Мысль об усыновлении была всегда, еще в школе. Я рано и счастливо вышла замуж, через полтора года родился первый сын. Время от времени я возила в детский дом игрушки и вещи. Когда младшему исполнилось полтора года, пришла в дом ребенка, находившийся неподалеку, и предложила посильную помощь. «Памперсов не хватает всегда», – сказала заведующая. Так мы стали регулярно возить памперсы.
Прошло еще два года, мы уже ждали нашего третьего малыша, УЗИ показало, что у нас будет девочка. При двух красавцах-сыновьях – и еще такое счастье. Я продолжала работать и раз в месяц регулярно отправляла памперсы в дом ребенка.
«А что тут думать – надо забирать»
Когда до родов осталось уже полтора месяца, в нашу жизнь вошел Егор. Я его увидела там, приехав в очередной раз, и просто не смогла забыть. Дома рассказала все мужу, восторгов, понятное дело, не было. Куда же, – ведь рожать скоро – такой был основной мотив.
Мы с ним договорились, что после родов вернемся к теме усыновления малыша. На мое предложение собрать все документы, чтобы потом не мотаться, некогда же будет – согласился без проблем. Мы изумили специалистов опеки: пара с двумя детьми и огромным животом мамы с третьим, собирают «доки» на усыновление.
Родилась дочурка. Прошло три месяца, мы взяли направление и поехали к Егору. Пока ехали до дома ребенка, муж старался найти доводы в пользу того, что, мол, торопимся мы, не время сейчас, вот хотя бы полгода еще подождать. Приехали, приводят нам Егорку. В ожидании смотрю на нашего папу... «А что тут думать – надо забирать», – сказал многодетный отец.
Поехали домой обсуждать с сыновьями. Надо сказать, что беседы на эту тему с детьми я вела профилактически, мальчишки были «за». Для старшего это было решением взрослого тринадцатилетнего парня, для младшего «за» – это друг и товарищ по играм.
Подписано согласие, навещаем каждый день и торопим медицинское обследование. При каждом посещении Егорка очень рад нам, не слезает с рук, смеется, играет. Когда заканчивается время нашего визита – плачет очень сильно; уводят малыша от нас, как отрывают. Егору ровно два, но он почти не говорит, только повторяет отдельные звуки.
Наш ребенок живет в детском доме
Медицина собрана, ждем суд ... И тут нам сообщают, что наше слушание через 1,5 месяца. Как полтора месяца? С ума сойти. Наш ребенок живет в детском доме!
Иду в суд, к судье: объясняю, давлю на жалость, прошу. Обещает перезвонить, и – о чудо! – перезванивает. Есть, говорит, «окно» – завтра. Утром мы приехали вместе со старшим сыном и мужем раньше всех, ждем, волнуемся.
Когда судья спрашивала нас, хорошо ли мы подумали, почему и как мы приняли это решение, я механически отвечала на вопросы и держалась. Социальный педагог и руководитель опеки, которые были ранее с нами очень сдержанны, вдруг сказали, какая мы хорошая семья, надо срочно отдать ребенка, прямо сегодня. Вот и все. Решение огласили: осталось присвоить фамилию, отчество, в свидетельстве о рождении записать «отец», «мать». Едем забирать.
Пока сына одевали, собирали, нянечки рассказали нам, что сегодня Егорка совсем не спал, был очень беспокоен и плакал. Он тоже все чувствовал.
И вот мы дома, все ново, все необычно. Олег носит игрушки, показывает все, теребит Егора. Вроде бы началась игра, мы потихоньку вышли, оставив их одних. Десять минут – крик на весь дом. Бежим: рыдает Олег, и ошалевший Егор сидит рядом. Оказывается, при дележе игрушек Егор нашел один простой способ победить: укусил Олега за руку. Хорошо укусил. Разводим по углам, одного успокаиваем, со вторым беседуем: «Так нельзя, Олегу больно, понимаешь? Если ты будешь кусаться, и тебя будут кусать». Беру руку Егора и прикусываю. «Ай!» Больно? И Олегу больно. Не будешь больше кусаться? Егорка мотает головой – нет.
Про горшок, конфеты, кашу и «перевод с егорского»
Были и неожиданности. Егорка оказался не приученным к горшку. Никак. Первые три месяца вообще безрезультатно. «Дул» в штаны и его совершенно не смущало, то, что мокро и неприятно. Кому, мол, неприятно, пожимал плечами Егор. Я говорю: посмотри, пахнет плохо? Нет, мотает головой – хорошо.
Еще три месяца. Безрезультатно. В ход пускались все ухищрения и подкупы конфетами за положительные результаты на горшке. Сидим минут пятнадцать – никак. Встаем и сразу в штаны. Уговаривали, хвалили, ругали, пробовали поменять горшок и ходить сразу на унитаз. Ноль. Когда через девять месяцев мы просто плюнули на это дело и решили, что вырастет Егор, и ему когда-нибудь надоест ходить в штаны, в конце концов, он начал ходить на горшок. По-деловому так стал говорить: пойду на горшок, многозначительно смотрит по сторонам, в этот момент мы включались: ах, какой молодец. Теперь ходим на горшок, как будто и не было месяцев приучения.
Еда – отдельная песня. Это почти у всех ребятишек из детдомов: быстро набрасываться на еду. Печенье, если не убрать, может съесть все, до тошноты. Про конфеты и говорить нечего. Дозируем. Стараемся где-то даже кормить сами, чтобы не закидывал в себя еду быстро-быстро.
Каша закончилась – слезы. Каша – не просто любимая еда, а тогда единственно приемлемая. С супами как-то не ладилось первые недели. Очень мало пил жидкости, поэтому кожа сухая и шершавая. Варим компоты, соки – учимся пить больше.
Купание. Первые дни ополаскивали Егора в тазике, при виде ванны он громко кричал и трясся. Поэтому у нас проходило показательное выступление: Олег садился в ванну с игрушками, купался, смеялся, брызгался, всячески старался выразить свою неуемную радость и показать, как ему хорошо. А мы с Егором стояли рядом и все подначивали его, ах, как хорошо, пойдем с Олежкой покупаемся? Спустя две недели из ванной Егора уже было не выцарапать. И до сих пор он может сидеть там с игрушками час или два.
Сон. Месяцев пять при засыпании начинал мотать головой из стороны в сторону. Ненавязчиво так, недолго, но мотал. И засыпал очень быстро, как будто кто выключателем щелкнул. Нам, родителям, чьи дети не засыпали без сказок и «почеши спинку», было не привычно. Прошло полгода, и теперь и сказку, и спинку, и на ручки. Весь комплект. Хохочет и скачет перед сном.
Заговорил Егор через две недели. Сразу все, правда, половина непонятно. Олег нам все «переводил», что это Егор сказал. Мы его так и прозвали в то время – «переводчик с егорского».
И вот Егорке исполнилось три года. Он хорошо говорит, поет, рассказывает простые стихи, любит обниматься или просто полежать рядом, обожает «на ручки», научился гонять на велике. Проезжая мимо детского дома, я спросила: «Помнишь, мы с тобой тут гуляли?» Сын ответил: «Нет, я в этом садике никогда не был и тут не играл».
Прошел год. Наши слова, манеры, жесты. Все наше. Приехали в дом отдыха на Алтай. Познакомились с семьей с двумя детьми из Кемерово. Гуляем все вместе с детьми. Наши новые друзья говорят: «Все дети у вас поровну на маму и папу похожи, лишь один Егор – вылитый папа».
«Удобным» ребенком его не назовешь
Минуло четыре с половиной года. Егор ходит в подготовительную школу. Занимается английским и испанским языками, читает, ходит на гимнастику, замечательно рисует: на городском конкурсе рисунков его работа заняла первое место.
Педагоги в школе очень высокого мнения о его знаниях, эрудиции. «Удобным» ребенком его не назовешь, потому что у него есть на все свое мнение, которое он готов обосновывать и отстаивать.
Если меня спрашивают об усыновлении, я не лукавлю и рассказываю все: и хорошее, и не очень. Люди, которые решились на этот шаг, должны знать все и понимать, чтобы не было пустых ожиданий и разочарований. И я понимаю, что мы еще в начале пути, но знаю, все сложное у нас уже позади. Главное, мы вместе, мы – семья.
Тайны усыновления для нас нет. Рассказывали об этом сыну в виде сказки: как мы долго-долго искали и, наконец-то, нашли нашего Егорку. Рассказываем до сих пор, если он просит. Сейчас, когда меня просят рассказать что-либо об усыновлении, я спрашиваю его разрешения. Егор всегда «за». Он хочет помочь всем детям найти свою семью.
Читайте также: «Государственные» дети: история Кирилла и его мамы