Дорогие пользователи! С 15 декабря Форум Дети закрыт для общения. Выражаем благодарность всем нашим пользователям, принимавшим участие в дискуссиях и горячих спорах. Редакция сосредоточится на выпуске увлекательных статей и новостей, которые вы сможете обсудить в комментариях. Не пропустите!
Конкурс рассказов. Жизнь - театр
Здравствуйте, мои друзья и единомышленники.
Сегодня День конкурса. Сегодняшняя наша тема «Театр», а усложняющий элемент «Мистическая или мифологическая зверюшка».
Голосовать мы будем за 12 конкурсных рассказов и еще 1 внеконкурсный просто почитаем.
Читаем, голосуем, обсуждаем. У кого будут проблемы с комментариями из-за местных глюков, то воспользуйтесь советом аксакалов – Через Оперу вроде все норм заходит
Сегодня День конкурса. Сегодняшняя наша тема «Театр», а усложняющий элемент «Мистическая или мифологическая зверюшка».
Голосовать мы будем за 12 конкурсных рассказов и еще 1 внеконкурсный просто почитаем.
Читаем, голосуем, обсуждаем. У кого будут проблемы с комментариями из-за местных глюков, то воспользуйтесь советом аксакалов – Через Оперу вроде все норм заходит
Тема закрытаТема скрыта
Окончен был спектакль, утихли аплодисменты и свист, прошли поклоны на бис, опустился занавес. В гримерке Ксения Ивановна Александрова снимала стеклярусовые бриллианты, Гриша, не смыв грим, уже нес самовар, Оленька Чернова открывала коробку с эклерами. Вошел посыльный с огромным букетом, вручил его Александровой: «Господин Славинский велели передать». Ксения благосклонно улыбнулась. Это был не первый букет от владельца Киевской суконной мануфактуры Петра Афанасьевича Славинского, не первый вечер он сидел в первом ряду и не сводил с нее прищуренных черных глаз. Актриса вытащила притаившуюся среди цветов карточку, прочитала надпись: «С восхищением талантом и надеждой на личное знакомство и теплую дружбу». Улыбнулась, помешкала мгновение, черкнула на обратной стороне несколько слов и вернула посыльному. Тот поклонился и вышел. А уже входила в гримерку освободившаяся гардеробщица тетя Вера со связкой баранок, и Гриша предлагал капнуть в чашку из своей фляги, и вечер пошел своим чередом.
На следующий вечер после спектакля Ксению ждал экипаж. Глядя, как она придирчиво оглядывает себя перед зеркалом в вестибюле, тетя Вера покачала головой:
- Добился-таки своего, змей-искуситель.
- Чем плох мужчина, умеющий добиться своего? – улыбнулась актриса.
- А наши чем тебе плохи?
- Кто наши? Гриша? Так он дальше «кушать подано» ни на сцене, ни в жизни не продвинется. Или Пал Андреич? – она кивнула в сторону очень высокого и крайне тучного бородатого мужчины. – Он уж вдвое поперек себя шире, пока на подмостки взойдет – уже задыхается, доброго ему здоровьица, конечно... Все, теть Вер. Позадержалась, подождать себя заставила, пойду теперь.
Через несколько дней разговоры о Ксенином романе пошли в театре уже и в открытую. Да и зачем скрывать сияющие глаза и новую соболью горжетку? И вовсе господин Славинский не был похож на змея – был он мужчина видный, высокий, подтянутый, с длинной прямоугольной челюстью, тонкими усиками и густыми волосами на косой пробор. Он по-прежнему посещал почти каждый вечерний спектакль с ее участием, и не надоедало ему, и денег на билеты и цветы не жалел – знать, совсем это была для него малость.
- Не жадный, видать? – уважительно спрашивала в гримерке «матрона» Галя Серебрякова.
- Не жадный, - улыбалась Ксения. - Обходительный, и искусство наше ценит, разбирается.
Девушки качали головами и вздыхали с одобрением и легкой завистью. Одна только тетя Вера, принося свои неизменные баранки, ворчливо подливала ложку дегтя:
- Да уж, разбирается. Отец-то его покойный крепостной театр держал. Не одну девку, говорят, уморил, упырь.
- Так то отец, а то сын. Не тот он человек, и времена сейчас не те.
- У него ведь семья в Киеве. Он у нас в городе, сам, считай, на гастролях.
- А поди семье от меня ущерба не будет… Поздно мне уж в благородство и непорочность-то играть, тетя Вера. Да и когда не поздно было – тоже не играла, не то до сих пор была бы разносчицей. А впереди у меня что? Сколько мне еще по сцене порхать, по-хорошему? Мне уж тридцать первый годок пошел. Бедную Лизу уже не сыграю, еще немного – и Арбенину не дадут. Долог ли век актрисы...
- И полюбовницы тоже недолог.
- Тоже, - кивнула Ксения. – Но при уме можно кое-что успеть. Брата из деревни вывезти и на приличную службу пристроить, все матери меньше горбатиться. А сама лавчонку, может, заведу, или ателье. Шляпное! Будете, девоньки, шляпки-то у меня заказывать?
Девоньки расхохотались и обещали непременно заказывать.
И все шло хорошо еще целую неделю. А в следующую субботу Ксения не появилась в театре, как бывало обычно, за два часа до начала спектакля. И за полчаса не появилась. Уже и Петр Афанасьевич давно фланировал по вестибюлю, а вскоре, словно что-то почуяв, заволновался, попытался пройти за кулисы, да его не пустили, конечно. Пришлось ему, как всем, сдавать пальто в гардероб и дожидаться начала. Начался спектакль с получасовой задержкой – Ксения так и не объявилась, и ее спешно заменили Оленькой Черновой, которая давно мечтала об этой роли и знала ее наизусть. Славинский нервничал в своем первом ряду, то и дело оглядывался и смотрел на часы.
Тем временем за Ксенией на квартиру отправили посыльного, который и обнаружил ее – мертвую, в синяках и с перерезанным горлом. Еще шла на сцене пьеса, а полицейские уже опрашивали директора театра, незанятых актеров и прочий персонал, и все уверенно показали, с кем убитая ушла вчера вечером и вообще с кем дело имеет. Под занавес его и взяли, несмотря на умелое непонимание, возмущение и горе - актером он, похоже, тоже был неплохим. Только не помогло это ему – из кармана его пальто извлекли окровавленный шейный платок, видимо, второпях туда засунутый, да и вообще вся внутренняя часть и кромка кармана была перепачкана кровью, а на рукаве не хватало малой пуговки, той самой, которая была зажата в кулаке мертвой Ксении. Не те сейчас времена, чтобы за одну только знатность и состоятельность такое с рук сходило.
… - Спасибо, тетя Вера, - серьезно и искренне сказал Гриша, подойдя к стойке гардероба, когда все наконец утихло.
- Ох, да разве ж можно за такое благодарить, - покачала головой старушка. – Может, не стоило так уж?
- Ничего, - зло бросил он, закуривая. Руки дрожали, и спичка загорелась не с первого раза. – Поделом обоим. Будет знать.
КОНЕЦ
Самые злодеи по театрам и сидят.
Стиль понравился
Окончен был спектакль, утихли аплодисменты и свист, прошли поклоны на бис, опустился занавес. В гримерке Ксения Ивановна Александрова снимала стеклярусовые бриллианты, Гриша, не смыв грим, уже нес самовар, Оленька Чернова открывала коробку с эклерами. Вошел посыльный с огромным букетом, вручил его Александровой: «Господин Славинский велели передать». Ксения благосклонно улыбнулась. Это был не первый букет от владельца Киевской суконной мануфактуры Петра Афанасьевича Славинского, не первый вечер он сидел в первом ряду и не сводил с нее прищуренных черных глаз. Актриса вытащила притаившуюся среди цветов карточку, прочитала надпись: «С восхищением талантом и надеждой на личное знакомство и теплую дружбу». Улыбнулась, помешкала мгновение, черкнула на обратной стороне несколько слов и вернула посыльному. Тот поклонился и вышел. А уже входила в гримерку освободившаяся гардеробщица тетя Вера со связкой баранок, и Гриша предлагал капнуть в чашку из своей фляги, и вечер пошел своим чередом.
На следующий вечер после спектакля Ксению ждал экипаж. Глядя, как она придирчиво оглядывает себя перед зеркалом в вестибюле, тетя Вера покачала головой:
- Добился-таки своего, змей-искуситель.
- Чем плох мужчина, умеющий добиться своего? – улыбнулась актриса.
- А наши чем тебе плохи?
- Кто наши? Гриша? Так он дальше «кушать подано» ни на сцене, ни в жизни не продвинется. Или Пал Андреич? – она кивнула в сторону очень высокого и крайне тучного бородатого мужчины. – Он уж вдвое поперек себя шире, пока на подмостки взойдет – уже задыхается, доброго ему здоровьица, конечно... Все, теть Вер. Позадержалась, подождать себя заставила, пойду теперь.
Через несколько дней разговоры о Ксенином романе пошли в театре уже и в открытую. Да и зачем скрывать сияющие глаза и новую соболью горжетку? И вовсе господин Славинский не был похож на змея – был он мужчина видный, высокий, подтянутый, с длинной прямоугольной челюстью, тонкими усиками и густыми волосами на косой пробор. Он по-прежнему посещал почти каждый вечерний спектакль с ее участием, и не надоедало ему, и денег на билеты и цветы не жалел – знать, совсем это была для него малость.
- Не жадный, видать? – уважительно спрашивала в гримерке «матрона» Галя Серебрякова.
- Не жадный, - улыбалась Ксения. - Обходительный, и искусство наше ценит, разбирается.
Девушки качали головами и вздыхали с одобрением и легкой завистью. Одна только тетя Вера, принося свои неизменные баранки, ворчливо подливала ложку дегтя:
- Да уж, разбирается. Отец-то его покойный крепостной театр держал. Не одну девку, говорят, уморил, упырь.
- Так то отец, а то сын. Не тот он человек, и времена сейчас не те.
- У него ведь семья в Киеве. Он у нас в городе, сам, считай, на гастролях.
- А поди семье от меня ущерба не будет… Поздно мне уж в благородство и непорочность-то играть, тетя Вера. Да и когда не поздно было – тоже не играла, не то до сих пор была бы разносчицей. А впереди у меня что? Сколько мне еще по сцене порхать, по-хорошему? Мне уж тридцать первый годок пошел. Бедную Лизу уже не сыграю, еще немного – и Арбенину не дадут. Долог ли век актрисы...
- И полюбовницы тоже недолог.
- Тоже, - кивнула Ксения. – Но при уме можно кое-что успеть. Брата из деревни вывезти и на приличную службу пристроить, все матери меньше горбатиться. А сама лавчонку, может, заведу, или ателье. Шляпное! Будете, девоньки, шляпки-то у меня заказывать?
Девоньки расхохотались и обещали непременно заказывать.
И все шло хорошо еще целую неделю. А в следующую субботу Ксения не появилась в театре, как бывало обычно, за два часа до начала спектакля. И за полчаса не появилась. Уже и Петр Афанасьевич давно фланировал по вестибюлю, а вскоре, словно что-то почуяв, заволновался, попытался пройти за кулисы, да его не пустили, конечно. Пришлось ему, как всем, сдавать пальто в гардероб и дожидаться начала. Начался спектакль с получасовой задержкой – Ксения так и не объявилась, и ее спешно заменили Оленькой Черновой, которая давно мечтала об этой роли и знала ее наизусть. Славинский нервничал в своем первом ряду, то и дело оглядывался и смотрел на часы.
Тем временем за Ксенией на квартиру отправили посыльного, который и обнаружил ее – мертвую, в синяках и с перерезанным горлом. Еще шла на сцене пьеса, а полицейские уже опрашивали директора театра, незанятых актеров и прочий персонал, и все уверенно показали, с кем убитая ушла вчера вечером и вообще с кем дело имеет. Под занавес его и взяли, несмотря на умелое непонимание, возмущение и горе - актером он, похоже, тоже был неплохим. Только не помогло это ему – из кармана его пальто извлекли окровавленный шейный платок, видимо, второпях туда засунутый, да и вообще вся внутренняя часть и кромка кармана была перепачкана кровью, а на рукаве не хватало малой пуговки, той самой, которая была зажата в кулаке мертвой Ксении. Не те сейчас времена, чтобы за одну только знатность и состоятельность такое с рук сходило.
… - Спасибо, тетя Вера, - серьезно и искренне сказал Гриша, подойдя к стойке гардероба, когда все наконец утихло.
- Ох, да разве ж можно за такое благодарить, - покачала головой старушка. – Может, не стоило так уж?
- Ничего, - зло бросил он, закуривая. Руки дрожали, и спичка загорелась не с первого раза. – Поделом обоим. Будет знать.
КОНЕЦ
На мой вкус, малость нарочито, но очень симпатично.
Окончен был спектакль, утихли аплодисменты и свист, прошли поклоны на бис, опустился занавес. В гримерке Ксения Ивановна Александрова снимала стеклярусовые бриллианты, Гриша, не смыв грим, уже нес самовар, Оленька Чернова открывала коробку с эклерами. Вошел посыльный с огромным букетом, вручил его Александровой: «Господин Славинский велели передать». Ксения благосклонно улыбнулась. Это был не первый букет от владельца Киевской суконной мануфактуры Петра Афанасьевича Славинского, не первый вечер он сидел в первом ряду и не сводил с нее прищуренных черных глаз. Актриса вытащила притаившуюся среди цветов карточку, прочитала надпись: «С восхищением талантом и надеждой на личное знакомство и теплую дружбу». Улыбнулась, помешкала мгновение, черкнула на обратной стороне несколько слов и вернула посыльному. Тот поклонился и вышел. А уже входила в гримерку освободившаяся гардеробщица тетя Вера со связкой баранок, и Гриша предлагал капнуть в чашку из своей фляги, и вечер пошел своим чередом.
На следующий вечер после спектакля Ксению ждал экипаж. Глядя, как она придирчиво оглядывает себя перед зеркалом в вестибюле, тетя Вера покачала головой:
- Добился-таки своего, змей-искуситель.
- Чем плох мужчина, умеющий добиться своего? – улыбнулась актриса.
- А наши чем тебе плохи?
- Кто наши? Гриша? Так он дальше «кушать подано» ни на сцене, ни в жизни не продвинется. Или Пал Андреич? – она кивнула в сторону очень высокого и крайне тучного бородатого мужчины. – Он уж вдвое поперек себя шире, пока на подмостки взойдет – уже задыхается, доброго ему здоровьица, конечно... Все, теть Вер. Позадержалась, подождать себя заставила, пойду теперь.
Через несколько дней разговоры о Ксенином романе пошли в театре уже и в открытую. Да и зачем скрывать сияющие глаза и новую соболью горжетку? И вовсе господин Славинский не был похож на змея – был он мужчина видный, высокий, подтянутый, с длинной прямоугольной челюстью, тонкими усиками и густыми волосами на косой пробор. Он по-прежнему посещал почти каждый вечерний спектакль с ее участием, и не надоедало ему, и денег на билеты и цветы не жалел – знать, совсем это была для него малость.
- Не жадный, видать? – уважительно спрашивала в гримерке «матрона» Галя Серебрякова.
- Не жадный, - улыбалась Ксения. - Обходительный, и искусство наше ценит, разбирается.
Девушки качали головами и вздыхали с одобрением и легкой завистью. Одна только тетя Вера, принося свои неизменные баранки, ворчливо подливала ложку дегтя:
- Да уж, разбирается. Отец-то его покойный крепостной театр держал. Не одну девку, говорят, уморил, упырь.
- Так то отец, а то сын. Не тот он человек, и времена сейчас не те.
- У него ведь семья в Киеве. Он у нас в городе, сам, считай, на гастролях.
- А поди семье от меня ущерба не будет… Поздно мне уж в благородство и непорочность-то играть, тетя Вера. Да и когда не поздно было – тоже не играла, не то до сих пор была бы разносчицей. А впереди у меня что? Сколько мне еще по сцене порхать, по-хорошему? Мне уж тридцать первый годок пошел. Бедную Лизу уже не сыграю, еще немного – и Арбенину не дадут. Долог ли век актрисы...
- И полюбовницы тоже недолог.
- Тоже, - кивнула Ксения. – Но при уме можно кое-что успеть. Брата из деревни вывезти и на приличную службу пристроить, все матери меньше горбатиться. А сама лавчонку, может, заведу, или ателье. Шляпное! Будете, девоньки, шляпки-то у меня заказывать?
Девоньки расхохотались и обещали непременно заказывать.
И все шло хорошо еще целую неделю. А в следующую субботу Ксения не появилась в театре, как бывало обычно, за два часа до начала спектакля. И за полчаса не появилась. Уже и Петр Афанасьевич давно фланировал по вестибюлю, а вскоре, словно что-то почуяв, заволновался, попытался пройти за кулисы, да его не пустили, конечно. Пришлось ему, как всем, сдавать пальто в гардероб и дожидаться начала. Начался спектакль с получасовой задержкой – Ксения так и не объявилась, и ее спешно заменили Оленькой Черновой, которая давно мечтала об этой роли и знала ее наизусть. Славинский нервничал в своем первом ряду, то и дело оглядывался и смотрел на часы.
Тем временем за Ксенией на квартиру отправили посыльного, который и обнаружил ее – мертвую, в синяках и с перерезанным горлом. Еще шла на сцене пьеса, а полицейские уже опрашивали директора театра, незанятых актеров и прочий персонал, и все уверенно показали, с кем убитая ушла вчера вечером и вообще с кем дело имеет. Под занавес его и взяли, несмотря на умелое непонимание, возмущение и горе - актером он, похоже, тоже был неплохим. Только не помогло это ему – из кармана его пальто извлекли окровавленный шейный платок, видимо, второпях туда засунутый, да и вообще вся внутренняя часть и кромка кармана была перепачкана кровью, а на рукаве не хватало малой пуговки, той самой, которая была зажата в кулаке мертвой Ксении. Не те сейчас времена, чтобы за одну только знатность и состоятельность такое с рук сходило.
… - Спасибо, тетя Вера, - серьезно и искренне сказал Гриша, подойдя к стойке гардероба, когда все наконец утихло.
- Ох, да разве ж можно за такое благодарить, - покачала головой старушка. – Может, не стоило так уж?
- Ничего, - зло бросил он, закуривая. Руки дрожали, и спичка загорелась не с первого раза. – Поделом обоим. Будет знать.
КОНЕЦ
Окончен был спектакль, утихли аплодисменты и свист, прошли поклоны на бис, опустился занавес. В гримерке Ксения Ивановна Александрова снимала стеклярусовые бриллианты, Гриша, не смыв грим, уже нес самовар, Оленька Чернова открывала коробку с эклерами. Вошел посыльный с огромным букетом, вручил его Александровой: «Господин Славинский велели передать». Ксения благосклонно улыбнулась. Это был не первый букет от владельца Киевской суконной мануфактуры Петра Афанасьевича Славинского, не первый вечер он сидел в первом ряду и не сводил с нее прищуренных черных глаз. Актриса вытащила притаившуюся среди цветов карточку, прочитала надпись: «С восхищением талантом и надеждой на личное знакомство и теплую дружбу». Улыбнулась, помешкала мгновение, черкнула на обратной стороне несколько слов и вернула посыльному. Тот поклонился и вышел. А уже входила в гримерку освободившаяся гардеробщица тетя Вера со связкой баранок, и Гриша предлагал капнуть в чашку из своей фляги, и вечер пошел своим чередом.
На следующий вечер после спектакля Ксению ждал экипаж. Глядя, как она придирчиво оглядывает себя перед зеркалом в вестибюле, тетя Вера покачала головой:
- Добился-таки своего, змей-искуситель.
- Чем плох мужчина, умеющий добиться своего? – улыбнулась актриса.
- А наши чем тебе плохи?
- Кто наши? Гриша? Так он дальше «кушать подано» ни на сцене, ни в жизни не продвинется. Или Пал Андреич? – она кивнула в сторону очень высокого и крайне тучного бородатого мужчины. – Он уж вдвое поперек себя шире, пока на подмостки взойдет – уже задыхается, доброго ему здоровьица, конечно... Все, теть Вер. Позадержалась, подождать себя заставила, пойду теперь.
Через несколько дней разговоры о Ксенином романе пошли в театре уже и в открытую. Да и зачем скрывать сияющие глаза и новую соболью горжетку? И вовсе господин Славинский не был похож на змея – был он мужчина видный, высокий, подтянутый, с длинной прямоугольной челюстью, тонкими усиками и густыми волосами на косой пробор. Он по-прежнему посещал почти каждый вечерний спектакль с ее участием, и не надоедало ему, и денег на билеты и цветы не жалел – знать, совсем это была для него малость.
- Не жадный, видать? – уважительно спрашивала в гримерке «матрона» Галя Серебрякова.
- Не жадный, - улыбалась Ксения. - Обходительный, и искусство наше ценит, разбирается.
Девушки качали головами и вздыхали с одобрением и легкой завистью. Одна только тетя Вера, принося свои неизменные баранки, ворчливо подливала ложку дегтя:
- Да уж, разбирается. Отец-то его покойный крепостной театр держал. Не одну девку, говорят, уморил, упырь.
- Так то отец, а то сын. Не тот он человек, и времена сейчас не те.
- У него ведь семья в Киеве. Он у нас в городе, сам, считай, на гастролях.
- А поди семье от меня ущерба не будет… Поздно мне уж в благородство и непорочность-то играть, тетя Вера. Да и когда не поздно было – тоже не играла, не то до сих пор была бы разносчицей. А впереди у меня что? Сколько мне еще по сцене порхать, по-хорошему? Мне уж тридцать первый годок пошел. Бедную Лизу уже не сыграю, еще немного – и Арбенину не дадут. Долог ли век актрисы...
- И полюбовницы тоже недолог.
- Тоже, - кивнула Ксения. – Но при уме можно кое-что успеть. Брата из деревни вывезти и на приличную службу пристроить, все матери меньше горбатиться. А сама лавчонку, может, заведу, или ателье. Шляпное! Будете, девоньки, шляпки-то у меня заказывать?
Девоньки расхохотались и обещали непременно заказывать.
И все шло хорошо еще целую неделю. А в следующую субботу Ксения не появилась в театре, как бывало обычно, за два часа до начала спектакля. И за полчаса не появилась. Уже и Петр Афанасьевич давно фланировал по вестибюлю, а вскоре, словно что-то почуяв, заволновался, попытался пройти за кулисы, да его не пустили, конечно. Пришлось ему, как всем, сдавать пальто в гардероб и дожидаться начала. Начался спектакль с получасовой задержкой – Ксения так и не объявилась, и ее спешно заменили Оленькой Черновой, которая давно мечтала об этой роли и знала ее наизусть. Славинский нервничал в своем первом ряду, то и дело оглядывался и смотрел на часы.
Тем временем за Ксенией на квартиру отправили посыльного, который и обнаружил ее – мертвую, в синяках и с перерезанным горлом. Еще шла на сцене пьеса, а полицейские уже опрашивали директора театра, незанятых актеров и прочий персонал, и все уверенно показали, с кем убитая ушла вчера вечером и вообще с кем дело имеет. Под занавес его и взяли, несмотря на умелое непонимание, возмущение и горе - актером он, похоже, тоже был неплохим. Только не помогло это ему – из кармана его пальто извлекли окровавленный шейный платок, видимо, второпях туда засунутый, да и вообще вся внутренняя часть и кромка кармана была перепачкана кровью, а на рукаве не хватало малой пуговки, той самой, которая была зажата в кулаке мертвой Ксении. Не те сейчас времена, чтобы за одну только знатность и состоятельность такое с рук сходило.
… - Спасибо, тетя Вера, - серьезно и искренне сказал Гриша, подойдя к стойке гардероба, когда все наконец утихло.
- Ох, да разве ж можно за такое благодарить, - покачала головой старушка. – Может, не стоило так уж?
- Ничего, - зло бросил он, закуривая. Руки дрожали, и спичка загорелась не с первого раза. – Поделом обоим. Будет знать.
КОНЕЦ
Немного подкачал финал.
Окончен был спектакль, утихли аплодисменты и свист, прошли поклоны на бис, опустился занавес. В гримерке Ксения Ивановна Александрова снимала стеклярусовые бриллианты, Гриша, не смыв грим, уже нес самовар, Оленька Чернова открывала коробку с эклерами. Вошел посыльный с огромным букетом, вручил его Александровой: «Господин Славинский велели передать». Ксения благосклонно улыбнулась. Это был не первый букет от владельца Киевской суконной мануфактуры Петра Афанасьевича Славинского, не первый вечер он сидел в первом ряду и не сводил с нее прищуренных черных глаз. Актриса вытащила притаившуюся среди цветов карточку, прочитала надпись: «С восхищением талантом и надеждой на личное знакомство и теплую дружбу». Улыбнулась, помешкала мгновение, черкнула на обратной стороне несколько слов и вернула посыльному. Тот поклонился и вышел. А уже входила в гримерку освободившаяся гардеробщица тетя Вера со связкой баранок, и Гриша предлагал капнуть в чашку из своей фляги, и вечер пошел своим чередом.
На следующий вечер после спектакля Ксению ждал экипаж. Глядя, как она придирчиво оглядывает себя перед зеркалом в вестибюле, тетя Вера покачала головой:
- Добился-таки своего, змей-искуситель.
- Чем плох мужчина, умеющий добиться своего? – улыбнулась актриса.
- А наши чем тебе плохи?
- Кто наши? Гриша? Так он дальше «кушать подано» ни на сцене, ни в жизни не продвинется. Или Пал Андреич? – она кивнула в сторону очень высокого и крайне тучного бородатого мужчины. – Он уж вдвое поперек себя шире, пока на подмостки взойдет – уже задыхается, доброго ему здоровьица, конечно... Все, теть Вер. Позадержалась, подождать себя заставила, пойду теперь.
Через несколько дней разговоры о Ксенином романе пошли в театре уже и в открытую. Да и зачем скрывать сияющие глаза и новую соболью горжетку? И вовсе господин Славинский не был похож на змея – был он мужчина видный, высокий, подтянутый, с длинной прямоугольной челюстью, тонкими усиками и густыми волосами на косой пробор. Он по-прежнему посещал почти каждый вечерний спектакль с ее участием, и не надоедало ему, и денег на билеты и цветы не жалел – знать, совсем это была для него малость.
- Не жадный, видать? – уважительно спрашивала в гримерке «матрона» Галя Серебрякова.
- Не жадный, - улыбалась Ксения. - Обходительный, и искусство наше ценит, разбирается.
Девушки качали головами и вздыхали с одобрением и легкой завистью. Одна только тетя Вера, принося свои неизменные баранки, ворчливо подливала ложку дегтя:
- Да уж, разбирается. Отец-то его покойный крепостной театр держал. Не одну девку, говорят, уморил, упырь.
- Так то отец, а то сын. Не тот он человек, и времена сейчас не те.
- У него ведь семья в Киеве. Он у нас в городе, сам, считай, на гастролях.
- А поди семье от меня ущерба не будет… Поздно мне уж в благородство и непорочность-то играть, тетя Вера. Да и когда не поздно было – тоже не играла, не то до сих пор была бы разносчицей. А впереди у меня что? Сколько мне еще по сцене порхать, по-хорошему? Мне уж тридцать первый годок пошел. Бедную Лизу уже не сыграю, еще немного – и Арбенину не дадут. Долог ли век актрисы...
- И полюбовницы тоже недолог.
- Тоже, - кивнула Ксения. – Но при уме можно кое-что успеть. Брата из деревни вывезти и на приличную службу пристроить, все матери меньше горбатиться. А сама лавчонку, может, заведу, или ателье. Шляпное! Будете, девоньки, шляпки-то у меня заказывать?
Девоньки расхохотались и обещали непременно заказывать.
И все шло хорошо еще целую неделю. А в следующую субботу Ксения не появилась в театре, как бывало обычно, за два часа до начала спектакля. И за полчаса не появилась. Уже и Петр Афанасьевич давно фланировал по вестибюлю, а вскоре, словно что-то почуяв, заволновался, попытался пройти за кулисы, да его не пустили, конечно. Пришлось ему, как всем, сдавать пальто в гардероб и дожидаться начала. Начался спектакль с получасовой задержкой – Ксения так и не объявилась, и ее спешно заменили Оленькой Черновой, которая давно мечтала об этой роли и знала ее наизусть. Славинский нервничал в своем первом ряду, то и дело оглядывался и смотрел на часы.
Тем временем за Ксенией на квартиру отправили посыльного, который и обнаружил ее – мертвую, в синяках и с перерезанным горлом. Еще шла на сцене пьеса, а полицейские уже опрашивали директора театра, незанятых актеров и прочий персонал, и все уверенно показали, с кем убитая ушла вчера вечером и вообще с кем дело имеет. Под занавес его и взяли, несмотря на умелое непонимание, возмущение и горе - актером он, похоже, тоже был неплохим. Только не помогло это ему – из кармана его пальто извлекли окровавленный шейный платок, видимо, второпях туда засунутый, да и вообще вся внутренняя часть и кромка кармана была перепачкана кровью, а на рукаве не хватало малой пуговки, той самой, которая была зажата в кулаке мертвой Ксении. Не те сейчас времена, чтобы за одну только знатность и состоятельность такое с рук сходило.
… - Спасибо, тетя Вера, - серьезно и искренне сказал Гриша, подойдя к стойке гардероба, когда все наконец утихло.
- Ох, да разве ж можно за такое благодарить, - покачала головой старушка. – Может, не стоило так уж?
- Ничего, - зло бросил он, закуривая. Руки дрожали, и спичка загорелась не с первого раза. – Поделом обоим. Будет знать.
КОНЕЦ
Отлично!
Сюжет, слог, финал - всё мне понравилось
- Я устал повторять, что Гертруда весьма благосклонно принимает мои знаки внимания! – запальчиво воскликнул плотный и коренастый мужчина, гордо выпячивая немалых объемов живот и для пущей убедительности топнув ногой.
- Ну все, с меня довольно! – вскричал худой, как жердь, длинноволосый собеседник, выхватывая из потертых ножен длинную деревяшку. – Защищайтесь, подлый клеветник!
Коренастый не стал медлить, и под одобрительный гул толпы противники принялись сражаться друг с другом, с похвальным рвением стуча обструганными палками, по умолчанию считавшимися острыми мечами.
- Что здесь происходит, ваши рыцарства?- раздался из-за кулис нежный голосок, и зрителям явилась красивая девушка в пышном одеянии и со столь сложной прической, что количества державших ее гребней с лихвой хватило бы на всех зрителей .
- Гертруда! – хором воскликнули запыхавшиеся их рыцарства и, мигом побросав свои палки, дружно устремились навстречу предмету их мечтаний, наперебой вопрошая , – Как же Вы здесь очутились, милая Гертруда? Неужели нам выпало счастье лицезреть Вас, драгоценная Гертруда?
Из толпы, по знаменательному случаю приезда бродячего театра полностью заполнившей главную площадь малоизвестного городка Бродно, внезапно раздался такой силы и ярости рев, что некоторые малодушные зрители даже присели.
- Гертруда? Какая к чертям собачьим Гертруда? – и нежданно-негаданно на сцену взобрался издавший вышеупомянутый рев господин, поражавший воображение огромного размера фигурой и блестевшей от пота обширной лысиной.
Толпа ахнула, в едином порыве подавшись поближе к разворачивающемуся действу. Конечно же, в огромном господине горожане сразу узнали городского Голову, господина Взяткоффа, уже несколько десятилетий правившего твердой рукой всем, что имелось в их городе, включая гильдии, купечество, преступный мир и даже нищих на паперти единственного в Бродно храма Великого Покровителя. Особо глазастые зрители без труда узнали в Гертруде младшую дочь данного господина, что предвещало большущий, сочный и дурно пахнущий скандал, ибо чем-чем, а уж строгостью в отношении нравственного воспитания своих отпрысков городской Голова славился на всю округу.
« Дочка, глянь, это ж дочка евоная...»- раздавались шепотки тут и там.
- Что ты здесь делаешь, Аннабель? – зычно ревел на всю площадь господин Взяткофф, ухватив потерявшую дар речи Гертруду за сложносочиненную прическу и тягая ее из стороны в сторону. – Кривляешься с лицедеями, как распоследняя прости Господи, а не благовоспитанная девица! Кто мне час назад говорил про мигрень, про «мне нехорошо, я полежу, батюшка», а сама здесь, на подмостках, подлая лгунья! Прибью, как есть прибью, не пожалею!
Городской Голова мутузил девушку, толпа покатывалась с хохоту, предвкушая зрелище почище бродячего театра, их рыцарства беспомощно стояли, не зная, то ли бежать, то ли осмелиться вступиться за лицедейку, а за кулисами в это время господин Торх, он же владелец бродячего театра, с неподдельным отчаянием бегал взад-вперед, дергая себя за беспорядочно торчащие во все стороны кудри. Происходящее было очешуительно несчастным случаем, из которого господин Торх, невзирая на его огромный опыт и врожденную изворотливость, не видел никакого выхода.
Дело в том, что терзаемая на подмостках явно знатным господином девушка не была, конечно, Гертрудой, как не была она и Аннабель, да что тут скрывать, не была она и девушкой, и даже человеком. Так нелепо вляпавшееся в, мягко говоря, большие неприятности существо было полиморфом .
Как известно, особым Указом об Уникальности образа полиморфам было строжайше запрещено находиться как на землях Большого и Малых Княжеств, так и примыкающих территорий, и полагающаяся за это преступление смертная казнь нарушившего запрет полиморфа и его сообщников уже сто с лишним лет отпугивала всех желающих Указ нарушить. И только он, тупой идиот, связался с этими высшими оборотнями на свою голову.
Полиморфы знамениты тем, что могут по желанию принимать облик любого существа, включая животных и птиц. Им надо всего лишь раз увидеть образец вживую или на картинке, и точно такая же копия к вашим услугам в любое время. Надобно ли говорить, как удобно иметь полиморфов в театре. Сейчас он девушка, через пять минут гном, а в конце представления настоящая хрюкающая свинья. При этом в любом облике этот оборотень сохраняет разум и память. Благодаря двум полиморфам труппа Торха состояла всего лишь из шести лицедеев, а сколько экономии на париках, гриме, а уж на дорогущих шкурах для изображения животных! Хотя даже с такой выгодой Торх вряд ли бы с высшими оборотнями связался, но грозящая ему долговая яма, когда из имущества остался только старый театральный фургон деда да тощая лошадка, лишение прибыльной должности из-за глупой ошибки и полное отсутствие перспектив в жизни, даже вспоминать тошно… И тут он на старой лесной тропе встречает двоих избитых и отчаявшихся мужчин, которых он приютил в фургоне из жалости. Кто ж знал, что они окажутся изгнанными из родного семейства полиморфами, изгоями и дома, и на чужбине. Как-то незаметно все и завертелось.
С тех пор утекло немало времени, театр Торха приносил стабильную прибыль, труппа сдружилась и сроднилась, полиморфы были скромными и неприхотливыми , все текло по налаженной колее и тут на тебе, такой прокол на ровном месте!
- Что же делать, ну, что же делать? Калис, гад, убью, чего ради тебе приспичило принять этот облик? - бегал Торх по кругу, спотыкаясь и поминая всех известных ему богов. Наблюдающая за ним из угла сгорбленная старуха в лохмотьях и с клюкой, ожидающая свой выход на сцену, задумчиво почесала седую голову, и, вдруг бросив клюку на пол, стала быстро сдирать с себя лохмотья ловкими движениями привыкшего к быстрым переодеваниям актера.
- Что такое, Флан? Что ты задумал?- резко остановившись, спросил резвую старуху, а вернее второго полиморфа Торх. У него были все основания для подозрений, что задумал Флан перевоплощение, ибо хоть полиморфы и принимали любой облик, но в одежде это делать не умели и для превращения были вынуждены раздеваться. Оборотень усмехнулся и проскрипел старческим надтреснутым голосом:
- Увидишь!
Тем временем обстановка на сцене продолжала накаляться. Полностью растрепавший шикарную прическу и повыдиравший большую половину гребней вместе с волосами, побагровевший от ярости городской Голова вцепился в пышный наряд девушки, отдирая вычурные оборки и фальшивые жемчуга.
- Что ты на себя накрутила? Как ты посмела, Аннабель, вырядилась в эти обноски, вот уж я тебя проучу, я тебе покажу! – без устали орал господин Взяткофф под хохот и улюлюканье зрителей.
- Проучить бы надобно! Розгами ее, да по мягкому месту! – вопил поддатый парень с явным недостатком зубов во рту. – Я и за розгами сбегать могу, мигом обернусь!
Неизвестно, чем бы все это кончилось для бедного полиморфа, растерянно хлопавшего красивыми девичьими глазами и изредка пускавшего слезу, но перед зрителями неожиданно появился новый персонаж, благодаря которому ситуация приняла совсем другой оборот.
Сминая декорации и раздирая кулисы, на подмостки наспех сколоченной временной сцены вывалилось существо, больше всего смахивающее на паука размером со скирду сена. Упитанное тело было густо покрыто черными волосками, все шесть ног унизаны огромными шипами, длинные лапы с внушительными когтями явно привыкли хватать и крепко держать жертву, и, что ужаснее всего, на морде чудовища кроме двух красных выпученных глаз имелось три непрерывно дергающихся ротовых отверстия.
Толпа оцепенела, завороженно глядя, как существо косит яркими горящими глазами в разные стороны и медленно открывает тот рот, что посередине.
- Ахххха! – низким гудящим голосом произнесло чудовище, одним глазом рассматривая зрителей, а другим пристально глядя на господина Взяткоффа.
- Дак это ж плю’вень! – истошно закричала женщина из самого центра толпы.
Плювень с трудом сфокусировал глаза на кричавшей и внезапно открыл все три рта, демонстрируя стройные ряды острейших зубов и громко втягивая в себя воздух.
- Щаз плювацца начнёть! Ядом! – выкрикнул пожилой бородач и принялся локтями распихивать народ с явным стремлением оказаться как можно дальше отсюда. Люди, наконец-то опомнившись, бросились бежать. Сразу же возникла давка, заголосили женщины, зарыдали затертые в толпе дети. Неизвестно как оказавшийся впереди всех, быстрым галопом убегал господин городской Голова, непонятно зачем судорожно сжимавший в руке гребень из прически покинутой им на растерзание непутевой дочки, с таким усердием перебиравший массивными ногами, что подбитые дорогущим железом сапоги высекали искры из покрытой булыжниками мостовой. Через несколько минут площадь была абсолютно пуста, лишь небольшая пушистая кошка спокойно шла по своим кошачим делам, равнодушно глядя на продолжающих стоять на сцене людей и плювня.
- Ну, чего застыли? - сдавленно зашипел выскочивший из-за кулис Торх. Калис, Флан, перевоплощайтесь, ваши рыцарства, тоже пошевеливайтесь, собираемся и исчезаем, надобно уносить ноги подальше да побыстрее!
Через пять минут торопливых сборов ярко раскрашенный фургон спешно ехал к городским воротам.
Когда Бродно остался позади, Торх вызвал оборотней в свой закуток.
- Калис, придурок, какого этого ты принял облик местной знатной горожанки? Жить надоело?
- Я ж не знал! – повесил голову полиморф. – Я ее на ярмарке видел года три назад, в другой округе, в обычном сарафане. Думал, служанка местная, кто ж знал. Больно внешность колоритная, запомнилась.
- Колоритно мы все будем на виселице смотреться, из-за тебя, Калис! Флан, я , конечно, тебе благодарен, ты нас выручил и все такое, но почему вдруг плювень? Где ты его видел? Ты что, в самом деле ядом мог плеваться?
- В «Бестиарии» видал. – ответил оборотень, – Ядом не смог бы, мы ж только облик внешний принимаем, надеялся, что испугаю. В этой округе плювней только лет десять , как не видали, истребили почти, подумал, помнит народ еще этого монстра.
- Влипли мы, конечно, сильно. Представляю лицо этого господина, когда он дочь свою мирно почивающей в постельке увидит! Ну, да ладно. Теперь только бежать, подальше из округи, а лучше и из княжества. Давненько мы в Лемории не бывали, вот туда и направимся. - и Торх жестом отпустил облегченно вздохнувших оборотней. Впереди их ждала длинная дорога, другие города и веси, ну, и конечно, новые приключения...
КОНЕЦ
- Я устал повторять, что Гертруда весьма благосклонно принимает мои знаки внимания! – запальчиво воскликнул плотный и коренастый мужчина, гордо выпячивая немалых объемов живот и для пущей убедительности топнув ногой.
- Ну все, с меня довольно! – вскричал худой, как жердь, длинноволосый собеседник, выхватывая из потертых ножен длинную деревяшку. – Защищайтесь, подлый клеветник!
Коренастый не стал медлить, и под одобрительный гул толпы противники принялись сражаться друг с другом, с похвальным рвением стуча обструганными палками, по умолчанию считавшимися острыми мечами.
- Что здесь происходит, ваши рыцарства?- раздался из-за кулис нежный голосок, и зрителям явилась красивая девушка в пышном одеянии и со столь сложной прической, что количества державших ее гребней с лихвой хватило бы на всех зрителей .
- Гертруда! – хором воскликнули запыхавшиеся их рыцарства и, мигом побросав свои палки, дружно устремились навстречу предмету их мечтаний, наперебой вопрошая , – Как же Вы здесь очутились, милая Гертруда? Неужели нам выпало счастье лицезреть Вас, драгоценная Гертруда?
Из толпы, по знаменательному случаю приезда бродячего театра полностью заполнившей главную площадь малоизвестного городка Бродно, внезапно раздался такой силы и ярости рев, что некоторые малодушные зрители даже присели.
- Гертруда? Какая к чертям собачьим Гертруда? – и нежданно-негаданно на сцену взобрался издавший вышеупомянутый рев господин, поражавший воображение огромного размера фигурой и блестевшей от пота обширной лысиной.
Толпа ахнула, в едином порыве подавшись поближе к разворачивающемуся действу. Конечно же, в огромном господине горожане сразу узнали городского Голову, господина Взяткоффа, уже несколько десятилетий правившего твердой рукой всем, что имелось в их городе, включая гильдии, купечество, преступный мир и даже нищих на паперти единственного в Бродно храма Великого Покровителя. Особо глазастые зрители без труда узнали в Гертруде младшую дочь данного господина, что предвещало большущий, сочный и дурно пахнущий скандал, ибо чем-чем, а уж строгостью в отношении нравственного воспитания своих отпрысков городской Голова славился на всю округу.
« Дочка, глянь, это ж дочка евоная...»- раздавались шепотки тут и там.
- Что ты здесь делаешь, Аннабель? – зычно ревел на всю площадь господин Взяткофф, ухватив потерявшую дар речи Гертруду за сложносочиненную прическу и тягая ее из стороны в сторону. – Кривляешься с лицедеями, как распоследняя прости Господи, а не благовоспитанная девица! Кто мне час назад говорил про мигрень, про «мне нехорошо, я полежу, батюшка», а сама здесь, на подмостках, подлая лгунья! Прибью, как есть прибью, не пожалею!
Городской Голова мутузил девушку, толпа покатывалась с хохоту, предвкушая зрелище почище бродячего театра, их рыцарства беспомощно стояли, не зная, то ли бежать, то ли осмелиться вступиться за лицедейку, а за кулисами в это время господин Торх, он же владелец бродячего театра, с неподдельным отчаянием бегал взад-вперед, дергая себя за беспорядочно торчащие во все стороны кудри. Происходящее было очешуительно несчастным случаем, из которого господин Торх, невзирая на его огромный опыт и врожденную изворотливость, не видел никакого выхода.
Дело в том, что терзаемая на подмостках явно знатным господином девушка не была, конечно, Гертрудой, как не была она и Аннабель, да что тут скрывать, не была она и девушкой, и даже человеком. Так нелепо вляпавшееся в, мягко говоря, большие неприятности существо было полиморфом .
Как известно, особым Указом об Уникальности образа полиморфам было строжайше запрещено находиться как на землях Большого и Малых Княжеств, так и примыкающих территорий, и полагающаяся за это преступление смертная казнь нарушившего запрет полиморфа и его сообщников уже сто с лишним лет отпугивала всех желающих Указ нарушить. И только он, тупой идиот, связался с этими высшими оборотнями на свою голову.
Полиморфы знамениты тем, что могут по желанию принимать облик любого существа, включая животных и птиц. Им надо всего лишь раз увидеть образец вживую или на картинке, и точно такая же копия к вашим услугам в любое время. Надобно ли говорить, как удобно иметь полиморфов в театре. Сейчас он девушка, через пять минут гном, а в конце представления настоящая хрюкающая свинья. При этом в любом облике этот оборотень сохраняет разум и память. Благодаря двум полиморфам труппа Торха состояла всего лишь из шести лицедеев, а сколько экономии на париках, гриме, а уж на дорогущих шкурах для изображения животных! Хотя даже с такой выгодой Торх вряд ли бы с высшими оборотнями связался, но грозящая ему долговая яма, когда из имущества остался только старый театральный фургон деда да тощая лошадка, лишение прибыльной должности из-за глупой ошибки и полное отсутствие перспектив в жизни, даже вспоминать тошно… И тут он на старой лесной тропе встречает двоих избитых и отчаявшихся мужчин, которых он приютил в фургоне из жалости. Кто ж знал, что они окажутся изгнанными из родного семейства полиморфами, изгоями и дома, и на чужбине. Как-то незаметно все и завертелось.
С тех пор утекло немало времени, театр Торха приносил стабильную прибыль, труппа сдружилась и сроднилась, полиморфы были скромными и неприхотливыми , все текло по налаженной колее и тут на тебе, такой прокол на ровном месте!
- Что же делать, ну, что же делать? Калис, гад, убью, чего ради тебе приспичило принять этот облик? - бегал Торх по кругу, спотыкаясь и поминая всех известных ему богов. Наблюдающая за ним из угла сгорбленная старуха в лохмотьях и с клюкой, ожидающая свой выход на сцену, задумчиво почесала седую голову, и, вдруг бросив клюку на пол, стала быстро сдирать с себя лохмотья ловкими движениями привыкшего к быстрым переодеваниям актера.
- Что такое, Флан? Что ты задумал?- резко остановившись, спросил резвую старуху, а вернее второго полиморфа Торх. У него были все основания для подозрений, что задумал Флан перевоплощение, ибо хоть полиморфы и принимали любой облик, но в одежде это делать не умели и для превращения были вынуждены раздеваться. Оборотень усмехнулся и проскрипел старческим надтреснутым голосом:
- Увидишь!
Тем временем обстановка на сцене продолжала накаляться. Полностью растрепавший шикарную прическу и повыдиравший большую половину гребней вместе с волосами, побагровевший от ярости городской Голова вцепился в пышный наряд девушки, отдирая вычурные оборки и фальшивые жемчуга.
- Что ты на себя накрутила? Как ты посмела, Аннабель, вырядилась в эти обноски, вот уж я тебя проучу, я тебе покажу! – без устали орал господин Взяткофф под хохот и улюлюканье зрителей.
- Проучить бы надобно! Розгами ее, да по мягкому месту! – вопил поддатый парень с явным недостатком зубов во рту. – Я и за розгами сбегать могу, мигом обернусь!
Неизвестно, чем бы все это кончилось для бедного полиморфа, растерянно хлопавшего красивыми девичьими глазами и изредка пускавшего слезу, но перед зрителями неожиданно появился новый персонаж, благодаря которому ситуация приняла совсем другой оборот.
Сминая декорации и раздирая кулисы, на подмостки наспех сколоченной временной сцены вывалилось существо, больше всего смахивающее на паука размером со скирду сена. Упитанное тело было густо покрыто черными волосками, все шесть ног унизаны огромными шипами, длинные лапы с внушительными когтями явно привыкли хватать и крепко держать жертву, и, что ужаснее всего, на морде чудовища кроме двух красных выпученных глаз имелось три непрерывно дергающихся ротовых отверстия.
Толпа оцепенела, завороженно глядя, как существо косит яркими горящими глазами в разные стороны и медленно открывает тот рот, что посередине.
- Ахххха! – низким гудящим голосом произнесло чудовище, одним глазом рассматривая зрителей, а другим пристально глядя на господина Взяткоффа.
- Дак это ж плю’вень! – истошно закричала женщина из самого центра толпы.
Плювень с трудом сфокусировал глаза на кричавшей и внезапно открыл все три рта, демонстрируя стройные ряды острейших зубов и громко втягивая в себя воздух.
- Щаз плювацца начнёть! Ядом! – выкрикнул пожилой бородач и принялся локтями распихивать народ с явным стремлением оказаться как можно дальше отсюда. Люди, наконец-то опомнившись, бросились бежать. Сразу же возникла давка, заголосили женщины, зарыдали затертые в толпе дети. Неизвестно как оказавшийся впереди всех, быстрым галопом убегал господин городской Голова, непонятно зачем судорожно сжимавший в руке гребень из прически покинутой им на растерзание непутевой дочки, с таким усердием перебиравший массивными ногами, что подбитые дорогущим железом сапоги высекали искры из покрытой булыжниками мостовой. Через несколько минут площадь была абсолютно пуста, лишь небольшая пушистая кошка спокойно шла по своим кошачим делам, равнодушно глядя на продолжающих стоять на сцене людей и плювня.
- Ну, чего застыли? - сдавленно зашипел выскочивший из-за кулис Торх. Калис, Флан, перевоплощайтесь, ваши рыцарства, тоже пошевеливайтесь, собираемся и исчезаем, надобно уносить ноги подальше да побыстрее!
Через пять минут торопливых сборов ярко раскрашенный фургон спешно ехал к городским воротам.
Когда Бродно остался позади, Торх вызвал оборотней в свой закуток.
- Калис, придурок, какого этого ты принял облик местной знатной горожанки? Жить надоело?
- Я ж не знал! – повесил голову полиморф. – Я ее на ярмарке видел года три назад, в другой округе, в обычном сарафане. Думал, служанка местная, кто ж знал. Больно внешность колоритная, запомнилась.
- Колоритно мы все будем на виселице смотреться, из-за тебя, Калис! Флан, я , конечно, тебе благодарен, ты нас выручил и все такое, но почему вдруг плювень? Где ты его видел? Ты что, в самом деле ядом мог плеваться?
- В «Бестиарии» видал. – ответил оборотень, – Ядом не смог бы, мы ж только облик внешний принимаем, надеялся, что испугаю. В этой округе плювней только лет десять , как не видали, истребили почти, подумал, помнит народ еще этого монстра.
- Влипли мы, конечно, сильно. Представляю лицо этого господина, когда он дочь свою мирно почивающей в постельке увидит! Ну, да ладно. Теперь только бежать, подальше из округи, а лучше и из княжества. Давненько мы в Лемории не бывали, вот туда и направимся. - и Торх жестом отпустил облегченно вздохнувших оборотней. Впереди их ждала длинная дорога, другие города и веси, ну, и конечно, новые приключения...
КОНЕЦ
- Я устал повторять, что Гертруда весьма благосклонно принимает мои знаки внимания! – запальчиво воскликнул плотный и коренастый мужчина, гордо выпячивая немалых объемов живот и для пущей убедительности топнув ногой.
- Ну все, с меня довольно! – вскричал худой, как жердь, длинноволосый собеседник, выхватывая из потертых ножен длинную деревяшку. – Защищайтесь, подлый клеветник!
Коренастый не стал медлить, и под одобрительный гул толпы противники принялись сражаться друг с другом, с похвальным рвением стуча обструганными палками, по умолчанию считавшимися острыми мечами.
- Что здесь происходит, ваши рыцарства?- раздался из-за кулис нежный голосок, и зрителям явилась красивая девушка в пышном одеянии и со столь сложной прической, что количества державших ее гребней с лихвой хватило бы на всех зрителей .
- Гертруда! – хором воскликнули запыхавшиеся их рыцарства и, мигом побросав свои палки, дружно устремились навстречу предмету их мечтаний, наперебой вопрошая , – Как же Вы здесь очутились, милая Гертруда? Неужели нам выпало счастье лицезреть Вас, драгоценная Гертруда?
Из толпы, по знаменательному случаю приезда бродячего театра полностью заполнившей главную площадь малоизвестного городка Бродно, внезапно раздался такой силы и ярости рев, что некоторые малодушные зрители даже присели.
- Гертруда? Какая к чертям собачьим Гертруда? – и нежданно-негаданно на сцену взобрался издавший вышеупомянутый рев господин, поражавший воображение огромного размера фигурой и блестевшей от пота обширной лысиной.
Толпа ахнула, в едином порыве подавшись поближе к разворачивающемуся действу. Конечно же, в огромном господине горожане сразу узнали городского Голову, господина Взяткоффа, уже несколько десятилетий правившего твердой рукой всем, что имелось в их городе, включая гильдии, купечество, преступный мир и даже нищих на паперти единственного в Бродно храма Великого Покровителя. Особо глазастые зрители без труда узнали в Гертруде младшую дочь данного господина, что предвещало большущий, сочный и дурно пахнущий скандал, ибо чем-чем, а уж строгостью в отношении нравственного воспитания своих отпрысков городской Голова славился на всю округу.
« Дочка, глянь, это ж дочка евоная...»- раздавались шепотки тут и там.
- Что ты здесь делаешь, Аннабель? – зычно ревел на всю площадь господин Взяткофф, ухватив потерявшую дар речи Гертруду за сложносочиненную прическу и тягая ее из стороны в сторону. – Кривляешься с лицедеями, как распоследняя прости Господи, а не благовоспитанная девица! Кто мне час назад говорил про мигрень, про «мне нехорошо, я полежу, батюшка», а сама здесь, на подмостках, подлая лгунья! Прибью, как есть прибью, не пожалею!
Городской Голова мутузил девушку, толпа покатывалась с хохоту, предвкушая зрелище почище бродячего театра, их рыцарства беспомощно стояли, не зная, то ли бежать, то ли осмелиться вступиться за лицедейку, а за кулисами в это время господин Торх, он же владелец бродячего театра, с неподдельным отчаянием бегал взад-вперед, дергая себя за беспорядочно торчащие во все стороны кудри. Происходящее было очешуительно несчастным случаем, из которого господин Торх, невзирая на его огромный опыт и врожденную изворотливость, не видел никакого выхода.
Дело в том, что терзаемая на подмостках явно знатным господином девушка не была, конечно, Гертрудой, как не была она и Аннабель, да что тут скрывать, не была она и девушкой, и даже человеком. Так нелепо вляпавшееся в, мягко говоря, большие неприятности существо было полиморфом .
Как известно, особым Указом об Уникальности образа полиморфам было строжайше запрещено находиться как на землях Большого и Малых Княжеств, так и примыкающих территорий, и полагающаяся за это преступление смертная казнь нарушившего запрет полиморфа и его сообщников уже сто с лишним лет отпугивала всех желающих Указ нарушить. И только он, тупой идиот, связался с этими высшими оборотнями на свою голову.
Полиморфы знамениты тем, что могут по желанию принимать облик любого существа, включая животных и птиц. Им надо всего лишь раз увидеть образец вживую или на картинке, и точно такая же копия к вашим услугам в любое время. Надобно ли говорить, как удобно иметь полиморфов в театре. Сейчас он девушка, через пять минут гном, а в конце представления настоящая хрюкающая свинья. При этом в любом облике этот оборотень сохраняет разум и память. Благодаря двум полиморфам труппа Торха состояла всего лишь из шести лицедеев, а сколько экономии на париках, гриме, а уж на дорогущих шкурах для изображения животных! Хотя даже с такой выгодой Торх вряд ли бы с высшими оборотнями связался, но грозящая ему долговая яма, когда из имущества остался только старый театральный фургон деда да тощая лошадка, лишение прибыльной должности из-за глупой ошибки и полное отсутствие перспектив в жизни, даже вспоминать тошно… И тут он на старой лесной тропе встречает двоих избитых и отчаявшихся мужчин, которых он приютил в фургоне из жалости. Кто ж знал, что они окажутся изгнанными из родного семейства полиморфами, изгоями и дома, и на чужбине. Как-то незаметно все и завертелось.
С тех пор утекло немало времени, театр Торха приносил стабильную прибыль, труппа сдружилась и сроднилась, полиморфы были скромными и неприхотливыми , все текло по налаженной колее и тут на тебе, такой прокол на ровном месте!
- Что же делать, ну, что же делать? Калис, гад, убью, чего ради тебе приспичило принять этот облик? - бегал Торх по кругу, спотыкаясь и поминая всех известных ему богов. Наблюдающая за ним из угла сгорбленная старуха в лохмотьях и с клюкой, ожидающая свой выход на сцену, задумчиво почесала седую голову, и, вдруг бросив клюку на пол, стала быстро сдирать с себя лохмотья ловкими движениями привыкшего к быстрым переодеваниям актера.
- Что такое, Флан? Что ты задумал?- резко остановившись, спросил резвую старуху, а вернее второго полиморфа Торх. У него были все основания для подозрений, что задумал Флан перевоплощение, ибо хоть полиморфы и принимали любой облик, но в одежде это делать не умели и для превращения были вынуждены раздеваться. Оборотень усмехнулся и проскрипел старческим надтреснутым голосом:
- Увидишь!
Тем временем обстановка на сцене продолжала накаляться. Полностью растрепавший шикарную прическу и повыдиравший большую половину гребней вместе с волосами, побагровевший от ярости городской Голова вцепился в пышный наряд девушки, отдирая вычурные оборки и фальшивые жемчуга.
- Что ты на себя накрутила? Как ты посмела, Аннабель, вырядилась в эти обноски, вот уж я тебя проучу, я тебе покажу! – без устали орал господин Взяткофф под хохот и улюлюканье зрителей.
- Проучить бы надобно! Розгами ее, да по мягкому месту! – вопил поддатый парень с явным недостатком зубов во рту. – Я и за розгами сбегать могу, мигом обернусь!
Неизвестно, чем бы все это кончилось для бедного полиморфа, растерянно хлопавшего красивыми девичьими глазами и изредка пускавшего слезу, но перед зрителями неожиданно появился новый персонаж, благодаря которому ситуация приняла совсем другой оборот.
Сминая декорации и раздирая кулисы, на подмостки наспех сколоченной временной сцены вывалилось существо, больше всего смахивающее на паука размером со скирду сена. Упитанное тело было густо покрыто черными волосками, все шесть ног унизаны огромными шипами, длинные лапы с внушительными когтями явно привыкли хватать и крепко держать жертву, и, что ужаснее всего, на морде чудовища кроме двух красных выпученных глаз имелось три непрерывно дергающихся ротовых отверстия.
Толпа оцепенела, завороженно глядя, как существо косит яркими горящими глазами в разные стороны и медленно открывает тот рот, что посередине.
- Ахххха! – низким гудящим голосом произнесло чудовище, одним глазом рассматривая зрителей, а другим пристально глядя на господина Взяткоффа.
- Дак это ж плю’вень! – истошно закричала женщина из самого центра толпы.
Плювень с трудом сфокусировал глаза на кричавшей и внезапно открыл все три рта, демонстрируя стройные ряды острейших зубов и громко втягивая в себя воздух.
- Щаз плювацца начнёть! Ядом! – выкрикнул пожилой бородач и принялся локтями распихивать народ с явным стремлением оказаться как можно дальше отсюда. Люди, наконец-то опомнившись, бросились бежать. Сразу же возникла давка, заголосили женщины, зарыдали затертые в толпе дети. Неизвестно как оказавшийся впереди всех, быстрым галопом убегал господин городской Голова, непонятно зачем судорожно сжимавший в руке гребень из прически покинутой им на растерзание непутевой дочки, с таким усердием перебиравший массивными ногами, что подбитые дорогущим железом сапоги высекали искры из покрытой булыжниками мостовой. Через несколько минут площадь была абсолютно пуста, лишь небольшая пушистая кошка спокойно шла по своим кошачим делам, равнодушно глядя на продолжающих стоять на сцене людей и плювня.
- Ну, чего застыли? - сдавленно зашипел выскочивший из-за кулис Торх. Калис, Флан, перевоплощайтесь, ваши рыцарства, тоже пошевеливайтесь, собираемся и исчезаем, надобно уносить ноги подальше да побыстрее!
Через пять минут торопливых сборов ярко раскрашенный фургон спешно ехал к городским воротам.
Когда Бродно остался позади, Торх вызвал оборотней в свой закуток.
- Калис, придурок, какого этого ты принял облик местной знатной горожанки? Жить надоело?
- Я ж не знал! – повесил голову полиморф. – Я ее на ярмарке видел года три назад, в другой округе, в обычном сарафане. Думал, служанка местная, кто ж знал. Больно внешность колоритная, запомнилась.
- Колоритно мы все будем на виселице смотреться, из-за тебя, Калис! Флан, я , конечно, тебе благодарен, ты нас выручил и все такое, но почему вдруг плювень? Где ты его видел? Ты что, в самом деле ядом мог плеваться?
- В «Бестиарии» видал. – ответил оборотень, – Ядом не смог бы, мы ж только облик внешний принимаем, надеялся, что испугаю. В этой округе плювней только лет десять , как не видали, истребили почти, подумал, помнит народ еще этого монстра.
- Влипли мы, конечно, сильно. Представляю лицо этого господина, когда он дочь свою мирно почивающей в постельке увидит! Ну, да ладно. Теперь только бежать, подальше из округи, а лучше и из княжества. Давненько мы в Лемории не бывали, вот туда и направимся. - и Торх жестом отпустил облегченно вздохнувших оборотней. Впереди их ждала длинная дорога, другие города и веси, ну, и конечно, новые приключения...
КОНЕЦ
- Я устал повторять, что Гертруда весьма благосклонно принимает мои знаки внимания! – запальчиво воскликнул плотный и коренастый мужчина, гордо выпячивая немалых объемов живот и для пущей убедительности топнув ногой.
- Ну все, с меня довольно! – вскричал худой, как жердь, длинноволосый собеседник, выхватывая из потертых ножен длинную деревяшку. – Защищайтесь, подлый клеветник!
Коренастый не стал медлить, и под одобрительный гул толпы противники принялись сражаться друг с другом, с похвальным рвением стуча обструганными палками, по умолчанию считавшимися острыми мечами.
- Что здесь происходит, ваши рыцарства?- раздался из-за кулис нежный голосок, и зрителям явилась красивая девушка в пышном одеянии и со столь сложной прической, что количества державших ее гребней с лихвой хватило бы на всех зрителей .
- Гертруда! – хором воскликнули запыхавшиеся их рыцарства и, мигом побросав свои палки, дружно устремились навстречу предмету их мечтаний, наперебой вопрошая , – Как же Вы здесь очутились, милая Гертруда? Неужели нам выпало счастье лицезреть Вас, драгоценная Гертруда?
Из толпы, по знаменательному случаю приезда бродячего театра полностью заполнившей главную площадь малоизвестного городка Бродно, внезапно раздался такой силы и ярости рев, что некоторые малодушные зрители даже присели.
- Гертруда? Какая к чертям собачьим Гертруда? – и нежданно-негаданно на сцену взобрался издавший вышеупомянутый рев господин, поражавший воображение огромного размера фигурой и блестевшей от пота обширной лысиной.
Толпа ахнула, в едином порыве подавшись поближе к разворачивающемуся действу. Конечно же, в огромном господине горожане сразу узнали городского Голову, господина Взяткоффа, уже несколько десятилетий правившего твердой рукой всем, что имелось в их городе, включая гильдии, купечество, преступный мир и даже нищих на паперти единственного в Бродно храма Великого Покровителя. Особо глазастые зрители без труда узнали в Гертруде младшую дочь данного господина, что предвещало большущий, сочный и дурно пахнущий скандал, ибо чем-чем, а уж строгостью в отношении нравственного воспитания своих отпрысков городской Голова славился на всю округу.
« Дочка, глянь, это ж дочка евоная...»- раздавались шепотки тут и там.
- Что ты здесь делаешь, Аннабель? – зычно ревел на всю площадь господин Взяткофф, ухватив потерявшую дар речи Гертруду за сложносочиненную прическу и тягая ее из стороны в сторону. – Кривляешься с лицедеями, как распоследняя прости Господи, а не благовоспитанная девица! Кто мне час назад говорил про мигрень, про «мне нехорошо, я полежу, батюшка», а сама здесь, на подмостках, подлая лгунья! Прибью, как есть прибью, не пожалею!
Городской Голова мутузил девушку, толпа покатывалась с хохоту, предвкушая зрелище почище бродячего театра, их рыцарства беспомощно стояли, не зная, то ли бежать, то ли осмелиться вступиться за лицедейку, а за кулисами в это время господин Торх, он же владелец бродячего театра, с неподдельным отчаянием бегал взад-вперед, дергая себя за беспорядочно торчащие во все стороны кудри. Происходящее было очешуительно несчастным случаем, из которого господин Торх, невзирая на его огромный опыт и врожденную изворотливость, не видел никакого выхода.
Дело в том, что терзаемая на подмостках явно знатным господином девушка не была, конечно, Гертрудой, как не была она и Аннабель, да что тут скрывать, не была она и девушкой, и даже человеком. Так нелепо вляпавшееся в, мягко говоря, большие неприятности существо было полиморфом .
Как известно, особым Указом об Уникальности образа полиморфам было строжайше запрещено находиться как на землях Большого и Малых Княжеств, так и примыкающих территорий, и полагающаяся за это преступление смертная казнь нарушившего запрет полиморфа и его сообщников уже сто с лишним лет отпугивала всех желающих Указ нарушить. И только он, тупой идиот, связался с этими высшими оборотнями на свою голову.
Полиморфы знамениты тем, что могут по желанию принимать облик любого существа, включая животных и птиц. Им надо всего лишь раз увидеть образец вживую или на картинке, и точно такая же копия к вашим услугам в любое время. Надобно ли говорить, как удобно иметь полиморфов в театре. Сейчас он девушка, через пять минут гном, а в конце представления настоящая хрюкающая свинья. При этом в любом облике этот оборотень сохраняет разум и память. Благодаря двум полиморфам труппа Торха состояла всего лишь из шести лицедеев, а сколько экономии на париках, гриме, а уж на дорогущих шкурах для изображения животных! Хотя даже с такой выгодой Торх вряд ли бы с высшими оборотнями связался, но грозящая ему долговая яма, когда из имущества остался только старый театральный фургон деда да тощая лошадка, лишение прибыльной должности из-за глупой ошибки и полное отсутствие перспектив в жизни, даже вспоминать тошно… И тут он на старой лесной тропе встречает двоих избитых и отчаявшихся мужчин, которых он приютил в фургоне из жалости. Кто ж знал, что они окажутся изгнанными из родного семейства полиморфами, изгоями и дома, и на чужбине. Как-то незаметно все и завертелось.
С тех пор утекло немало времени, театр Торха приносил стабильную прибыль, труппа сдружилась и сроднилась, полиморфы были скромными и неприхотливыми , все текло по налаженной колее и тут на тебе, такой прокол на ровном месте!
- Что же делать, ну, что же делать? Калис, гад, убью, чего ради тебе приспичило принять этот облик? - бегал Торх по кругу, спотыкаясь и поминая всех известных ему богов. Наблюдающая за ним из угла сгорбленная старуха в лохмотьях и с клюкой, ожидающая свой выход на сцену, задумчиво почесала седую голову, и, вдруг бросив клюку на пол, стала быстро сдирать с себя лохмотья ловкими движениями привыкшего к быстрым переодеваниям актера.
- Что такое, Флан? Что ты задумал?- резко остановившись, спросил резвую старуху, а вернее второго полиморфа Торх. У него были все основания для подозрений, что задумал Флан перевоплощение, ибо хоть полиморфы и принимали любой облик, но в одежде это делать не умели и для превращения были вынуждены раздеваться. Оборотень усмехнулся и проскрипел старческим надтреснутым голосом:
- Увидишь!
Тем временем обстановка на сцене продолжала накаляться. Полностью растрепавший шикарную прическу и повыдиравший большую половину гребней вместе с волосами, побагровевший от ярости городской Голова вцепился в пышный наряд девушки, отдирая вычурные оборки и фальшивые жемчуга.
- Что ты на себя накрутила? Как ты посмела, Аннабель, вырядилась в эти обноски, вот уж я тебя проучу, я тебе покажу! – без устали орал господин Взяткофф под хохот и улюлюканье зрителей.
- Проучить бы надобно! Розгами ее, да по мягкому месту! – вопил поддатый парень с явным недостатком зубов во рту. – Я и за розгами сбегать могу, мигом обернусь!
Неизвестно, чем бы все это кончилось для бедного полиморфа, растерянно хлопавшего красивыми девичьими глазами и изредка пускавшего слезу, но перед зрителями неожиданно появился новый персонаж, благодаря которому ситуация приняла совсем другой оборот.
Сминая декорации и раздирая кулисы, на подмостки наспех сколоченной временной сцены вывалилось существо, больше всего смахивающее на паука размером со скирду сена. Упитанное тело было густо покрыто черными волосками, все шесть ног унизаны огромными шипами, длинные лапы с внушительными когтями явно привыкли хватать и крепко держать жертву, и, что ужаснее всего, на морде чудовища кроме двух красных выпученных глаз имелось три непрерывно дергающихся ротовых отверстия.
Толпа оцепенела, завороженно глядя, как существо косит яркими горящими глазами в разные стороны и медленно открывает тот рот, что посередине.
- Ахххха! – низким гудящим голосом произнесло чудовище, одним глазом рассматривая зрителей, а другим пристально глядя на господина Взяткоффа.
- Дак это ж плю’вень! – истошно закричала женщина из самого центра толпы.
Плювень с трудом сфокусировал глаза на кричавшей и внезапно открыл все три рта, демонстрируя стройные ряды острейших зубов и громко втягивая в себя воздух.
- Щаз плювацца начнёть! Ядом! – выкрикнул пожилой бородач и принялся локтями распихивать народ с явным стремлением оказаться как можно дальше отсюда. Люди, наконец-то опомнившись, бросились бежать. Сразу же возникла давка, заголосили женщины, зарыдали затертые в толпе дети. Неизвестно как оказавшийся впереди всех, быстрым галопом убегал господин городской Голова, непонятно зачем судорожно сжимавший в руке гребень из прически покинутой им на растерзание непутевой дочки, с таким усердием перебиравший массивными ногами, что подбитые дорогущим железом сапоги высекали искры из покрытой булыжниками мостовой. Через несколько минут площадь была абсолютно пуста, лишь небольшая пушистая кошка спокойно шла по своим кошачим делам, равнодушно глядя на продолжающих стоять на сцене людей и плювня.
- Ну, чего застыли? - сдавленно зашипел выскочивший из-за кулис Торх. Калис, Флан, перевоплощайтесь, ваши рыцарства, тоже пошевеливайтесь, собираемся и исчезаем, надобно уносить ноги подальше да побыстрее!
Через пять минут торопливых сборов ярко раскрашенный фургон спешно ехал к городским воротам.
Когда Бродно остался позади, Торх вызвал оборотней в свой закуток.
- Калис, придурок, какого этого ты принял облик местной знатной горожанки? Жить надоело?
- Я ж не знал! – повесил голову полиморф. – Я ее на ярмарке видел года три назад, в другой округе, в обычном сарафане. Думал, служанка местная, кто ж знал. Больно внешность колоритная, запомнилась.
- Колоритно мы все будем на виселице смотреться, из-за тебя, Калис! Флан, я , конечно, тебе благодарен, ты нас выручил и все такое, но почему вдруг плювень? Где ты его видел? Ты что, в самом деле ядом мог плеваться?
- В «Бестиарии» видал. – ответил оборотень, – Ядом не смог бы, мы ж только облик внешний принимаем, надеялся, что испугаю. В этой округе плювней только лет десять , как не видали, истребили почти, подумал, помнит народ еще этого монстра.
- Влипли мы, конечно, сильно. Представляю лицо этого господина, когда он дочь свою мирно почивающей в постельке увидит! Ну, да ладно. Теперь только бежать, подальше из округи, а лучше и из княжества. Давненько мы в Лемории не бывали, вот туда и направимся. - и Торх жестом отпустил облегченно вздохнувших оборотней. Впереди их ждала длинная дорога, другие города и веси, ну, и конечно, новые приключения...
КОНЕЦ
- Я устал повторять, что Гертруда весьма благосклонно принимает мои знаки внимания! – запальчиво воскликнул плотный и коренастый мужчина, гордо выпячивая немалых объемов живот и для пущей убедительности топнув ногой.
- Ну все, с меня довольно! – вскричал худой, как жердь, длинноволосый собеседник, выхватывая из потертых ножен длинную деревяшку. – Защищайтесь, подлый клеветник!
Коренастый не стал медлить, и под одобрительный гул толпы противники принялись сражаться друг с другом, с похвальным рвением стуча обструганными палками, по умолчанию считавшимися острыми мечами.
- Что здесь происходит, ваши рыцарства?- раздался из-за кулис нежный голосок, и зрителям явилась красивая девушка в пышном одеянии и со столь сложной прической, что количества державших ее гребней с лихвой хватило бы на всех зрителей .
- Гертруда! – хором воскликнули запыхавшиеся их рыцарства и, мигом побросав свои палки, дружно устремились навстречу предмету их мечтаний, наперебой вопрошая , – Как же Вы здесь очутились, милая Гертруда? Неужели нам выпало счастье лицезреть Вас, драгоценная Гертруда?
Из толпы, по знаменательному случаю приезда бродячего театра полностью заполнившей главную площадь малоизвестного городка Бродно, внезапно раздался такой силы и ярости рев, что некоторые малодушные зрители даже присели.
- Гертруда? Какая к чертям собачьим Гертруда? – и нежданно-негаданно на сцену взобрался издавший вышеупомянутый рев господин, поражавший воображение огромного размера фигурой и блестевшей от пота обширной лысиной.
Толпа ахнула, в едином порыве подавшись поближе к разворачивающемуся действу. Конечно же, в огромном господине горожане сразу узнали городского Голову, господина Взяткоффа, уже несколько десятилетий правившего твердой рукой всем, что имелось в их городе, включая гильдии, купечество, преступный мир и даже нищих на паперти единственного в Бродно храма Великого Покровителя. Особо глазастые зрители без труда узнали в Гертруде младшую дочь данного господина, что предвещало большущий, сочный и дурно пахнущий скандал, ибо чем-чем, а уж строгостью в отношении нравственного воспитания своих отпрысков городской Голова славился на всю округу.
« Дочка, глянь, это ж дочка евоная...»- раздавались шепотки тут и там.
- Что ты здесь делаешь, Аннабель? – зычно ревел на всю площадь господин Взяткофф, ухватив потерявшую дар речи Гертруду за сложносочиненную прическу и тягая ее из стороны в сторону. – Кривляешься с лицедеями, как распоследняя прости Господи, а не благовоспитанная девица! Кто мне час назад говорил про мигрень, про «мне нехорошо, я полежу, батюшка», а сама здесь, на подмостках, подлая лгунья! Прибью, как есть прибью, не пожалею!
Городской Голова мутузил девушку, толпа покатывалась с хохоту, предвкушая зрелище почище бродячего театра, их рыцарства беспомощно стояли, не зная, то ли бежать, то ли осмелиться вступиться за лицедейку, а за кулисами в это время господин Торх, он же владелец бродячего театра, с неподдельным отчаянием бегал взад-вперед, дергая себя за беспорядочно торчащие во все стороны кудри. Происходящее было очешуительно несчастным случаем, из которого господин Торх, невзирая на его огромный опыт и врожденную изворотливость, не видел никакого выхода.
Дело в том, что терзаемая на подмостках явно знатным господином девушка не была, конечно, Гертрудой, как не была она и Аннабель, да что тут скрывать, не была она и девушкой, и даже человеком. Так нелепо вляпавшееся в, мягко говоря, большие неприятности существо было полиморфом .
Как известно, особым Указом об Уникальности образа полиморфам было строжайше запрещено находиться как на землях Большого и Малых Княжеств, так и примыкающих территорий, и полагающаяся за это преступление смертная казнь нарушившего запрет полиморфа и его сообщников уже сто с лишним лет отпугивала всех желающих Указ нарушить. И только он, тупой идиот, связался с этими высшими оборотнями на свою голову.
Полиморфы знамениты тем, что могут по желанию принимать облик любого существа, включая животных и птиц. Им надо всего лишь раз увидеть образец вживую или на картинке, и точно такая же копия к вашим услугам в любое время. Надобно ли говорить, как удобно иметь полиморфов в театре. Сейчас он девушка, через пять минут гном, а в конце представления настоящая хрюкающая свинья. При этом в любом облике этот оборотень сохраняет разум и память. Благодаря двум полиморфам труппа Торха состояла всего лишь из шести лицедеев, а сколько экономии на париках, гриме, а уж на дорогущих шкурах для изображения животных! Хотя даже с такой выгодой Торх вряд ли бы с высшими оборотнями связался, но грозящая ему долговая яма, когда из имущества остался только старый театральный фургон деда да тощая лошадка, лишение прибыльной должности из-за глупой ошибки и полное отсутствие перспектив в жизни, даже вспоминать тошно… И тут он на старой лесной тропе встречает двоих избитых и отчаявшихся мужчин, которых он приютил в фургоне из жалости. Кто ж знал, что они окажутся изгнанными из родного семейства полиморфами, изгоями и дома, и на чужбине. Как-то незаметно все и завертелось.
С тех пор утекло немало времени, театр Торха приносил стабильную прибыль, труппа сдружилась и сроднилась, полиморфы были скромными и неприхотливыми , все текло по налаженной колее и тут на тебе, такой прокол на ровном месте!
- Что же делать, ну, что же делать? Калис, гад, убью, чего ради тебе приспичило принять этот облик? - бегал Торх по кругу, спотыкаясь и поминая всех известных ему богов. Наблюдающая за ним из угла сгорбленная старуха в лохмотьях и с клюкой, ожидающая свой выход на сцену, задумчиво почесала седую голову, и, вдруг бросив клюку на пол, стала быстро сдирать с себя лохмотья ловкими движениями привыкшего к быстрым переодеваниям актера.
- Что такое, Флан? Что ты задумал?- резко остановившись, спросил резвую старуху, а вернее второго полиморфа Торх. У него были все основания для подозрений, что задумал Флан перевоплощение, ибо хоть полиморфы и принимали любой облик, но в одежде это делать не умели и для превращения были вынуждены раздеваться. Оборотень усмехнулся и проскрипел старческим надтреснутым голосом:
- Увидишь!
Тем временем обстановка на сцене продолжала накаляться. Полностью растрепавший шикарную прическу и повыдиравший большую половину гребней вместе с волосами, побагровевший от ярости городской Голова вцепился в пышный наряд девушки, отдирая вычурные оборки и фальшивые жемчуга.
- Что ты на себя накрутила? Как ты посмела, Аннабель, вырядилась в эти обноски, вот уж я тебя проучу, я тебе покажу! – без устали орал господин Взяткофф под хохот и улюлюканье зрителей.
- Проучить бы надобно! Розгами ее, да по мягкому месту! – вопил поддатый парень с явным недостатком зубов во рту. – Я и за розгами сбегать могу, мигом обернусь!
Неизвестно, чем бы все это кончилось для бедного полиморфа, растерянно хлопавшего красивыми девичьими глазами и изредка пускавшего слезу, но перед зрителями неожиданно появился новый персонаж, благодаря которому ситуация приняла совсем другой оборот.
Сминая декорации и раздирая кулисы, на подмостки наспех сколоченной временной сцены вывалилось существо, больше всего смахивающее на паука размером со скирду сена. Упитанное тело было густо покрыто черными волосками, все шесть ног унизаны огромными шипами, длинные лапы с внушительными когтями явно привыкли хватать и крепко держать жертву, и, что ужаснее всего, на морде чудовища кроме двух красных выпученных глаз имелось три непрерывно дергающихся ротовых отверстия.
Толпа оцепенела, завороженно глядя, как существо косит яркими горящими глазами в разные стороны и медленно открывает тот рот, что посередине.
- Ахххха! – низким гудящим голосом произнесло чудовище, одним глазом рассматривая зрителей, а другим пристально глядя на господина Взяткоффа.
- Дак это ж плю’вень! – истошно закричала женщина из самого центра толпы.
Плювень с трудом сфокусировал глаза на кричавшей и внезапно открыл все три рта, демонстрируя стройные ряды острейших зубов и громко втягивая в себя воздух.
- Щаз плювацца начнёть! Ядом! – выкрикнул пожилой бородач и принялся локтями распихивать народ с явным стремлением оказаться как можно дальше отсюда. Люди, наконец-то опомнившись, бросились бежать. Сразу же возникла давка, заголосили женщины, зарыдали затертые в толпе дети. Неизвестно как оказавшийся впереди всех, быстрым галопом убегал господин городской Голова, непонятно зачем судорожно сжимавший в руке гребень из прически покинутой им на растерзание непутевой дочки, с таким усердием перебиравший массивными ногами, что подбитые дорогущим железом сапоги высекали искры из покрытой булыжниками мостовой. Через несколько минут площадь была абсолютно пуста, лишь небольшая пушистая кошка спокойно шла по своим кошачим делам, равнодушно глядя на продолжающих стоять на сцене людей и плювня.
- Ну, чего застыли? - сдавленно зашипел выскочивший из-за кулис Торх. Калис, Флан, перевоплощайтесь, ваши рыцарства, тоже пошевеливайтесь, собираемся и исчезаем, надобно уносить ноги подальше да побыстрее!
Через пять минут торопливых сборов ярко раскрашенный фургон спешно ехал к городским воротам.
Когда Бродно остался позади, Торх вызвал оборотней в свой закуток.
- Калис, придурок, какого этого ты принял облик местной знатной горожанки? Жить надоело?
- Я ж не знал! – повесил голову полиморф. – Я ее на ярмарке видел года три назад, в другой округе, в обычном сарафане. Думал, служанка местная, кто ж знал. Больно внешность колоритная, запомнилась.
- Колоритно мы все будем на виселице смотреться, из-за тебя, Калис! Флан, я , конечно, тебе благодарен, ты нас выручил и все такое, но почему вдруг плювень? Где ты его видел? Ты что, в самом деле ядом мог плеваться?
- В «Бестиарии» видал. – ответил оборотень, – Ядом не смог бы, мы ж только облик внешний принимаем, надеялся, что испугаю. В этой округе плювней только лет десять , как не видали, истребили почти, подумал, помнит народ еще этого монстра.
- Влипли мы, конечно, сильно. Представляю лицо этого господина, когда он дочь свою мирно почивающей в постельке увидит! Ну, да ладно. Теперь только бежать, подальше из округи, а лучше и из княжества. Давненько мы в Лемории не бывали, вот туда и направимся. - и Торх жестом отпустил облегченно вздохнувших оборотней. Впереди их ждала длинная дорога, другие города и веси, ну, и конечно, новые приключения...
КОНЕЦ
Плювень - прелесть.
- Я устал повторять, что Гертруда весьма благосклонно принимает мои знаки внимания! – запальчиво воскликнул плотный и коренастый мужчина, гордо выпячивая немалых объемов живот и для пущей убедительности топнув ногой.
- Ну все, с меня довольно! – вскричал худой, как жердь, длинноволосый собеседник, выхватывая из потертых ножен длинную деревяшку. – Защищайтесь, подлый клеветник!
Коренастый не стал медлить, и под одобрительный гул толпы противники принялись сражаться друг с другом, с похвальным рвением стуча обструганными палками, по умолчанию считавшимися острыми мечами.
- Что здесь происходит, ваши рыцарства?- раздался из-за кулис нежный голосок, и зрителям явилась красивая девушка в пышном одеянии и со столь сложной прической, что количества державших ее гребней с лихвой хватило бы на всех зрителей .
- Гертруда! – хором воскликнули запыхавшиеся их рыцарства и, мигом побросав свои палки, дружно устремились навстречу предмету их мечтаний, наперебой вопрошая , – Как же Вы здесь очутились, милая Гертруда? Неужели нам выпало счастье лицезреть Вас, драгоценная Гертруда?
Из толпы, по знаменательному случаю приезда бродячего театра полностью заполнившей главную площадь малоизвестного городка Бродно, внезапно раздался такой силы и ярости рев, что некоторые малодушные зрители даже присели.
- Гертруда? Какая к чертям собачьим Гертруда? – и нежданно-негаданно на сцену взобрался издавший вышеупомянутый рев господин, поражавший воображение огромного размера фигурой и блестевшей от пота обширной лысиной.
Толпа ахнула, в едином порыве подавшись поближе к разворачивающемуся действу. Конечно же, в огромном господине горожане сразу узнали городского Голову, господина Взяткоффа, уже несколько десятилетий правившего твердой рукой всем, что имелось в их городе, включая гильдии, купечество, преступный мир и даже нищих на паперти единственного в Бродно храма Великого Покровителя. Особо глазастые зрители без труда узнали в Гертруде младшую дочь данного господина, что предвещало большущий, сочный и дурно пахнущий скандал, ибо чем-чем, а уж строгостью в отношении нравственного воспитания своих отпрысков городской Голова славился на всю округу.
« Дочка, глянь, это ж дочка евоная...»- раздавались шепотки тут и там.
- Что ты здесь делаешь, Аннабель? – зычно ревел на всю площадь господин Взяткофф, ухватив потерявшую дар речи Гертруду за сложносочиненную прическу и тягая ее из стороны в сторону. – Кривляешься с лицедеями, как распоследняя прости Господи, а не благовоспитанная девица! Кто мне час назад говорил про мигрень, про «мне нехорошо, я полежу, батюшка», а сама здесь, на подмостках, подлая лгунья! Прибью, как есть прибью, не пожалею!
Городской Голова мутузил девушку, толпа покатывалась с хохоту, предвкушая зрелище почище бродячего театра, их рыцарства беспомощно стояли, не зная, то ли бежать, то ли осмелиться вступиться за лицедейку, а за кулисами в это время господин Торх, он же владелец бродячего театра, с неподдельным отчаянием бегал взад-вперед, дергая себя за беспорядочно торчащие во все стороны кудри. Происходящее было очешуительно несчастным случаем, из которого господин Торх, невзирая на его огромный опыт и врожденную изворотливость, не видел никакого выхода.
Дело в том, что терзаемая на подмостках явно знатным господином девушка не была, конечно, Гертрудой, как не была она и Аннабель, да что тут скрывать, не была она и девушкой, и даже человеком. Так нелепо вляпавшееся в, мягко говоря, большие неприятности существо было полиморфом .
Как известно, особым Указом об Уникальности образа полиморфам было строжайше запрещено находиться как на землях Большого и Малых Княжеств, так и примыкающих территорий, и полагающаяся за это преступление смертная казнь нарушившего запрет полиморфа и его сообщников уже сто с лишним лет отпугивала всех желающих Указ нарушить. И только он, тупой идиот, связался с этими высшими оборотнями на свою голову.
Полиморфы знамениты тем, что могут по желанию принимать облик любого существа, включая животных и птиц. Им надо всего лишь раз увидеть образец вживую или на картинке, и точно такая же копия к вашим услугам в любое время. Надобно ли говорить, как удобно иметь полиморфов в театре. Сейчас он девушка, через пять минут гном, а в конце представления настоящая хрюкающая свинья. При этом в любом облике этот оборотень сохраняет разум и память. Благодаря двум полиморфам труппа Торха состояла всего лишь из шести лицедеев, а сколько экономии на париках, гриме, а уж на дорогущих шкурах для изображения животных! Хотя даже с такой выгодой Торх вряд ли бы с высшими оборотнями связался, но грозящая ему долговая яма, когда из имущества остался только старый театральный фургон деда да тощая лошадка, лишение прибыльной должности из-за глупой ошибки и полное отсутствие перспектив в жизни, даже вспоминать тошно… И тут он на старой лесной тропе встречает двоих избитых и отчаявшихся мужчин, которых он приютил в фургоне из жалости. Кто ж знал, что они окажутся изгнанными из родного семейства полиморфами, изгоями и дома, и на чужбине. Как-то незаметно все и завертелось.
С тех пор утекло немало времени, театр Торха приносил стабильную прибыль, труппа сдружилась и сроднилась, полиморфы были скромными и неприхотливыми , все текло по налаженной колее и тут на тебе, такой прокол на ровном месте!
- Что же делать, ну, что же делать? Калис, гад, убью, чего ради тебе приспичило принять этот облик? - бегал Торх по кругу, спотыкаясь и поминая всех известных ему богов. Наблюдающая за ним из угла сгорбленная старуха в лохмотьях и с клюкой, ожидающая свой выход на сцену, задумчиво почесала седую голову, и, вдруг бросив клюку на пол, стала быстро сдирать с себя лохмотья ловкими движениями привыкшего к быстрым переодеваниям актера.
- Что такое, Флан? Что ты задумал?- резко остановившись, спросил резвую старуху, а вернее второго полиморфа Торх. У него были все основания для подозрений, что задумал Флан перевоплощение, ибо хоть полиморфы и принимали любой облик, но в одежде это делать не умели и для превращения были вынуждены раздеваться. Оборотень усмехнулся и проскрипел старческим надтреснутым голосом:
- Увидишь!
Тем временем обстановка на сцене продолжала накаляться. Полностью растрепавший шикарную прическу и повыдиравший большую половину гребней вместе с волосами, побагровевший от ярости городской Голова вцепился в пышный наряд девушки, отдирая вычурные оборки и фальшивые жемчуга.
- Что ты на себя накрутила? Как ты посмела, Аннабель, вырядилась в эти обноски, вот уж я тебя проучу, я тебе покажу! – без устали орал господин Взяткофф под хохот и улюлюканье зрителей.
- Проучить бы надобно! Розгами ее, да по мягкому месту! – вопил поддатый парень с явным недостатком зубов во рту. – Я и за розгами сбегать могу, мигом обернусь!
Неизвестно, чем бы все это кончилось для бедного полиморфа, растерянно хлопавшего красивыми девичьими глазами и изредка пускавшего слезу, но перед зрителями неожиданно появился новый персонаж, благодаря которому ситуация приняла совсем другой оборот.
Сминая декорации и раздирая кулисы, на подмостки наспех сколоченной временной сцены вывалилось существо, больше всего смахивающее на паука размером со скирду сена. Упитанное тело было густо покрыто черными волосками, все шесть ног унизаны огромными шипами, длинные лапы с внушительными когтями явно привыкли хватать и крепко держать жертву, и, что ужаснее всего, на морде чудовища кроме двух красных выпученных глаз имелось три непрерывно дергающихся ротовых отверстия.
Толпа оцепенела, завороженно глядя, как существо косит яркими горящими глазами в разные стороны и медленно открывает тот рот, что посередине.
- Ахххха! – низким гудящим голосом произнесло чудовище, одним глазом рассматривая зрителей, а другим пристально глядя на господина Взяткоффа.
- Дак это ж плю’вень! – истошно закричала женщина из самого центра толпы.
Плювень с трудом сфокусировал глаза на кричавшей и внезапно открыл все три рта, демонстрируя стройные ряды острейших зубов и громко втягивая в себя воздух.
- Щаз плювацца начнёть! Ядом! – выкрикнул пожилой бородач и принялся локтями распихивать народ с явным стремлением оказаться как можно дальше отсюда. Люди, наконец-то опомнившись, бросились бежать. Сразу же возникла давка, заголосили женщины, зарыдали затертые в толпе дети. Неизвестно как оказавшийся впереди всех, быстрым галопом убегал господин городской Голова, непонятно зачем судорожно сжимавший в руке гребень из прически покинутой им на растерзание непутевой дочки, с таким усердием перебиравший массивными ногами, что подбитые дорогущим железом сапоги высекали искры из покрытой булыжниками мостовой. Через несколько минут площадь была абсолютно пуста, лишь небольшая пушистая кошка спокойно шла по своим кошачим делам, равнодушно глядя на продолжающих стоять на сцене людей и плювня.
- Ну, чего застыли? - сдавленно зашипел выскочивший из-за кулис Торх. Калис, Флан, перевоплощайтесь, ваши рыцарства, тоже пошевеливайтесь, собираемся и исчезаем, надобно уносить ноги подальше да побыстрее!
Через пять минут торопливых сборов ярко раскрашенный фургон спешно ехал к городским воротам.
Когда Бродно остался позади, Торх вызвал оборотней в свой закуток.
- Калис, придурок, какого этого ты принял облик местной знатной горожанки? Жить надоело?
- Я ж не знал! – повесил голову полиморф. – Я ее на ярмарке видел года три назад, в другой округе, в обычном сарафане. Думал, служанка местная, кто ж знал. Больно внешность колоритная, запомнилась.
- Колоритно мы все будем на виселице смотреться, из-за тебя, Калис! Флан, я , конечно, тебе благодарен, ты нас выручил и все такое, но почему вдруг плювень? Где ты его видел? Ты что, в самом деле ядом мог плеваться?
- В «Бестиарии» видал. – ответил оборотень, – Ядом не смог бы, мы ж только облик внешний принимаем, надеялся, что испугаю. В этой округе плювней только лет десять , как не видали, истребили почти, подумал, помнит народ еще этого монстра.
- Влипли мы, конечно, сильно. Представляю лицо этого господина, когда он дочь свою мирно почивающей в постельке увидит! Ну, да ладно. Теперь только бежать, подальше из округи, а лучше и из княжества. Давненько мы в Лемории не бывали, вот туда и направимся. - и Торх жестом отпустил облегченно вздохнувших оборотней. Впереди их ждала длинная дорога, другие города и веси, ну, и конечно, новые приключения...
КОНЕЦ
- Я устал повторять, что Гертруда весьма благосклонно принимает мои знаки внимания! – запальчиво воскликнул плотный и коренастый мужчина, гордо выпячивая немалых объемов живот и для пущей убедительности топнув ногой.
- Ну все, с меня довольно! – вскричал худой, как жердь, длинноволосый собеседник, выхватывая из потертых ножен длинную деревяшку. – Защищайтесь, подлый клеветник!
Коренастый не стал медлить, и под одобрительный гул толпы противники принялись сражаться друг с другом, с похвальным рвением стуча обструганными палками, по умолчанию считавшимися острыми мечами.
- Что здесь происходит, ваши рыцарства?- раздался из-за кулис нежный голосок, и зрителям явилась красивая девушка в пышном одеянии и со столь сложной прической, что количества державших ее гребней с лихвой хватило бы на всех зрителей .
- Гертруда! – хором воскликнули запыхавшиеся их рыцарства и, мигом побросав свои палки, дружно устремились навстречу предмету их мечтаний, наперебой вопрошая , – Как же Вы здесь очутились, милая Гертруда? Неужели нам выпало счастье лицезреть Вас, драгоценная Гертруда?
Из толпы, по знаменательному случаю приезда бродячего театра полностью заполнившей главную площадь малоизвестного городка Бродно, внезапно раздался такой силы и ярости рев, что некоторые малодушные зрители даже присели.
- Гертруда? Какая к чертям собачьим Гертруда? – и нежданно-негаданно на сцену взобрался издавший вышеупомянутый рев господин, поражавший воображение огромного размера фигурой и блестевшей от пота обширной лысиной.
Толпа ахнула, в едином порыве подавшись поближе к разворачивающемуся действу. Конечно же, в огромном господине горожане сразу узнали городского Голову, господина Взяткоффа, уже несколько десятилетий правившего твердой рукой всем, что имелось в их городе, включая гильдии, купечество, преступный мир и даже нищих на паперти единственного в Бродно храма Великого Покровителя. Особо глазастые зрители без труда узнали в Гертруде младшую дочь данного господина, что предвещало большущий, сочный и дурно пахнущий скандал, ибо чем-чем, а уж строгостью в отношении нравственного воспитания своих отпрысков городской Голова славился на всю округу.
« Дочка, глянь, это ж дочка евоная...»- раздавались шепотки тут и там.
- Что ты здесь делаешь, Аннабель? – зычно ревел на всю площадь господин Взяткофф, ухватив потерявшую дар речи Гертруду за сложносочиненную прическу и тягая ее из стороны в сторону. – Кривляешься с лицедеями, как распоследняя прости Господи, а не благовоспитанная девица! Кто мне час назад говорил про мигрень, про «мне нехорошо, я полежу, батюшка», а сама здесь, на подмостках, подлая лгунья! Прибью, как есть прибью, не пожалею!
Городской Голова мутузил девушку, толпа покатывалась с хохоту, предвкушая зрелище почище бродячего театра, их рыцарства беспомощно стояли, не зная, то ли бежать, то ли осмелиться вступиться за лицедейку, а за кулисами в это время господин Торх, он же владелец бродячего театра, с неподдельным отчаянием бегал взад-вперед, дергая себя за беспорядочно торчащие во все стороны кудри. Происходящее было очешуительно несчастным случаем, из которого господин Торх, невзирая на его огромный опыт и врожденную изворотливость, не видел никакого выхода.
Дело в том, что терзаемая на подмостках явно знатным господином девушка не была, конечно, Гертрудой, как не была она и Аннабель, да что тут скрывать, не была она и девушкой, и даже человеком. Так нелепо вляпавшееся в, мягко говоря, большие неприятности существо было полиморфом .
Как известно, особым Указом об Уникальности образа полиморфам было строжайше запрещено находиться как на землях Большого и Малых Княжеств, так и примыкающих территорий, и полагающаяся за это преступление смертная казнь нарушившего запрет полиморфа и его сообщников уже сто с лишним лет отпугивала всех желающих Указ нарушить. И только он, тупой идиот, связался с этими высшими оборотнями на свою голову.
Полиморфы знамениты тем, что могут по желанию принимать облик любого существа, включая животных и птиц. Им надо всего лишь раз увидеть образец вживую или на картинке, и точно такая же копия к вашим услугам в любое время. Надобно ли говорить, как удобно иметь полиморфов в театре. Сейчас он девушка, через пять минут гном, а в конце представления настоящая хрюкающая свинья. При этом в любом облике этот оборотень сохраняет разум и память. Благодаря двум полиморфам труппа Торха состояла всего лишь из шести лицедеев, а сколько экономии на париках, гриме, а уж на дорогущих шкурах для изображения животных! Хотя даже с такой выгодой Торх вряд ли бы с высшими оборотнями связался, но грозящая ему долговая яма, когда из имущества остался только старый театральный фургон деда да тощая лошадка, лишение прибыльной должности из-за глупой ошибки и полное отсутствие перспектив в жизни, даже вспоминать тошно… И тут он на старой лесной тропе встречает двоих избитых и отчаявшихся мужчин, которых он приютил в фургоне из жалости. Кто ж знал, что они окажутся изгнанными из родного семейства полиморфами, изгоями и дома, и на чужбине. Как-то незаметно все и завертелось.
С тех пор утекло немало времени, театр Торха приносил стабильную прибыль, труппа сдружилась и сроднилась, полиморфы были скромными и неприхотливыми , все текло по налаженной колее и тут на тебе, такой прокол на ровном месте!
- Что же делать, ну, что же делать? Калис, гад, убью, чего ради тебе приспичило принять этот облик? - бегал Торх по кругу, спотыкаясь и поминая всех известных ему богов. Наблюдающая за ним из угла сгорбленная старуха в лохмотьях и с клюкой, ожидающая свой выход на сцену, задумчиво почесала седую голову, и, вдруг бросив клюку на пол, стала быстро сдирать с себя лохмотья ловкими движениями привыкшего к быстрым переодеваниям актера.
- Что такое, Флан? Что ты задумал?- резко остановившись, спросил резвую старуху, а вернее второго полиморфа Торх. У него были все основания для подозрений, что задумал Флан перевоплощение, ибо хоть полиморфы и принимали любой облик, но в одежде это делать не умели и для превращения были вынуждены раздеваться. Оборотень усмехнулся и проскрипел старческим надтреснутым голосом:
- Увидишь!
Тем временем обстановка на сцене продолжала накаляться. Полностью растрепавший шикарную прическу и повыдиравший большую половину гребней вместе с волосами, побагровевший от ярости городской Голова вцепился в пышный наряд девушки, отдирая вычурные оборки и фальшивые жемчуга.
- Что ты на себя накрутила? Как ты посмела, Аннабель, вырядилась в эти обноски, вот уж я тебя проучу, я тебе покажу! – без устали орал господин Взяткофф под хохот и улюлюканье зрителей.
- Проучить бы надобно! Розгами ее, да по мягкому месту! – вопил поддатый парень с явным недостатком зубов во рту. – Я и за розгами сбегать могу, мигом обернусь!
Неизвестно, чем бы все это кончилось для бедного полиморфа, растерянно хлопавшего красивыми девичьими глазами и изредка пускавшего слезу, но перед зрителями неожиданно появился новый персонаж, благодаря которому ситуация приняла совсем другой оборот.
Сминая декорации и раздирая кулисы, на подмостки наспех сколоченной временной сцены вывалилось существо, больше всего смахивающее на паука размером со скирду сена. Упитанное тело было густо покрыто черными волосками, все шесть ног унизаны огромными шипами, длинные лапы с внушительными когтями явно привыкли хватать и крепко держать жертву, и, что ужаснее всего, на морде чудовища кроме двух красных выпученных глаз имелось три непрерывно дергающихся ротовых отверстия.
Толпа оцепенела, завороженно глядя, как существо косит яркими горящими глазами в разные стороны и медленно открывает тот рот, что посередине.
- Ахххха! – низким гудящим голосом произнесло чудовище, одним глазом рассматривая зрителей, а другим пристально глядя на господина Взяткоффа.
- Дак это ж плю’вень! – истошно закричала женщина из самого центра толпы.
Плювень с трудом сфокусировал глаза на кричавшей и внезапно открыл все три рта, демонстрируя стройные ряды острейших зубов и громко втягивая в себя воздух.
- Щаз плювацца начнёть! Ядом! – выкрикнул пожилой бородач и принялся локтями распихивать народ с явным стремлением оказаться как можно дальше отсюда. Люди, наконец-то опомнившись, бросились бежать. Сразу же возникла давка, заголосили женщины, зарыдали затертые в толпе дети. Неизвестно как оказавшийся впереди всех, быстрым галопом убегал господин городской Голова, непонятно зачем судорожно сжимавший в руке гребень из прически покинутой им на растерзание непутевой дочки, с таким усердием перебиравший массивными ногами, что подбитые дорогущим железом сапоги высекали искры из покрытой булыжниками мостовой. Через несколько минут площадь была абсолютно пуста, лишь небольшая пушистая кошка спокойно шла по своим кошачим делам, равнодушно глядя на продолжающих стоять на сцене людей и плювня.
- Ну, чего застыли? - сдавленно зашипел выскочивший из-за кулис Торх. Калис, Флан, перевоплощайтесь, ваши рыцарства, тоже пошевеливайтесь, собираемся и исчезаем, надобно уносить ноги подальше да побыстрее!
Через пять минут торопливых сборов ярко раскрашенный фургон спешно ехал к городским воротам.
Когда Бродно остался позади, Торх вызвал оборотней в свой закуток.
- Калис, придурок, какого этого ты принял облик местной знатной горожанки? Жить надоело?
- Я ж не знал! – повесил голову полиморф. – Я ее на ярмарке видел года три назад, в другой округе, в обычном сарафане. Думал, служанка местная, кто ж знал. Больно внешность колоритная, запомнилась.
- Колоритно мы все будем на виселице смотреться, из-за тебя, Калис! Флан, я , конечно, тебе благодарен, ты нас выручил и все такое, но почему вдруг плювень? Где ты его видел? Ты что, в самом деле ядом мог плеваться?
- В «Бестиарии» видал. – ответил оборотень, – Ядом не смог бы, мы ж только облик внешний принимаем, надеялся, что испугаю. В этой округе плювней только лет десять , как не видали, истребили почти, подумал, помнит народ еще этого монстра.
- Влипли мы, конечно, сильно. Представляю лицо этого господина, когда он дочь свою мирно почивающей в постельке увидит! Ну, да ладно. Теперь только бежать, подальше из округи, а лучше и из княжества. Давненько мы в Лемории не бывали, вот туда и направимся. - и Торх жестом отпустил облегченно вздохнувших оборотней. Впереди их ждала длинная дорога, другие города и веси, ну, и конечно, новые приключения...
КОНЕЦ
- Я устал повторять, что Гертруда весьма благосклонно принимает мои знаки внимания! – запальчиво воскликнул плотный и коренастый мужчина, гордо выпячивая немалых объемов живот и для пущей убедительности топнув ногой.
- Ну все, с меня довольно! – вскричал худой, как жердь, длинноволосый собеседник, выхватывая из потертых ножен длинную деревяшку. – Защищайтесь, подлый клеветник!
Коренастый не стал медлить, и под одобрительный гул толпы противники принялись сражаться друг с другом, с похвальным рвением стуча обструганными палками, по умолчанию считавшимися острыми мечами.
- Что здесь происходит, ваши рыцарства?- раздался из-за кулис нежный голосок, и зрителям явилась красивая девушка в пышном одеянии и со столь сложной прической, что количества державших ее гребней с лихвой хватило бы на всех зрителей .
- Гертруда! – хором воскликнули запыхавшиеся их рыцарства и, мигом побросав свои палки, дружно устремились навстречу предмету их мечтаний, наперебой вопрошая , – Как же Вы здесь очутились, милая Гертруда? Неужели нам выпало счастье лицезреть Вас, драгоценная Гертруда?
Из толпы, по знаменательному случаю приезда бродячего театра полностью заполнившей главную площадь малоизвестного городка Бродно, внезапно раздался такой силы и ярости рев, что некоторые малодушные зрители даже присели.
- Гертруда? Какая к чертям собачьим Гертруда? – и нежданно-негаданно на сцену взобрался издавший вышеупомянутый рев господин, поражавший воображение огромного размера фигурой и блестевшей от пота обширной лысиной.
Толпа ахнула, в едином порыве подавшись поближе к разворачивающемуся действу. Конечно же, в огромном господине горожане сразу узнали городского Голову, господина Взяткоффа, уже несколько десятилетий правившего твердой рукой всем, что имелось в их городе, включая гильдии, купечество, преступный мир и даже нищих на паперти единственного в Бродно храма Великого Покровителя. Особо глазастые зрители без труда узнали в Гертруде младшую дочь данного господина, что предвещало большущий, сочный и дурно пахнущий скандал, ибо чем-чем, а уж строгостью в отношении нравственного воспитания своих отпрысков городской Голова славился на всю округу.
« Дочка, глянь, это ж дочка евоная...»- раздавались шепотки тут и там.
- Что ты здесь делаешь, Аннабель? – зычно ревел на всю площадь господин Взяткофф, ухватив потерявшую дар речи Гертруду за сложносочиненную прическу и тягая ее из стороны в сторону. – Кривляешься с лицедеями, как распоследняя прости Господи, а не благовоспитанная девица! Кто мне час назад говорил про мигрень, про «мне нехорошо, я полежу, батюшка», а сама здесь, на подмостках, подлая лгунья! Прибью, как есть прибью, не пожалею!
Городской Голова мутузил девушку, толпа покатывалась с хохоту, предвкушая зрелище почище бродячего театра, их рыцарства беспомощно стояли, не зная, то ли бежать, то ли осмелиться вступиться за лицедейку, а за кулисами в это время господин Торх, он же владелец бродячего театра, с неподдельным отчаянием бегал взад-вперед, дергая себя за беспорядочно торчащие во все стороны кудри. Происходящее было очешуительно несчастным случаем, из которого господин Торх, невзирая на его огромный опыт и врожденную изворотливость, не видел никакого выхода.
Дело в том, что терзаемая на подмостках явно знатным господином девушка не была, конечно, Гертрудой, как не была она и Аннабель, да что тут скрывать, не была она и девушкой, и даже человеком. Так нелепо вляпавшееся в, мягко говоря, большие неприятности существо было полиморфом .
Как известно, особым Указом об Уникальности образа полиморфам было строжайше запрещено находиться как на землях Большого и Малых Княжеств, так и примыкающих территорий, и полагающаяся за это преступление смертная казнь нарушившего запрет полиморфа и его сообщников уже сто с лишним лет отпугивала всех желающих Указ нарушить. И только он, тупой идиот, связался с этими высшими оборотнями на свою голову.
Полиморфы знамениты тем, что могут по желанию принимать облик любого существа, включая животных и птиц. Им надо всего лишь раз увидеть образец вживую или на картинке, и точно такая же копия к вашим услугам в любое время. Надобно ли говорить, как удобно иметь полиморфов в театре. Сейчас он девушка, через пять минут гном, а в конце представления настоящая хрюкающая свинья. При этом в любом облике этот оборотень сохраняет разум и память. Благодаря двум полиморфам труппа Торха состояла всего лишь из шести лицедеев, а сколько экономии на париках, гриме, а уж на дорогущих шкурах для изображения животных! Хотя даже с такой выгодой Торх вряд ли бы с высшими оборотнями связался, но грозящая ему долговая яма, когда из имущества остался только старый театральный фургон деда да тощая лошадка, лишение прибыльной должности из-за глупой ошибки и полное отсутствие перспектив в жизни, даже вспоминать тошно… И тут он на старой лесной тропе встречает двоих избитых и отчаявшихся мужчин, которых он приютил в фургоне из жалости. Кто ж знал, что они окажутся изгнанными из родного семейства полиморфами, изгоями и дома, и на чужбине. Как-то незаметно все и завертелось.
С тех пор утекло немало времени, театр Торха приносил стабильную прибыль, труппа сдружилась и сроднилась, полиморфы были скромными и неприхотливыми , все текло по налаженной колее и тут на тебе, такой прокол на ровном месте!
- Что же делать, ну, что же делать? Калис, гад, убью, чего ради тебе приспичило принять этот облик? - бегал Торх по кругу, спотыкаясь и поминая всех известных ему богов. Наблюдающая за ним из угла сгорбленная старуха в лохмотьях и с клюкой, ожидающая свой выход на сцену, задумчиво почесала седую голову, и, вдруг бросив клюку на пол, стала быстро сдирать с себя лохмотья ловкими движениями привыкшего к быстрым переодеваниям актера.
- Что такое, Флан? Что ты задумал?- резко остановившись, спросил резвую старуху, а вернее второго полиморфа Торх. У него были все основания для подозрений, что задумал Флан перевоплощение, ибо хоть полиморфы и принимали любой облик, но в одежде это делать не умели и для превращения были вынуждены раздеваться. Оборотень усмехнулся и проскрипел старческим надтреснутым голосом:
- Увидишь!
Тем временем обстановка на сцене продолжала накаляться. Полностью растрепавший шикарную прическу и повыдиравший большую половину гребней вместе с волосами, побагровевший от ярости городской Голова вцепился в пышный наряд девушки, отдирая вычурные оборки и фальшивые жемчуга.
- Что ты на себя накрутила? Как ты посмела, Аннабель, вырядилась в эти обноски, вот уж я тебя проучу, я тебе покажу! – без устали орал господин Взяткофф под хохот и улюлюканье зрителей.
- Проучить бы надобно! Розгами ее, да по мягкому месту! – вопил поддатый парень с явным недостатком зубов во рту. – Я и за розгами сбегать могу, мигом обернусь!
Неизвестно, чем бы все это кончилось для бедного полиморфа, растерянно хлопавшего красивыми девичьими глазами и изредка пускавшего слезу, но перед зрителями неожиданно появился новый персонаж, благодаря которому ситуация приняла совсем другой оборот.
Сминая декорации и раздирая кулисы, на подмостки наспех сколоченной временной сцены вывалилось существо, больше всего смахивающее на паука размером со скирду сена. Упитанное тело было густо покрыто черными волосками, все шесть ног унизаны огромными шипами, длинные лапы с внушительными когтями явно привыкли хватать и крепко держать жертву, и, что ужаснее всего, на морде чудовища кроме двух красных выпученных глаз имелось три непрерывно дергающихся ротовых отверстия.
Толпа оцепенела, завороженно глядя, как существо косит яркими горящими глазами в разные стороны и медленно открывает тот рот, что посередине.
- Ахххха! – низким гудящим голосом произнесло чудовище, одним глазом рассматривая зрителей, а другим пристально глядя на господина Взяткоффа.
- Дак это ж плю’вень! – истошно закричала женщина из самого центра толпы.
Плювень с трудом сфокусировал глаза на кричавшей и внезапно открыл все три рта, демонстрируя стройные ряды острейших зубов и громко втягивая в себя воздух.
- Щаз плювацца начнёть! Ядом! – выкрикнул пожилой бородач и принялся локтями распихивать народ с явным стремлением оказаться как можно дальше отсюда. Люди, наконец-то опомнившись, бросились бежать. Сразу же возникла давка, заголосили женщины, зарыдали затертые в толпе дети. Неизвестно как оказавшийся впереди всех, быстрым галопом убегал господин городской Голова, непонятно зачем судорожно сжимавший в руке гребень из прически покинутой им на растерзание непутевой дочки, с таким усердием перебиравший массивными ногами, что подбитые дорогущим железом сапоги высекали искры из покрытой булыжниками мостовой. Через несколько минут площадь была абсолютно пуста, лишь небольшая пушистая кошка спокойно шла по своим кошачим делам, равнодушно глядя на продолжающих стоять на сцене людей и плювня.
- Ну, чего застыли? - сдавленно зашипел выскочивший из-за кулис Торх. Калис, Флан, перевоплощайтесь, ваши рыцарства, тоже пошевеливайтесь, собираемся и исчезаем, надобно уносить ноги подальше да побыстрее!
Через пять минут торопливых сборов ярко раскрашенный фургон спешно ехал к городским воротам.
Когда Бродно остался позади, Торх вызвал оборотней в свой закуток.
- Калис, придурок, какого этого ты принял облик местной знатной горожанки? Жить надоело?
- Я ж не знал! – повесил голову полиморф. – Я ее на ярмарке видел года три назад, в другой округе, в обычном сарафане. Думал, служанка местная, кто ж знал. Больно внешность колоритная, запомнилась.
- Колоритно мы все будем на виселице смотреться, из-за тебя, Калис! Флан, я , конечно, тебе благодарен, ты нас выручил и все такое, но почему вдруг плювень? Где ты его видел? Ты что, в самом деле ядом мог плеваться?
- В «Бестиарии» видал. – ответил оборотень, – Ядом не смог бы, мы ж только облик внешний принимаем, надеялся, что испугаю. В этой округе плювней только лет десять , как не видали, истребили почти, подумал, помнит народ еще этого монстра.
- Влипли мы, конечно, сильно. Представляю лицо этого господина, когда он дочь свою мирно почивающей в постельке увидит! Ну, да ладно. Теперь только бежать, подальше из округи, а лучше и из княжества. Давненько мы в Лемории не бывали, вот туда и направимся. - и Торх жестом отпустил облегченно вздохнувших оборотней. Впереди их ждала длинная дорога, другие города и веси, ну, и конечно, новые приключения...
КОНЕЦ
Здорово!
- Я устал повторять, что Гертруда весьма благосклонно принимает мои знаки внимания! – запальчиво воскликнул плотный и коренастый мужчина, гордо выпячивая немалых объемов живот и для пущей убедительности топнув ногой.
- Ну все, с меня довольно! – вскричал худой, как жердь, длинноволосый собеседник, выхватывая из потертых ножен длинную деревяшку. – Защищайтесь, подлый клеветник!
Коренастый не стал медлить, и под одобрительный гул толпы противники принялись сражаться друг с другом, с похвальным рвением стуча обструганными палками, по умолчанию считавшимися острыми мечами.
- Что здесь происходит, ваши рыцарства?- раздался из-за кулис нежный голосок, и зрителям явилась красивая девушка в пышном одеянии и со столь сложной прической, что количества державших ее гребней с лихвой хватило бы на всех зрителей .
- Гертруда! – хором воскликнули запыхавшиеся их рыцарства и, мигом побросав свои палки, дружно устремились навстречу предмету их мечтаний, наперебой вопрошая , – Как же Вы здесь очутились, милая Гертруда? Неужели нам выпало счастье лицезреть Вас, драгоценная Гертруда?
Из толпы, по знаменательному случаю приезда бродячего театра полностью заполнившей главную площадь малоизвестного городка Бродно, внезапно раздался такой силы и ярости рев, что некоторые малодушные зрители даже присели.
- Гертруда? Какая к чертям собачьим Гертруда? – и нежданно-негаданно на сцену взобрался издавший вышеупомянутый рев господин, поражавший воображение огромного размера фигурой и блестевшей от пота обширной лысиной.
Толпа ахнула, в едином порыве подавшись поближе к разворачивающемуся действу. Конечно же, в огромном господине горожане сразу узнали городского Голову, господина Взяткоффа, уже несколько десятилетий правившего твердой рукой всем, что имелось в их городе, включая гильдии, купечество, преступный мир и даже нищих на паперти единственного в Бродно храма Великого Покровителя. Особо глазастые зрители без труда узнали в Гертруде младшую дочь данного господина, что предвещало большущий, сочный и дурно пахнущий скандал, ибо чем-чем, а уж строгостью в отношении нравственного воспитания своих отпрысков городской Голова славился на всю округу.
« Дочка, глянь, это ж дочка евоная...»- раздавались шепотки тут и там.
- Что ты здесь делаешь, Аннабель? – зычно ревел на всю площадь господин Взяткофф, ухватив потерявшую дар речи Гертруду за сложносочиненную прическу и тягая ее из стороны в сторону. – Кривляешься с лицедеями, как распоследняя прости Господи, а не благовоспитанная девица! Кто мне час назад говорил про мигрень, про «мне нехорошо, я полежу, батюшка», а сама здесь, на подмостках, подлая лгунья! Прибью, как есть прибью, не пожалею!
Городской Голова мутузил девушку, толпа покатывалась с хохоту, предвкушая зрелище почище бродячего театра, их рыцарства беспомощно стояли, не зная, то ли бежать, то ли осмелиться вступиться за лицедейку, а за кулисами в это время господин Торх, он же владелец бродячего театра, с неподдельным отчаянием бегал взад-вперед, дергая себя за беспорядочно торчащие во все стороны кудри. Происходящее было очешуительно несчастным случаем, из которого господин Торх, невзирая на его огромный опыт и врожденную изворотливость, не видел никакого выхода.
Дело в том, что терзаемая на подмостках явно знатным господином девушка не была, конечно, Гертрудой, как не была она и Аннабель, да что тут скрывать, не была она и девушкой, и даже человеком. Так нелепо вляпавшееся в, мягко говоря, большие неприятности существо было полиморфом .
Как известно, особым Указом об Уникальности образа полиморфам было строжайше запрещено находиться как на землях Большого и Малых Княжеств, так и примыкающих территорий, и полагающаяся за это преступление смертная казнь нарушившего запрет полиморфа и его сообщников уже сто с лишним лет отпугивала всех желающих Указ нарушить. И только он, тупой идиот, связался с этими высшими оборотнями на свою голову.
Полиморфы знамениты тем, что могут по желанию принимать облик любого существа, включая животных и птиц. Им надо всего лишь раз увидеть образец вживую или на картинке, и точно такая же копия к вашим услугам в любое время. Надобно ли говорить, как удобно иметь полиморфов в театре. Сейчас он девушка, через пять минут гном, а в конце представления настоящая хрюкающая свинья. При этом в любом облике этот оборотень сохраняет разум и память. Благодаря двум полиморфам труппа Торха состояла всего лишь из шести лицедеев, а сколько экономии на париках, гриме, а уж на дорогущих шкурах для изображения животных! Хотя даже с такой выгодой Торх вряд ли бы с высшими оборотнями связался, но грозящая ему долговая яма, когда из имущества остался только старый театральный фургон деда да тощая лошадка, лишение прибыльной должности из-за глупой ошибки и полное отсутствие перспектив в жизни, даже вспоминать тошно… И тут он на старой лесной тропе встречает двоих избитых и отчаявшихся мужчин, которых он приютил в фургоне из жалости. Кто ж знал, что они окажутся изгнанными из родного семейства полиморфами, изгоями и дома, и на чужбине. Как-то незаметно все и завертелось.
С тех пор утекло немало времени, театр Торха приносил стабильную прибыль, труппа сдружилась и сроднилась, полиморфы были скромными и неприхотливыми , все текло по налаженной колее и тут на тебе, такой прокол на ровном месте!
- Что же делать, ну, что же делать? Калис, гад, убью, чего ради тебе приспичило принять этот облик? - бегал Торх по кругу, спотыкаясь и поминая всех известных ему богов. Наблюдающая за ним из угла сгорбленная старуха в лохмотьях и с клюкой, ожидающая свой выход на сцену, задумчиво почесала седую голову, и, вдруг бросив клюку на пол, стала быстро сдирать с себя лохмотья ловкими движениями привыкшего к быстрым переодеваниям актера.
- Что такое, Флан? Что ты задумал?- резко остановившись, спросил резвую старуху, а вернее второго полиморфа Торх. У него были все основания для подозрений, что задумал Флан перевоплощение, ибо хоть полиморфы и принимали любой облик, но в одежде это делать не умели и для превращения были вынуждены раздеваться. Оборотень усмехнулся и проскрипел старческим надтреснутым голосом:
- Увидишь!
Тем временем обстановка на сцене продолжала накаляться. Полностью растрепавший шикарную прическу и повыдиравший большую половину гребней вместе с волосами, побагровевший от ярости городской Голова вцепился в пышный наряд девушки, отдирая вычурные оборки и фальшивые жемчуга.
- Что ты на себя накрутила? Как ты посмела, Аннабель, вырядилась в эти обноски, вот уж я тебя проучу, я тебе покажу! – без устали орал господин Взяткофф под хохот и улюлюканье зрителей.
- Проучить бы надобно! Розгами ее, да по мягкому месту! – вопил поддатый парень с явным недостатком зубов во рту. – Я и за розгами сбегать могу, мигом обернусь!
Неизвестно, чем бы все это кончилось для бедного полиморфа, растерянно хлопавшего красивыми девичьими глазами и изредка пускавшего слезу, но перед зрителями неожиданно появился новый персонаж, благодаря которому ситуация приняла совсем другой оборот.
Сминая декорации и раздирая кулисы, на подмостки наспех сколоченной временной сцены вывалилось существо, больше всего смахивающее на паука размером со скирду сена. Упитанное тело было густо покрыто черными волосками, все шесть ног унизаны огромными шипами, длинные лапы с внушительными когтями явно привыкли хватать и крепко держать жертву, и, что ужаснее всего, на морде чудовища кроме двух красных выпученных глаз имелось три непрерывно дергающихся ротовых отверстия.
Толпа оцепенела, завороженно глядя, как существо косит яркими горящими глазами в разные стороны и медленно открывает тот рот, что посередине.
- Ахххха! – низким гудящим голосом произнесло чудовище, одним глазом рассматривая зрителей, а другим пристально глядя на господина Взяткоффа.
- Дак это ж плю’вень! – истошно закричала женщина из самого центра толпы.
Плювень с трудом сфокусировал глаза на кричавшей и внезапно открыл все три рта, демонстрируя стройные ряды острейших зубов и громко втягивая в себя воздух.
- Щаз плювацца начнёть! Ядом! – выкрикнул пожилой бородач и принялся локтями распихивать народ с явным стремлением оказаться как можно дальше отсюда. Люди, наконец-то опомнившись, бросились бежать. Сразу же возникла давка, заголосили женщины, зарыдали затертые в толпе дети. Неизвестно как оказавшийся впереди всех, быстрым галопом убегал господин городской Голова, непонятно зачем судорожно сжимавший в руке гребень из прически покинутой им на растерзание непутевой дочки, с таким усердием перебиравший массивными ногами, что подбитые дорогущим железом сапоги высекали искры из покрытой булыжниками мостовой. Через несколько минут площадь была абсолютно пуста, лишь небольшая пушистая кошка спокойно шла по своим кошачим делам, равнодушно глядя на продолжающих стоять на сцене людей и плювня.
- Ну, чего застыли? - сдавленно зашипел выскочивший из-за кулис Торх. Калис, Флан, перевоплощайтесь, ваши рыцарства, тоже пошевеливайтесь, собираемся и исчезаем, надобно уносить ноги подальше да побыстрее!
Через пять минут торопливых сборов ярко раскрашенный фургон спешно ехал к городским воротам.
Когда Бродно остался позади, Торх вызвал оборотней в свой закуток.
- Калис, придурок, какого этого ты принял облик местной знатной горожанки? Жить надоело?
- Я ж не знал! – повесил голову полиморф. – Я ее на ярмарке видел года три назад, в другой округе, в обычном сарафане. Думал, служанка местная, кто ж знал. Больно внешность колоритная, запомнилась.
- Колоритно мы все будем на виселице смотреться, из-за тебя, Калис! Флан, я , конечно, тебе благодарен, ты нас выручил и все такое, но почему вдруг плювень? Где ты его видел? Ты что, в самом деле ядом мог плеваться?
- В «Бестиарии» видал. – ответил оборотень, – Ядом не смог бы, мы ж только облик внешний принимаем, надеялся, что испугаю. В этой округе плювней только лет десять , как не видали, истребили почти, подумал, помнит народ еще этого монстра.
- Влипли мы, конечно, сильно. Представляю лицо этого господина, когда он дочь свою мирно почивающей в постельке увидит! Ну, да ладно. Теперь только бежать, подальше из округи, а лучше и из княжества. Давненько мы в Лемории не бывали, вот туда и направимся. - и Торх жестом отпустил облегченно вздохнувших оборотней. Впереди их ждала длинная дорога, другие города и веси, ну, и конечно, новые приключения...
КОНЕЦ
- Я устал повторять, что Гертруда весьма благосклонно принимает мои знаки внимания! – запальчиво воскликнул плотный и коренастый мужчина, гордо выпячивая немалых объемов живот и для пущей убедительности топнув ногой.
- Ну все, с меня довольно! – вскричал худой, как жердь, длинноволосый собеседник, выхватывая из потертых ножен длинную деревяшку. – Защищайтесь, подлый клеветник!
Коренастый не стал медлить, и под одобрительный гул толпы противники принялись сражаться друг с другом, с похвальным рвением стуча обструганными палками, по умолчанию считавшимися острыми мечами.
- Что здесь происходит, ваши рыцарства?- раздался из-за кулис нежный голосок, и зрителям явилась красивая девушка в пышном одеянии и со столь сложной прической, что количества державших ее гребней с лихвой хватило бы на всех зрителей .
- Гертруда! – хором воскликнули запыхавшиеся их рыцарства и, мигом побросав свои палки, дружно устремились навстречу предмету их мечтаний, наперебой вопрошая , – Как же Вы здесь очутились, милая Гертруда? Неужели нам выпало счастье лицезреть Вас, драгоценная Гертруда?
Из толпы, по знаменательному случаю приезда бродячего театра полностью заполнившей главную площадь малоизвестного городка Бродно, внезапно раздался такой силы и ярости рев, что некоторые малодушные зрители даже присели.
- Гертруда? Какая к чертям собачьим Гертруда? – и нежданно-негаданно на сцену взобрался издавший вышеупомянутый рев господин, поражавший воображение огромного размера фигурой и блестевшей от пота обширной лысиной.
Толпа ахнула, в едином порыве подавшись поближе к разворачивающемуся действу. Конечно же, в огромном господине горожане сразу узнали городского Голову, господина Взяткоффа, уже несколько десятилетий правившего твердой рукой всем, что имелось в их городе, включая гильдии, купечество, преступный мир и даже нищих на паперти единственного в Бродно храма Великого Покровителя. Особо глазастые зрители без труда узнали в Гертруде младшую дочь данного господина, что предвещало большущий, сочный и дурно пахнущий скандал, ибо чем-чем, а уж строгостью в отношении нравственного воспитания своих отпрысков городской Голова славился на всю округу.
« Дочка, глянь, это ж дочка евоная...»- раздавались шепотки тут и там.
- Что ты здесь делаешь, Аннабель? – зычно ревел на всю площадь господин Взяткофф, ухватив потерявшую дар речи Гертруду за сложносочиненную прическу и тягая ее из стороны в сторону. – Кривляешься с лицедеями, как распоследняя прости Господи, а не благовоспитанная девица! Кто мне час назад говорил про мигрень, про «мне нехорошо, я полежу, батюшка», а сама здесь, на подмостках, подлая лгунья! Прибью, как есть прибью, не пожалею!
Городской Голова мутузил девушку, толпа покатывалась с хохоту, предвкушая зрелище почище бродячего театра, их рыцарства беспомощно стояли, не зная, то ли бежать, то ли осмелиться вступиться за лицедейку, а за кулисами в это время господин Торх, он же владелец бродячего театра, с неподдельным отчаянием бегал взад-вперед, дергая себя за беспорядочно торчащие во все стороны кудри. Происходящее было очешуительно несчастным случаем, из которого господин Торх, невзирая на его огромный опыт и врожденную изворотливость, не видел никакого выхода.
Дело в том, что терзаемая на подмостках явно знатным господином девушка не была, конечно, Гертрудой, как не была она и Аннабель, да что тут скрывать, не была она и девушкой, и даже человеком. Так нелепо вляпавшееся в, мягко говоря, большие неприятности существо было полиморфом .
Как известно, особым Указом об Уникальности образа полиморфам было строжайше запрещено находиться как на землях Большого и Малых Княжеств, так и примыкающих территорий, и полагающаяся за это преступление смертная казнь нарушившего запрет полиморфа и его сообщников уже сто с лишним лет отпугивала всех желающих Указ нарушить. И только он, тупой идиот, связался с этими высшими оборотнями на свою голову.
Полиморфы знамениты тем, что могут по желанию принимать облик любого существа, включая животных и птиц. Им надо всего лишь раз увидеть образец вживую или на картинке, и точно такая же копия к вашим услугам в любое время. Надобно ли говорить, как удобно иметь полиморфов в театре. Сейчас он девушка, через пять минут гном, а в конце представления настоящая хрюкающая свинья. При этом в любом облике этот оборотень сохраняет разум и память. Благодаря двум полиморфам труппа Торха состояла всего лишь из шести лицедеев, а сколько экономии на париках, гриме, а уж на дорогущих шкурах для изображения животных! Хотя даже с такой выгодой Торх вряд ли бы с высшими оборотнями связался, но грозящая ему долговая яма, когда из имущества остался только старый театральный фургон деда да тощая лошадка, лишение прибыльной должности из-за глупой ошибки и полное отсутствие перспектив в жизни, даже вспоминать тошно… И тут он на старой лесной тропе встречает двоих избитых и отчаявшихся мужчин, которых он приютил в фургоне из жалости. Кто ж знал, что они окажутся изгнанными из родного семейства полиморфами, изгоями и дома, и на чужбине. Как-то незаметно все и завертелось.
С тех пор утекло немало времени, театр Торха приносил стабильную прибыль, труппа сдружилась и сроднилась, полиморфы были скромными и неприхотливыми , все текло по налаженной колее и тут на тебе, такой прокол на ровном месте!
- Что же делать, ну, что же делать? Калис, гад, убью, чего ради тебе приспичило принять этот облик? - бегал Торх по кругу, спотыкаясь и поминая всех известных ему богов. Наблюдающая за ним из угла сгорбленная старуха в лохмотьях и с клюкой, ожидающая свой выход на сцену, задумчиво почесала седую голову, и, вдруг бросив клюку на пол, стала быстро сдирать с себя лохмотья ловкими движениями привыкшего к быстрым переодеваниям актера.
- Что такое, Флан? Что ты задумал?- резко остановившись, спросил резвую старуху, а вернее второго полиморфа Торх. У него были все основания для подозрений, что задумал Флан перевоплощение, ибо хоть полиморфы и принимали любой облик, но в одежде это делать не умели и для превращения были вынуждены раздеваться. Оборотень усмехнулся и проскрипел старческим надтреснутым голосом:
- Увидишь!
Тем временем обстановка на сцене продолжала накаляться. Полностью растрепавший шикарную прическу и повыдиравший большую половину гребней вместе с волосами, побагровевший от ярости городской Голова вцепился в пышный наряд девушки, отдирая вычурные оборки и фальшивые жемчуга.
- Что ты на себя накрутила? Как ты посмела, Аннабель, вырядилась в эти обноски, вот уж я тебя проучу, я тебе покажу! – без устали орал господин Взяткофф под хохот и улюлюканье зрителей.
- Проучить бы надобно! Розгами ее, да по мягкому месту! – вопил поддатый парень с явным недостатком зубов во рту. – Я и за розгами сбегать могу, мигом обернусь!
Неизвестно, чем бы все это кончилось для бедного полиморфа, растерянно хлопавшего красивыми девичьими глазами и изредка пускавшего слезу, но перед зрителями неожиданно появился новый персонаж, благодаря которому ситуация приняла совсем другой оборот.
Сминая декорации и раздирая кулисы, на подмостки наспех сколоченной временной сцены вывалилось существо, больше всего смахивающее на паука размером со скирду сена. Упитанное тело было густо покрыто черными волосками, все шесть ног унизаны огромными шипами, длинные лапы с внушительными когтями явно привыкли хватать и крепко держать жертву, и, что ужаснее всего, на морде чудовища кроме двух красных выпученных глаз имелось три непрерывно дергающихся ротовых отверстия.
Толпа оцепенела, завороженно глядя, как существо косит яркими горящими глазами в разные стороны и медленно открывает тот рот, что посередине.
- Ахххха! – низким гудящим голосом произнесло чудовище, одним глазом рассматривая зрителей, а другим пристально глядя на господина Взяткоффа.
- Дак это ж плю’вень! – истошно закричала женщина из самого центра толпы.
Плювень с трудом сфокусировал глаза на кричавшей и внезапно открыл все три рта, демонстрируя стройные ряды острейших зубов и громко втягивая в себя воздух.
- Щаз плювацца начнёть! Ядом! – выкрикнул пожилой бородач и принялся локтями распихивать народ с явным стремлением оказаться как можно дальше отсюда. Люди, наконец-то опомнившись, бросились бежать. Сразу же возникла давка, заголосили женщины, зарыдали затертые в толпе дети. Неизвестно как оказавшийся впереди всех, быстрым галопом убегал господин городской Голова, непонятно зачем судорожно сжимавший в руке гребень из прически покинутой им на растерзание непутевой дочки, с таким усердием перебиравший массивными ногами, что подбитые дорогущим железом сапоги высекали искры из покрытой булыжниками мостовой. Через несколько минут площадь была абсолютно пуста, лишь небольшая пушистая кошка спокойно шла по своим кошачим делам, равнодушно глядя на продолжающих стоять на сцене людей и плювня.
- Ну, чего застыли? - сдавленно зашипел выскочивший из-за кулис Торх. Калис, Флан, перевоплощайтесь, ваши рыцарства, тоже пошевеливайтесь, собираемся и исчезаем, надобно уносить ноги подальше да побыстрее!
Через пять минут торопливых сборов ярко раскрашенный фургон спешно ехал к городским воротам.
Когда Бродно остался позади, Торх вызвал оборотней в свой закуток.
- Калис, придурок, какого этого ты принял облик местной знатной горожанки? Жить надоело?
- Я ж не знал! – повесил голову полиморф. – Я ее на ярмарке видел года три назад, в другой округе, в обычном сарафане. Думал, служанка местная, кто ж знал. Больно внешность колоритная, запомнилась.
- Колоритно мы все будем на виселице смотреться, из-за тебя, Калис! Флан, я , конечно, тебе благодарен, ты нас выручил и все такое, но почему вдруг плювень? Где ты его видел? Ты что, в самом деле ядом мог плеваться?
- В «Бестиарии» видал. – ответил оборотень, – Ядом не смог бы, мы ж только облик внешний принимаем, надеялся, что испугаю. В этой округе плювней только лет десять , как не видали, истребили почти, подумал, помнит народ еще этого монстра.
- Влипли мы, конечно, сильно. Представляю лицо этого господина, когда он дочь свою мирно почивающей в постельке увидит! Ну, да ладно. Теперь только бежать, подальше из округи, а лучше и из княжества. Давненько мы в Лемории не бывали, вот туда и направимся. - и Торх жестом отпустил облегченно вздохнувших оборотней. Впереди их ждала длинная дорога, другие города и веси, ну, и конечно, новые приключения...
КОНЕЦ
- Я устал повторять, что Гертруда весьма благосклонно принимает мои знаки внимания! – запальчиво воскликнул плотный и коренастый мужчина, гордо выпячивая немалых объемов живот и для пущей убедительности топнув ногой.
- Ну все, с меня довольно! – вскричал худой, как жердь, длинноволосый собеседник, выхватывая из потертых ножен длинную деревяшку. – Защищайтесь, подлый клеветник!
Коренастый не стал медлить, и под одобрительный гул толпы противники принялись сражаться друг с другом, с похвальным рвением стуча обструганными палками, по умолчанию считавшимися острыми мечами.
- Что здесь происходит, ваши рыцарства?- раздался из-за кулис нежный голосок, и зрителям явилась красивая девушка в пышном одеянии и со столь сложной прической, что количества державших ее гребней с лихвой хватило бы на всех зрителей .
- Гертруда! – хором воскликнули запыхавшиеся их рыцарства и, мигом побросав свои палки, дружно устремились навстречу предмету их мечтаний, наперебой вопрошая , – Как же Вы здесь очутились, милая Гертруда? Неужели нам выпало счастье лицезреть Вас, драгоценная Гертруда?
Из толпы, по знаменательному случаю приезда бродячего театра полностью заполнившей главную площадь малоизвестного городка Бродно, внезапно раздался такой силы и ярости рев, что некоторые малодушные зрители даже присели.
- Гертруда? Какая к чертям собачьим Гертруда? – и нежданно-негаданно на сцену взобрался издавший вышеупомянутый рев господин, поражавший воображение огромного размера фигурой и блестевшей от пота обширной лысиной.
Толпа ахнула, в едином порыве подавшись поближе к разворачивающемуся действу. Конечно же, в огромном господине горожане сразу узнали городского Голову, господина Взяткоффа, уже несколько десятилетий правившего твердой рукой всем, что имелось в их городе, включая гильдии, купечество, преступный мир и даже нищих на паперти единственного в Бродно храма Великого Покровителя. Особо глазастые зрители без труда узнали в Гертруде младшую дочь данного господина, что предвещало большущий, сочный и дурно пахнущий скандал, ибо чем-чем, а уж строгостью в отношении нравственного воспитания своих отпрысков городской Голова славился на всю округу.
« Дочка, глянь, это ж дочка евоная...»- раздавались шепотки тут и там.
- Что ты здесь делаешь, Аннабель? – зычно ревел на всю площадь господин Взяткофф, ухватив потерявшую дар речи Гертруду за сложносочиненную прическу и тягая ее из стороны в сторону. – Кривляешься с лицедеями, как распоследняя прости Господи, а не благовоспитанная девица! Кто мне час назад говорил про мигрень, про «мне нехорошо, я полежу, батюшка», а сама здесь, на подмостках, подлая лгунья! Прибью, как есть прибью, не пожалею!
Городской Голова мутузил девушку, толпа покатывалась с хохоту, предвкушая зрелище почище бродячего театра, их рыцарства беспомощно стояли, не зная, то ли бежать, то ли осмелиться вступиться за лицедейку, а за кулисами в это время господин Торх, он же владелец бродячего театра, с неподдельным отчаянием бегал взад-вперед, дергая себя за беспорядочно торчащие во все стороны кудри. Происходящее было очешуительно несчастным случаем, из которого господин Торх, невзирая на его огромный опыт и врожденную изворотливость, не видел никакого выхода.
Дело в том, что терзаемая на подмостках явно знатным господином девушка не была, конечно, Гертрудой, как не была она и Аннабель, да что тут скрывать, не была она и девушкой, и даже человеком. Так нелепо вляпавшееся в, мягко говоря, большие неприятности существо было полиморфом .
Как известно, особым Указом об Уникальности образа полиморфам было строжайше запрещено находиться как на землях Большого и Малых Княжеств, так и примыкающих территорий, и полагающаяся за это преступление смертная казнь нарушившего запрет полиморфа и его сообщников уже сто с лишним лет отпугивала всех желающих Указ нарушить. И только он, тупой идиот, связался с этими высшими оборотнями на свою голову.
Полиморфы знамениты тем, что могут по желанию принимать облик любого существа, включая животных и птиц. Им надо всего лишь раз увидеть образец вживую или на картинке, и точно такая же копия к вашим услугам в любое время. Надобно ли говорить, как удобно иметь полиморфов в театре. Сейчас он девушка, через пять минут гном, а в конце представления настоящая хрюкающая свинья. При этом в любом облике этот оборотень сохраняет разум и память. Благодаря двум полиморфам труппа Торха состояла всего лишь из шести лицедеев, а сколько экономии на париках, гриме, а уж на дорогущих шкурах для изображения животных! Хотя даже с такой выгодой Торх вряд ли бы с высшими оборотнями связался, но грозящая ему долговая яма, когда из имущества остался только старый театральный фургон деда да тощая лошадка, лишение прибыльной должности из-за глупой ошибки и полное отсутствие перспектив в жизни, даже вспоминать тошно… И тут он на старой лесной тропе встречает двоих избитых и отчаявшихся мужчин, которых он приютил в фургоне из жалости. Кто ж знал, что они окажутся изгнанными из родного семейства полиморфами, изгоями и дома, и на чужбине. Как-то незаметно все и завертелось.
С тех пор утекло немало времени, театр Торха приносил стабильную прибыль, труппа сдружилась и сроднилась, полиморфы были скромными и неприхотливыми , все текло по налаженной колее и тут на тебе, такой прокол на ровном месте!
- Что же делать, ну, что же делать? Калис, гад, убью, чего ради тебе приспичило принять этот облик? - бегал Торх по кругу, спотыкаясь и поминая всех известных ему богов. Наблюдающая за ним из угла сгорбленная старуха в лохмотьях и с клюкой, ожидающая свой выход на сцену, задумчиво почесала седую голову, и, вдруг бросив клюку на пол, стала быстро сдирать с себя лохмотья ловкими движениями привыкшего к быстрым переодеваниям актера.
- Что такое, Флан? Что ты задумал?- резко остановившись, спросил резвую старуху, а вернее второго полиморфа Торх. У него были все основания для подозрений, что задумал Флан перевоплощение, ибо хоть полиморфы и принимали любой облик, но в одежде это делать не умели и для превращения были вынуждены раздеваться. Оборотень усмехнулся и проскрипел старческим надтреснутым голосом:
- Увидишь!
Тем временем обстановка на сцене продолжала накаляться. Полностью растрепавший шикарную прическу и повыдиравший большую половину гребней вместе с волосами, побагровевший от ярости городской Голова вцепился в пышный наряд девушки, отдирая вычурные оборки и фальшивые жемчуга.
- Что ты на себя накрутила? Как ты посмела, Аннабель, вырядилась в эти обноски, вот уж я тебя проучу, я тебе покажу! – без устали орал господин Взяткофф под хохот и улюлюканье зрителей.
- Проучить бы надобно! Розгами ее, да по мягкому месту! – вопил поддатый парень с явным недостатком зубов во рту. – Я и за розгами сбегать могу, мигом обернусь!
Неизвестно, чем бы все это кончилось для бедного полиморфа, растерянно хлопавшего красивыми девичьими глазами и изредка пускавшего слезу, но перед зрителями неожиданно появился новый персонаж, благодаря которому ситуация приняла совсем другой оборот.
Сминая декорации и раздирая кулисы, на подмостки наспех сколоченной временной сцены вывалилось существо, больше всего смахивающее на паука размером со скирду сена. Упитанное тело было густо покрыто черными волосками, все шесть ног унизаны огромными шипами, длинные лапы с внушительными когтями явно привыкли хватать и крепко держать жертву, и, что ужаснее всего, на морде чудовища кроме двух красных выпученных глаз имелось три непрерывно дергающихся ротовых отверстия.
Толпа оцепенела, завороженно глядя, как существо косит яркими горящими глазами в разные стороны и медленно открывает тот рот, что посередине.
- Ахххха! – низким гудящим голосом произнесло чудовище, одним глазом рассматривая зрителей, а другим пристально глядя на господина Взяткоффа.
- Дак это ж плю’вень! – истошно закричала женщина из самого центра толпы.
Плювень с трудом сфокусировал глаза на кричавшей и внезапно открыл все три рта, демонстрируя стройные ряды острейших зубов и громко втягивая в себя воздух.
- Щаз плювацца начнёть! Ядом! – выкрикнул пожилой бородач и принялся локтями распихивать народ с явным стремлением оказаться как можно дальше отсюда. Люди, наконец-то опомнившись, бросились бежать. Сразу же возникла давка, заголосили женщины, зарыдали затертые в толпе дети. Неизвестно как оказавшийся впереди всех, быстрым галопом убегал господин городской Голова, непонятно зачем судорожно сжимавший в руке гребень из прически покинутой им на растерзание непутевой дочки, с таким усердием перебиравший массивными ногами, что подбитые дорогущим железом сапоги высекали искры из покрытой булыжниками мостовой. Через несколько минут площадь была абсолютно пуста, лишь небольшая пушистая кошка спокойно шла по своим кошачим делам, равнодушно глядя на продолжающих стоять на сцене людей и плювня.
- Ну, чего застыли? - сдавленно зашипел выскочивший из-за кулис Торх. Калис, Флан, перевоплощайтесь, ваши рыцарства, тоже пошевеливайтесь, собираемся и исчезаем, надобно уносить ноги подальше да побыстрее!
Через пять минут торопливых сборов ярко раскрашенный фургон спешно ехал к городским воротам.
Когда Бродно остался позади, Торх вызвал оборотней в свой закуток.
- Калис, придурок, какого этого ты принял облик местной знатной горожанки? Жить надоело?
- Я ж не знал! – повесил голову полиморф. – Я ее на ярмарке видел года три назад, в другой округе, в обычном сарафане. Думал, служанка местная, кто ж знал. Больно внешность колоритная, запомнилась.
- Колоритно мы все будем на виселице смотреться, из-за тебя, Калис! Флан, я , конечно, тебе благодарен, ты нас выручил и все такое, но почему вдруг плювень? Где ты его видел? Ты что, в самом деле ядом мог плеваться?
- В «Бестиарии» видал. – ответил оборотень, – Ядом не смог бы, мы ж только облик внешний принимаем, надеялся, что испугаю. В этой округе плювней только лет десять , как не видали, истребили почти, подумал, помнит народ еще этого монстра.
- Влипли мы, конечно, сильно. Представляю лицо этого господина, когда он дочь свою мирно почивающей в постельке увидит! Ну, да ладно. Теперь только бежать, подальше из округи, а лучше и из княжества. Давненько мы в Лемории не бывали, вот туда и направимся. - и Торх жестом отпустил облегченно вздохнувших оборотней. Впереди их ждала длинная дорога, другие города и веси, ну, и конечно, новые приключения...
КОНЕЦ
Кто же автор, интересно? Вита??