместе с бабушкой отвезла ее Павлику на могилку и оставила, и много лет потом не могла ездить на кладбище вместе с родителями, все представляла, как открытку заметает снег, потом отмывает дождик, и нарисованный акварельными карандашами Дед Мороз с крылышками становится все бледнее и в конце концов совсем исчезает, а потом размокает и бумага. Она Павлика очень любила, он был маленький, забавный и улыбчивый, хоть и приставучий.
Никто тогда и не знал, что с детским горем тоже нужно что-то делать, взрослые были поглощены своими переживаниями и совсем не заметили, как изменила трагедия маленькую Машу: она была молчаливая девочка, переживаниями ни с кем не делилась, и никто и предположить не мог, что это вырастет в такую проблему: выросшая Маша не хотела детей. Даже замуж не пошла, хотя встречалась то с одним молодым человеком, то с другим - но без серьезных намерений. Работала в банке.
Жила она в небольшом подмосковном городке. Однажды в областном Доме ребенка придумали акцию: за месяц до Нового года развесили фотографии деток на огромной елке, стоящей в центральном универсаме, и на каждой фотке была подпись: имя, возраст и мечта. У кого-то это был велосипед, у кого-то - конструктор, у деток постарше - мама с папой... А под елкой стоял ящик с прорезью - для пожертвований. Маша как-то, зайдя в универсам за продуктами, вдруг носом уткнулась в плохого качества ксероксную фотографию своего Павлика... Правда, звали его Миша.
Она тогда ушла из магазина без покупок, все деньги затолкала в прорезь ящика, потом долго ходила по заснеженному городу, вышла случайно к своему бывшему дому, в котором жила еще с родителями и Павликом. Ночью не спала, плакала, металась по квартире и непрерывно курила, хотя вообще-то давно бросила.
Утром она не пошла на работу, поехала в Дом ребенка, пробилась к заведующей, та выслушала ее сбивчивые объяснения и во встрече с Павликом/Мишей наотрез отказала. Сказала, что усыновление как компенсация личной потери - неправильная мера, что дети не игрушка и не лекарство, что Миша - мальчик с проблемами со здоровьем и с особенностями психического развития, что Маша вот даже не замужем, а неполная семья вообще для усыновления не годится. Маша впала в бешенство, кричала и топала ногами, чем еще больше настроила заведующую против себя. Вышла на улицу и долго ходила вокруг ограды, вытягивая шею, дожидаясь, пока деток выведут на прогулку. Не дождалась, ушла.
Ночью ей снилось, что ее Павлика перед самым Новым годом усыновила другая семья, что его увезли далеко-далеко и она никогда больше его не увидит. Снилась размытая дождями новогодняя открытка с Дедом Морозом с крылышками. Утром она проснулась собранная, целеустремленная, как пуля, в 7 утра сделала предложение своему молодому человеку, который слегка обалдел от такого форсажа, но согласился.
В этот же день они рванули в ЗАГС. Там она дала взятку для того, чтобы их расписали через неделю, и понеслась собирать документы: с работы, из ЖЭКа, из налоговой, из психдиспансера, из наркодиспансера и тп. Перед поездкой в Дом ребенка купила большой пакет с подарками заведующей, взяла с собой жениха для поддержки и по приезде кинулась к заведующей в ножки, чтобы та разрешила хотя бы свидание. Та поджимала губки и кочевряжилась, прибрав, однако, пакет с торчащими из него серебристыми и золотистыми горлышками под свой стол. Но тут неожиданно выступил вперед молодой человек, имевший бездну обаяния. В общем, свидание им разрешили.
Мальчик оказался на Павлика не похож, буквально ничего общего. Шутку сыграло плохое качество темной плохо отксеренной фотографии. Павлик был похож на херувима - пухл и румян, а Миша бледен до синевы и худ как анатомический муляж. Более того, у него оказалось косоглазие, рахит, неправильное строение нижней челюсти, из-за чего нижние зубки наползали друг на дружку, а между верхними были огромные прорехи; логоневроз, нервный тик, от которого подергивалась голова, и энурез. Все время свидания он просидел, уставившись в пол. Был похож на дурачка.
Маша была в ужасе, ее молодой человек Дима тоже был заметно обескуражен. Они никогда не видели таких детей и не знали, как с ними общаться. Маша за все 15-минутное свидание сказала всего пару слов, Дима говорил за двоих. Его усилия увенчались успехом: к концу свидания Миша исподлобья наконец на него взглянул и немножко улыбнулся ужасной щербатой улыбкой, эхом повторив какую-то незначащую фразу. Воспитатель, под надзором которого проходило свидание, сказала: "Надо же, вы ему явно нравитесь, обычно из него и слова не вытянешь. Задержка психического развития, что вы хотите. Видимо, родовая или внутриутробная травма, поражение ЦНС - с такими детками очень и очень сложно бывает найти контакт".
Она увела Мишу, и оказалось, что он еще и заметно хромает и ножки у него иксом. Ни одну из привезенных игрушек Миша так и не взял.
Продолжение следует
