Ксения Поминова рожала в Москве 6 декабря 2018 года. Готовилась основательно: ходила на курсы, выбирала родильный дом, куда пускают с мужем и доулой, и где «умеют слышать женщину и уважать ее решение, а не просто берут 120 тысяч за контракт». На берегу было полное взаимопонимание, но, когда Ксения приехала рожать, все оказалось иначе:
— Я с порога почувствовала себя в СИЗО – наверное, так общаются с заключенными. Короткие, отрывистые команды «Пойди туда!», «Встань сюда!», в палату врываются без стука и сразу с какой-то пассивной агрессией: «Рожать сегодня будем или как?» Анестезиолог была на взводе, громко с кем-то ругалась по телефону, а потом стала прогонять мою доулу.
Все, что происходило при родах — от постановки без спросу капельницы до запрещенного давления на живот, — делалось, как говорит Ксения, «агрессивно, враждебно и по-хамски». Ей удалось лишь вступиться за доулу. На остальное сил не осталось.
У женщин нет сил жаловаться на грубость
Как и Ксения, Анна Сертукова была настроена очень позитивно: контракт заключен, врачи проверенные, все под контролем, и вообще, роды — это классно, ведь впереди такое счастье!
То, что происходило дальше, напоминало ад. Мучительные осмотры, толпа незнакомых ординаторов, обсуждение в третьем лице, словно ты не человек, а кусок мяса: «У нее раскрытия нет, ставим катетер Фолея». Какой катетер, какого Фолея?! Никаких объяснений. «Может быть, не надо катетер?» — робко спросила Анна. «Непонятно вообще, что вам поможет родить», — отрезал врач.
Те 10 минут, что ставили катетер, показались вечностью. Потом он лопнул, и его ставили еще три раза.
— Все это время вокруг меня ходила акулой акушерка Светлана и орала, что надо убрать телефон. Я скулила, мне было очень больно, но хуже всего — мне казалось, что все рожают, а я не рожу.
Потом случилось чудо. Пришла новый врач, которая проводила осмотр бережно. Анна взяла ее за руку и умоляюще сказала: «Пожалуйста, можно я попробую сама?» В итоге роды прошли естественно, команда из доктора, двух акушерок и неонатолога сработала четко, доброжелательно — и на свет появился смешной, прекрасный, лучший в мире Даня.
Но даже спустя два года Анна вспоминает слова «я не знаю, что поможет вам родить» — и на глаза у нее наворачиваются слезы:
— Мне от этого физически больно. Как можно было такое сказать испуганной, но в общем-то вполне адекватной роженице? Первые месяцы я рассказывала всем, что роды — это волшебно, но лишь потом я поняла, что во мне от них осталось. Заноза.
У Людмилы Дацук из Санкт-Петербурга плановое кесарево прошло благополучно, зато в послеродовом отделении она столкнулась с настоящим «эмоциональным мародерством». У ребенка была небольшая, отнюдь не критичная потеря в весе, Люда начала кормить грудью. Несмотря на катетер в левой руке, она неплохо справлялась: малыш стал прибавлять. Но, как показалось неонатологу, недостаточно быстро: «Мамочка, это вам сейчас кажется, что у вас ребенок нормальный. Если немедленно не согласитесь на докорм и глюкозу, он вырастет дурак дураком и стишки учить не сможет». Людмила пыталась защитить сына как могла, но его забирали без спросу.
Людмила подчеркивает, что ее ситуация типична, но далеко не у всех женщин есть ресурс для борьбы.
То же говорит и Ксения Поминова. В силу опыта работы в правозащитных организациях Ксения всегда считала себя закаленным бойцом, но даже она не нашла в себе сил требовать деньги обратно или писать жалобы: «Поезд ушел. Женщина после родов — не самое воинственное существо. Я только стараюсь предупреждать людей в соцсетях: держитесь подальше от этого роддома».
Когда насилие никого не смущает
Исследование, которое только что провели на психологическом факультете МГУ и в котором приняло участие 600 женщин с посттравматическим расстройством, рожавших не более года назад, продемонстрировало, что у 20% респонденток ПТСР (по критериям DSM-5) развился в результате родов. В 22% случаев это было связано с акушерской агрессией, к которой относятся грубость персонала, выполнение медицинских процедур без согласия, угрозы и обвинения.
Автор исследования, психолог и психотерапевт Вера Якупова, отмечает, что постродовой травматический опыт женщина не всегда осознает сразу. Однажды к ней пришла пациентка со сложным набором жизненных проблем — конфликты с мужем и с ребенком, расстройство сна, — и лишь в ходе терапии стало понятно, что опыт, который ее не отпускает, связан с тем, что ей выдавливали плод запрещенным методом Кристеллера и сломали ребро. В роддоме на такую мелочь не обратили внимания, да и сама женщина сочла, что ребенок здоров, перелом срастется и нечего шум поднимать.
«Наша культура очень толерантна к насилию, — объясняет Якупова. — «Не помучаешься — не родишь», «плохо тужилась», «а как еще с вами, женщинами, разговаривать» — этим пронизано наше общество, и это считается нормой.
Непререкаемая власть авторитетов тоже играет свою роль. «В больнице лучше знают».
Опыт унижения и страдания в родах передается из поколения в поколение, становится своего рода культурным кодом.
— Когда я рожала старшую дочку, со мной обращались ужасно, но это я понимаю только теперь. А тогда я вышла из роддома с осознанием того, что мне попался отличный врач, ведь ребенок у меня родился здоровый. И пусть для этого надо было потерпеть, но ведь и наши мамы терпели, рожая нас, — вспоминает ставшая доулой мать троих детей Ирина Коган, которую документалист Елена Погребижская сняла в своем фильме «Роддом как лотерея. Плохо рожала, дура».
Авторитарные порядки как советское наследие
62-летний Роман Гетманов, московский акушер-гинеколог с 30-летним стажем, убежден, что психология рожениц во времена интернета, смартфонов и социальных сетей кардинально изменилась. Они стали без конца чего-то требовать и на что-то жаловаться.
Алексей Шерстобитов, заместитель главврача по акушерству и гинекологии в областном перинатальном центре Челябинска, считает, что врачу, имеющему дело с проблемной беременностью, некогда вступать в долгие объяснения:
— Если есть соматическая патология, которая может повлиять на плод, то существуют регламентированные сроки, в которые мы должны эту беременность закончить. Женщине может показаться, что это акушерская агрессия и что вокруг нее выстроились какие-то монстры, но на самом деле мы можем просто технически не успеть.
Однако по возможности Шерстобитов всегда старается поговорить с пациенткой и ее родными, тем более что пациентки теперь знают не меньше, чем врач, особенно если у них какое-то редкое заболевание. «Стоит остановиться и прислушаться, а если есть обоснованные данные, то и поменять свое мнение», — убежден Шерстобитов.
— Любое решение, которое принимает женщина в родах, должно быть услышано, воспринято, рассмотрено, и уж точно никогда не должно подвергаться такой критике, которой привыкли его подвергать в нашей стране, — говорит Любовь Спорышева, много лет проработавшая в Научном центре акушерства им. Кулакова, а теперь возглавляющая Центр женского здоровья в «Европейском медицинском центре».
Она считает, что жестко-авторитарное отношение в жанре «закрой рот и рожай» — это поколенческое. Врачи в возрасте 50–60 плюс, вышедшие из советской патерналистской системы, чаще пытаются выстраивать отношения с роженицей сверху вниз, потому что они так привыкли. «Старую собаку новым фокусам не научишь», — замечает Спорышева.
Рынок делает роддома более человечными, но медленно
Сотрудник института государственного и муниципального управления НИУ ВШЭ, юридический антрополог Татьяна Кукса изучает роды как культурное и социальное явление.
Еще с начала 90-х годов шло активное низовое движение родовспоможения, отмечает Кукса. Женщины в 2000-х стали получать в дополнение к первому образованию (как правило, техническому или биологическому) среднее специальное по акушерству и добивались возможности сопровождать женщин в родах на территории родильных домов.
— Вместе с тем возникла новая субкультура специалистов, сопровождающих женщин во время родов, дающих им моральную и информационную поддержку, для которых появился устойчивый термин «доула», — продолжает Татьяна Кукса. — Они стали активно работать с 2015 года. Эти два низовых движения способствовали общему изменению климата в области родовспоможения. Постепенно подключились и сами роддома, потому что это им коммерчески выгодно.
Доула-юрист Мария Молодцова считает, что гуманизация родовспоможения в России идет неравномерно.
— Когда рассказывают, что происходит в регионах, у меня просто кровь из ушей. Очень часто рожают по несколько женщин в одном зале, а это ведь интимный процесс — даже лошади рожают в отдельных стойлах. Естественно, на такие роды не пустят ни мужа, ни доулу, ведь другие роженицы будут против. Зато в Екатеринбурге есть передовой перинатальный центр, где разрешены доулы, проводятся роды в воду. А уж в столичных роддомах — любой каприз за ваши деньги, а часто уже и по ОМС.
Департамент здравоохранения города Москвы (ДЗМ) проводит тренинги в родильных домах, где врачей учат методикам коммуникации с роженицами.
— Сейчас есть право выбора, где рожать, поэтому каждый роддом заинтересован в том, чтобы создать максимально комфортные условия. Одно из них — умение врачей правильно общаться. Ни одной женщине не хочется сталкиваться с негативным отношением в таком уязвимом состоянии, — объяснил Антон Оленев, главный внештатный специалист ДЗМ по акушерству и гинекологии. Он добавил, что в ситуации, когда требуется сообщить женщине «трудные новости», врач должен «сохранять самообладание и профессионализм, проявлять сочувствие и поддержку».
Алексей Шерстобитов из Челябинского перинатального центра говорит, что таких тренингов у них нет, однако он неоднократно наблюдал, как складывается коммуникация за границей и делал собственные выводы. Там с людьми говорят более уважительно, но при этом более правдиво.
— Почему-то считается, что пациента нужно пощадить, а я считаю, что надо говорить правду, — уверен Шерстобитов. — Пусть человек обдумает информацию, задаст все волнующие его вопросы, почитает литературу, попытается найти альтернативное мнение.
В развитых странах такие роддома, как у нас, — вчерашний день
Роман Гетманов убежден, что ему никакие коммуникативные тренинги не нужны, у него просто нет времени, и вообще все зависит от конкретного человека. «Лично у меня за сутки 30 родов, я бегаю, как бобик, по родзалам. Ну зачем мне какие-то споры и конфликты? На самом деле требуется только одно — не превращать роддом в фабрику, в конвейер».
Так может быть, все дело в том, что роддом — это конвейер, где работают особо измотанные и усталые специалисты, отсюда и неумение общаться? Сергей Рыбаков, аттестованный в ЕС эксперт по контролю качества в здравоохранении, считает, что дело не в этом.
— Хамскому отношению способствуют любые места, где предполагается экстренное оказание помощи: травмпункт, карета скорой помощи, да хоть районная поликлиника, где набилось 10 человек на 15 квадратных метров. Если врача не учили работать в экстремальной ситуации — а наших медиков этому не учат, — хамство неизбежно. Просто роддом — это поворотный момент в жизни каждого человека, поэтому про них чаще говорят.
Рыбаков обращает внимание на то, что родильный дом — это специфически российское явление, на Западе сегодня нет отдельно стоящих зданий, куда приходят рожать. В прошлом веке такая закрытость объяснялась требованиями инфекционной безопасности, но при современных протоколах инфекционного контроля она избыточна (а «мойки» — и вовсе архаика).
— У нас лечатся в одной больнице, а рожают в другой, — говорит Рыбаков. — Если женщине срочно понадобилась кардиореанимация, то куда бежать — в другое здание, в другую больницу?
На скорые перемены он не надеется: «Мы были изолированы от мира 70 лет, а сейчас вместо того, чтобы наверстывать упущенное, семимильными шагами движемся в обратном направлении. Я поработал в Минздраве и видел, как идеализируется советская система».
Посмотрите, как выглядит момент рождения:
Роман Гетманов категорически не согласен, он считает, что в роддом нельзя пускать людей с улицы, исключение можно сделать только для мужей.
— На советские роддома ругаться проще простого, — продолжает Гетманов, — но тогда врачи понимали простую вещь: женщина должна уйти на четвертые сутки здоровой и со здоровым ребенком. А если устраивать проходной двор, то дети будут переезжать из родильного дома прямиком в стационары.
Роман Николаевич добавляет, что еще 15 лет назад было две мойки в году — одна месячная, а вторая двухнедельная. «Теперь осталась одна, зато сколько мы получаем послеродовых инфекций!» Он убежден, что роддом — это «уникальное место, неприступная крепость», которую постепенно разрушают в погоне за оптимизацией и финансовыми показателями.
В борьбе с казарменными порядками помогает публичность
Как «в этом уникальном месте» защититься от хамства? Тут нужен свой человек, опора и поддержка.
— В следующий раз только с доулой, — твердо говорит Анна Сертукова. — Это не так дорого, а союзник, плечо — это важно. Как бы вы ни были уверены в себе, но рядом должен быть кто-то, кто за вас.
Доула Ирина Коган считает, что, когда рядом есть ответственный человек, медперсонал уже не будет себя чувствовать безнаказанным: «Происходящее можно снять и выложить на YouTube, ролик быстро станет вирусным, этого очень боятся».
— Репутационные риски сейчас намного страшнее, чем финансовые, — согласна Ксения Поминова.
Иногда доулу предоставляет сам роддом, но чаще роженица приводит ее сама, для простоты называя сестрой, подругой или тетей. Посторонним никто особо не рад, но в соответствии с частью 2 статьи 51 закона No 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан» отказать, при соблюдении определенных требований, не имеют права.
Инженер-математик Ольга Сургучева — одна из тех женщин, которые в 90-е годы, пережив травмирующий опыт собственных родов, решили получить второе медицинское образование и помогать другим. Она считает, что есть простые правила, которые помогут рожающей женщине без сопровождения хоть немного защитить себя от резкости со стороны медперсонала: обращаться к акушерке и врачу по имени-отчеству и заранее приготовить список вмешательств, на которые она дает согласие.
— Мама, которая приходит из дома уже с собственной готовой бумагой, может рассчитывать на более индивидуализированный подход: ей не поставят без спросу, на всякий случай, капельницу. Мало ли что, раз она тут такая «умная», то лучше не связываться.
Марии Молодцовой в ее работе доулы очень помогает юридическое образование.
Поначалу в роддомах, особенно по ОМС, Марии часто приходилось слышать матерную брань в свой адрес, персонал пытался от нее избавиться, но ей на это «было плевать». Потом она устала, решила избегать хамских роддомов и отговаривать от них рожениц: «Уж в Москве-то и в Московской области можно найти место на любой вкус и кошелек, где к тебе отнесутся с уважением».
Гетманов же считает, что любой посторонний человек на родах, кроме мужа, не помощь, а помеха. «Бывает, что женщину нужно выручать, срочно что-то предпринимать, а она смотрит не на врача, а на доулу, и ждет, что та ей скажет».
«На меня прикрикнули — и я родила». Так действительно бывает?
По форумам гуляет типовая история: «Я никак не могла разродиться, но доктор наорал на меня — и я тут же родила. Спасибо, доктор!» Ольга Сургучева не верит, что такое возможно, хотя бы потому, что в родах не очень адекватно воспринимается время: «Пять минут могут показаться часом, а час может пролететь, как одна минута. Между окриком и рождением ребенка наверняка прошло больше времени, чем показалось. Так что никакой пользы в том, чтобы наорать, нет». И даже наоборот.
Любовь Спорышева призывает тем не менее помнить, что акушеры — такие же люди, у них тоже стресс: они отвечают за две жизни. «В процессе потуг время имеет решающее значение, потому что ребенок, попадая в родовые пути, встает в такую позу, когда ему уже нужно рождаться. Иначе — гипоксия, проблемы с сердцем». В этот момент, говорит Любовь Николаевна, доктор часто и сам «на адреналине» и не может справиться с эмоциями: «Не все врачи благородных голубых кровей, у кого-то и мат может вырваться.
Да, это профессиональные люди, они знают, как идет ребенок по родовым путям, умеют разрезать и зашить, но далеко не всем присуще самообладание в стрессовых ситуациях. Их никто и никогда этому не учил, хотя, возможно, и надо было бы».
Любовь Николаевна добавляет, что есть два типа женщин — одним важно, чтобы их пожалели, а другие хотят, чтобы ими руководили. «Если строго сказать: “А ну-ка соберись, быстро, тужься, рожай!”, это и вправду может пойти кому-то на пользу, и это не обидно», — говорит Спорышева. Однако нельзя путать строгость с хамством: «Унижение человеческого достоинства и психологическое насилие не имеют ни оправдания, ни медицинского, акушерского смысла. Грубости в этой профессии не место».
Смотрите интересный ролик
