Историк по образованию Дарья Дягелец пошла работать учителем, потому что «хочет изменить мир». Ранее она работала в сфере туризма. Когда Дарья посмотрела на своих коллег и клиентов, она подумала: «И это взрослые люди? Такие люди будут окружать моих детей?». Ей казалось, что у современного человека нет созидательных хобби, но есть опустошенность, потому что он будто занимается не тем, проживает чужую жизнь.
«Эта опустошённость рождается от того, что человек не сформировал свою картину мира, — говорит Дарья. — Я подумала, что начать исправлять ситуацию нужно со школы. И отправила резюме в несколько школ».
Дягелец признаётся, что после начала работы в школе её мечты немного развеялись. Но появились новые.
«Современный учитель — человек очень мелких желаний»
Ульяна Трескова, АиФ.ru: Современный учитель — кто он?
Дарья Дягелец: Есть разные учителя, и очень сложно описать средний портрет. Но чаще всего это человек очень мелких желаний. Его настолько приучили ничего не желать, что он забыл, как это делать. У него нет любви к себе, своему предмету и к жизни в целом. Глупая абсурдная бумажная работа превращает его в покладистое существо, которое хочет поскорее идти домой, потому что там не заставляют заполнять бумаги.
Современного учителя хочется обнять и приободрить, чтобы он поверил в себя. Он постоянно ноет, что у него в жизни всё плохо.
О своих успехах говорить в учительских не принято. В них говорят о болезнях, проблемах. Когда я попала в возрастной педагогический коллектив, то обнаружила, что там есть только промывание косточек ученикам и коллегам. Никаких обсуждений методик, советов. Делиться опытом — это не про школу. Не в педагогической привычке решать проблемы сообща.
Самые лучшие студенты педагогических вузов не идут в школу, потому что будут получать там небольшую зарплату. Туда идут средние, ниже среднего и в редком исключении те, кто горит идеей работать в школе. Такой педагогический состав понижает интеллектуальный и моральный уровень школы.
Современный учитель знает, что кондуктор зарабатывает столько же, сколько и он. И это не может не угнетать, потому что кондуктором может стать кто угодно, а учителем — нет. Современный учитель знает, что у ребёнка будет репетитор, который подготовит к ЕГЭ. Ещё он знает, что у дверей школы не стоит очередь из молодых кандидатов, которые хотят поработать, потому что профессия максимально непрестижная. Некоторые считают, что она не престижна по мнению власти, но не народа. Действительно, когда я рассказываю новым знакомым, что я учитель, они приятно удивляются.
«В школе ребёнок отбывает повинность»
— Чего не хватает современной школе?
Желания государства изменить школу. Я недавно читала статью доктора исторических наук, профессора и заведующего кафедрой связей с общественностью МГИМО Валерия Соловья о школе. Я с ним согласна, что в современной России бессистемность образования и медицины заставляет человека обращаться к тем, кто может оказать эту услугу. Пациента из бесплатной клиники — в платную, а ученика из школы — к репетиторам и в образовательные центры, чтобы подготовиться к экзаменам. Школа подготовить к ним не может. Чтобы этого избежать, нужно перекроить программу. С 5 по 9 класс дети изучают историю с древнего мира до XX века, а в 10 классе вновь изучают это же самое. Это не рационально.
Я со своей коллегой, учителем русского языка и литературы, обсуждала разрозненность программ, когда мы учили параллельно одни и те же классы. У меня Древний мир в 5 классе, по литературе у этих же детей мифы Древней Греции только в 6 классе. Зачем так разрывать? Ко мне приходят дети в 9 классе, видят карту и спрашивают: «У нас что, будет география?». Вообще-то география и история — это братья. География — это плоскость, а история — время. Разрозненность у детей укореняется. Согласитесь, ни с чем несравнимое чувство, когда понимаешь, что все связано. Я в старших классах поняла, что «Война и мир» написана про реальные события. У некоторых людей такого не случается вообще.
Школа — это место, где ребёнок отбывает 11-летнюю образовательную повинность.
Есть экземпляры исключительных школ, но их очень мало. Также есть экземпляры потрясающих учителей, но их тоже очень мало. И, если говорить о том, чего в принципе не хватает школе, то нельзя назвать только одну вещь, их несколько.
— Вам, как учителю, чего не хватает?
У меня постоянное ощущение, что я теряю время, работая впустую. Я и мои коллеги тратим огромное время на заполнение бумажного журнала. Это время можно было бы потратить на придумывание суперкрутого урока. Не хватает материальной стабильности. Современному учителю для того, чтобы жить нормально (даже не хорошо!), нужно либо работать на двух работах, либо брать нереальное количество часов, либо добирать это репетиторством.
«Дети — объект, над которым совершаются действия»
— Родители оберегают детей даже от самостоятельной дороги из школы в кружок дополнительного образования или домой. Нет ли сейчас у детей выученной беспомощности?
Да, боюсь, что есть. Детская инфантильность в том числе от того, что родители боятся за детскую безопасность. Есть огромное количество детей, которые не могут ничего сделать: «Меня привезут», «Со мной это сделают». Они как объект, над которым совершаются действия. Таких детей масса. Думаю, что эта выученная беспомощность — это бич времени.
— Как этого можно избежать?
Избавить общество от каких-то социальных девиаций, которые пугают родителей. Это всё от нездоровья общества. А избежать этого здесь и сейчас — очень сложно. Если причина такого поведения родителей не в том, что они беспокоятся, а в том, что думают, что ребёнок не сможет сесть в правильный автобус, то это нужно прекратить. Инфантильность выращивается родителями.
Родителям нужны специальные курсы. Не родительские собрания, где говорят, кто из класса хорошо себя ведёт, а кто плохо и где собирают деньги на что-то. А именно курсы, на которых психологи будут рассказывать родителям, что происходит с их детьми.
— Какие особенности современных детей мешают им учиться?
Они понимают, что-то, что сейчас говорит учитель, они могут тут же прочитать в смартфоне. Возможно, даже более интересно, чем рассказывает учитель. Но гаджет — это не плохо, это не оружие, а инструмент. На уроках их тоже можно использовать. Например, при ответе на какие-то задания. Я на уроке говорю: «Откройте такой-то сайт, вы увидите там это». Или: «Откройте фото такого-то человека».
Или использую прием «что запрещено, то интересно»: «Пожалуйста, не открывайте это сейчас на своих телефонах». Все это тут же делают. Даже иногда прошу найти мемы.
Когда учитель показывает, что он с современным миром на ты, то и дети иначе реагируют.
Они удивлены. Сначала дети не доверяют: «Вы же учитель! Вас это действительно интересует?». В России педагогическая парадигма такова, что учитель сверху светится на недосягаемой высоте, а дети где-то внизу. И, когда пытаешься встать с ними на один уровень, возведя их на свой, дети сначала в шоке, но потом привыкают к этой модели.
Но есть очень большой минус: когда твой урок сильно отличается от остальных, то это чревато. Либо дети будут тебя любить, и это будет наподобие сектантства. Это плохо, такого обожания не может быть. Либо же это приведёт к тому, что дети не будут воспринимать как учителя: «Мы же с тобой “кореша”, я не буду у тебя учиться».
«Ситуация полного морального упадка давит на учителя»
— После случаев нападения на школы — как чувствует себя учителя? Не боятся ли приходить на работу?
Не боятся. Когда произошла трагедия в пермской школе в январе 2018 года, я работала в школе No 9. Это было обсуждение в учительской прямо за чашкой кофе. Это был поиск решения: почему это произошло? Когда трагедия произошла в Керчи, я работала в другой школе, No 7. Учителя друг с другом не обсуждали. Ярче всего к этому отнеслись родители и дети. Я была классным руководителем 9 класса, и мы обсуждали на классном часу, почему школьник из Керчи так поступил, можно ли что-то изменить и можно ли решить проблему травли в школе. Дети сначала говорили много всего, а потом пришли к выводу, что ничего не изменится. Эта ситуация полного морального упадка страшно давит на учителя.
Я очень глубоко переживаю подобные трагедии. Когда случился кошмар в Керчи, я плакала минут 30. Я понимала, что могу прийти в школу на своё место работы, и могу назвать с десяток причин, почему этот парень мог так сделать. Это угнетает.
— Каковы эти причины?
Невнимание учителей к индивидуальным проблемам, зацикленность школы и образовательной системы на академичности. Никто не занимается психологическим ростом ребенка, не оказывает ему поддержку. Есть психологи и социальные педагоги, но они завалены таким количеством бумажной работы, что это отстраняет от них ребёнка. Они не могут вовремя оказать помощь, увидеть какие-то отклонения.
Есть потрясающее выступление Сьюзан Клиболд, мамы Дилана, который организовал бойню в американской школе «Колумбайн». Она говорит о том, что здоровье личности эмоциональное и психологическое находится в нашем ведении. Должны быть уроки или занятия, на которых ребёнка научат общаться не только с миром, но и с самим собой.
Очень часто ребёнок сталкивается с лицемерием в школе. Приезжает комиссия, и школу показывают в выгодном свете. Она уезжает, и все становится на свои места. Если жить постоянно в ситуации двойного дна, то это создаст в человеке двойную мораль.
Мне кажется, очень важно, что то, каким мир рисует школа, очень отличается от реальности.
Недавно я читала одну из книг о финском образовании, и меня поразили вопросы выпускного теста. Они все касаются актуальных проблем: экологическая миграция, проблемы СПИДа, наркомании и других вещей, которые взяты из жизни. Дети должны это не просто прокомментировать, а размышлять, опираясь на все знания, которые у них есть. Финское образование изменилось потому, что изменилась политика государства. Будет ли это в России? Не знаю. Хочется верить, что, если это не будет сверху, то будет снизу. Очень хочется быть в рядах тех, кто возродит школу.
«Лучшая школа, которую я видела — государственная»
— Что еще вы бы изменили в новой школе?
Например, в ней должен быть другой учебный план. Он не может выглядеть так, как в современной школе. Дробление на предметы, которые изучают одни и те же вещи, но в разные годы, превращает сознание ребёнка в винегрет. Ребёнок получает разные суждения по поводу разных предметов, но не комплексно.
Я спрашивала у детей, какими, по их мнению, должны быть учителя, и они все как один написали: «Молодыми». Я так не считаю. Возраст — это не плохо, возраст — это опыт. Но, к сожалению, очень часто бывает так, что возраст не играет на руку преподавателю. Ни в коем случае учитель не должен унижать и применять какой-либо вид насилия. Он должен быть заинтересован только в ребёнке и ни в чём другом.
— Новая школа — это, скорее всего, частная, или такой может стать и государственная?
Самая лучшая школа, которую я видела — государственная. Школа No 43 «Точка» в Перми — это самый лучший пример того, как грамотный управленец создала из обычной школы суперкрутое место, куда стремятся дети из других школ («Точка» — единственная общеобразовательная школа в России, где помимо основных предметов ведётся профильное обучение по направлению «Дизайн». Прим.ред).
Директор Анна Деменева создала неплохой коллектив, там много очень хороших учителей, есть концепция, уникальная идея, вокруг которой всё крутится. Новая школа может быть государственной при хорошем управленце, при человеке, которому это нужно.
— С чего бы вы начали строительство новой школы?
С дерзкой команды, которая ставит всё под вопрос. Надо найти людей, которые горят идеей. Новая школа должна взять опыт предыдущих школ — а его более 2000 лет. Давайте уже сделаем школу, которую не будут все ненавидеть.
Есть те люди, которые говорят: нужно что-то делать, и я среди них. Можно бесконечно говорить, как у нас всё плохо, но нам, нашим детям и внукам жить в этом мире. И давайте что-то делать, что-то строить.
Читайте также: Почему школам наплевать на детей.
