Дорогие пользователи! С 15 декабря Форум Дети закрыт для общения. Выражаем благодарность всем нашим пользователям, принимавшим участие в дискуссиях и горячих спорах. Редакция сосредоточится на выпуске увлекательных статей и новостей, которые вы сможете обсудить в комментариях. Не пропустите!
Конкурс рассказов. Жизнь - театр
Здравствуйте, мои друзья и единомышленники.
Сегодня День конкурса. Сегодняшняя наша тема «Театр», а усложняющий элемент «Мистическая или мифологическая зверюшка».
Голосовать мы будем за 12 конкурсных рассказов и еще 1 внеконкурсный просто почитаем.
Читаем, голосуем, обсуждаем. У кого будут проблемы с комментариями из-за местных глюков, то воспользуйтесь советом аксакалов – Через Оперу вроде все норм заходит
Сегодня День конкурса. Сегодняшняя наша тема «Театр», а усложняющий элемент «Мистическая или мифологическая зверюшка».
Голосовать мы будем за 12 конкурсных рассказов и еще 1 внеконкурсный просто почитаем.
Читаем, голосуем, обсуждаем. У кого будут проблемы с комментариями из-за местных глюков, то воспользуйтесь советом аксакалов – Через Оперу вроде все норм заходит
Тема закрытаТема скрыта
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
А "москвичку" я с детства люблю)
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
(прицеплюсь к вам, а то к рассказу не дает)
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
Всем нам такой единорог ну срочно нужен)
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
Настигла кара)))
Понравилось. Карамелька вкусная))
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
Тарас Григорьевич больше всего на свете любил карамельки в шоколаде, воспоминания о службе и внучку Майку. Ну как внучку – когда-то они, разбираясь в названиях родственных связей и дурачась, решили, что она ему внучерица. Внучатая падчерица.
Давным-давно Олежка, хипповатый сынок Тараса Григорьевича, закрутил роман с не менее легкомысленной Зоей, мамой пятилетней Майки. Молодые через пару месяцев разбежались без взаимных претензий, Олежек так и не женился и детей не завел, а Зоя остепенилась, вышла замуж за подающего надежды аспиранта, родила двух сыновей. И ничего бы о том романе не напоминало, если бы не дружба Майки с Тарасом Григорьевичем.
Тот рано схоронил жену, сын был один, и к неожиданно замаячившей внучке сразу прикипел всем своим суровым сердцем. Тем более она уже была, так сказать, «готовая»: ни пеленок, ни сосок, ни бессмысленного лепета. Непоседливая и любопытная девчонка – бери за руку и веди в большой мир, только успевай отвечать на все «почему?» и забавлять историями из боевого прошлого. А споткнется, раскрыв рот от дедова рассказа про жуликов и доблестную милицию, да расшибет коленку – «не реви, Малька, держи карамельку, вкусная, шоколадная!».
Маленькую Майку он сократил до Мальки, так она и осталась у него с этим именем-прозвищем.
Гостить у Тараса Григорьевича «внучерица» любила. Во-первых, возможность сбежать от матери с ее воспитанием и доставучими братцами. Во-вторых, она влюбилась в дедовы истории и требовала в сотый раз «про хищение свиней в селе Кабанчиково» и тому подобное.
Да и карамельки в несытые 90-е тоже играли свою роль. Тем более в шоколаде.
***
- Так что ты, Малька, хочешь-то от меня? Какой тебе случай надо? У меня всяких полно, и про хулиганов, и про домушников. Маньяков даже парочка есть, хоть и говорят, что не было их в СССРе…
- Деееед, зачем мне твои маньяки, своих полно! Шучу, шучу, просто сейчас всякого такого в газетах и по телеку куча, неинтересно никому это. Нужно такое, чтоб ух! Но правдоподобное. Сценарий надо мне. Синопсис. Набросок такой, основу, понимаешь? Историю для сценария. Я ж тебе рассказывала, хожу на курсы для поступления в театральный. Да не артисткой, нет, сценаристом хочу быть. Для спектаклей сценарии писать, понимаешь? Для кино может тоже. Ну какая школа милиции, а, я уже все решила! Ведет у нас настоящая худручка… Причем тут ручка, причем тут худая? Худ-рук – художественный руководитель настоящего театра. У нее даже имя – Ре-пе-ти-ци-я! Вот, она нам задание дала. Написать синопсисы, тема – преступление и наказание. Да, как Раскольников, только другое преступление. Интересное какое-нибудь. Без кровищи и маньяков точно, а всякие домушники-хулиганы скучно. Вспомни, дед, необычное. Бог с ним, пусть и нераскрытое…
- Когда я работал, все было раскрыто! Тебе, Малька, надо к Василькову. Нет, не к Игнату Михалычу, он такой же старый хрыч, как и я. Ладно, не хрыч, ветераны доблестной милиции мы, уговорила. Так вот, есть у него внук, опером трудится в нашем отделе. Ну в моем бывшем. Что-то такое про театр у него было. Дело какое-то, краем уха слышал. Да ты ж помнишь его, в гости ходили, когда малая была. Вы еще играли в задержание свинокрада, мне хряком пришлось быть. Михаил Васильков он, младший сержант, так и спроси.
***
- Хватит выть, Малька, ну что ты. На карамельку, вкусная, шоколадная… Не хочешь? Да говори уже, кто обидел? Я их всех…
- Не надо всех. Только эта рептилия… Репетиция… Но ее тоже не надо. Фиг с ней, пусть сама пишет себе сценарии! Не понравился мой – не то слово! Она его раскатала и потопталась! Не верю, говорит! Станиславский хренов! Да что выражения, нормальные выражения у меня! Нет, не такими писала, писала русским литературным языком. К этому она не придралась, ей сюжееет видите ли показался нереаааааальным. А я же все, как Миша рассказал, написала. Ну младший сержант твой, Васильков. Что после премьеры у дома единорог поджидает. Какой-какой, обычный, единорогов что ли не знаешь, дед? Ну мало ли, может наряжается кто. Или дух театра карающий. Если кто слажал на сцене, актер, актриса. Или режиссер фигню поставил… Или там рабочий сцены не ту декорацию дал. Вот, потом идет такой товарищ домой, а у дома из темноты – единорог. Что делает, что делает, не знаю я, что он с ними делает. Пугает, наверное, вроде без ущерба для здоровья. За три года – четыре случая, Миша говорит. Я еще не додумала, что делает, это же си-но-псис только. Набросок. Я бы придумала дальше. А теперь… Короче все, к черту синопсис. К черту их театр. Что ты там про школу милиции говорил? И карамельку давай уж.
***
- Присаживайтесь, я следователь Василькова Майя Сергеевна, занимаюсь вашим делом. Прошу вас подробно рассказать о происшествии. Из вашего заявления следует, что два дня назад, 2 апреля 2012 года, вы возвращались из театра. В котором часу это было? Ах, работаете там? Худруком? Поздний спектакль, уже темнело, так-так. Вы шли пешком? Рискованно, конечно, но ближе к делу. У вас хорошее зрение? А, вы были в очках. И у подъезда вы увидели… Минуточку, отвечу на звонок. Да, дед, конечно помню, будем вечером. С Мишей, да, и с мальчишками. Нет, не покупай, я уже взяла килограмм «Москвички»*, как ты любишь. Все, до скорого. Итак, Репетиция Мейерхольдовна, продолжим. Вы утверждаете, что около подъезда вас поджидал… Ну что значит – не верю? Я же не Станиславский, верить или не верить. Говорите, единорог? Так-так…
Примечание
*«Москвичка» - сорт карамели в шоколаде.
КОНЕЦ
Окончен был спектакль, утихли аплодисменты и свист, прошли поклоны на бис, опустился занавес. В гримерке Ксения Ивановна Александрова снимала стеклярусовые бриллианты, Гриша, не смыв грим, уже нес самовар, Оленька Чернова открывала коробку с эклерами. Вошел посыльный с огромным букетом, вручил его Александровой: «Господин Славинский велели передать». Ксения благосклонно улыбнулась. Это был не первый букет от владельца Киевской суконной мануфактуры Петра Афанасьевича Славинского, не первый вечер он сидел в первом ряду и не сводил с нее прищуренных черных глаз. Актриса вытащила притаившуюся среди цветов карточку, прочитала надпись: «С восхищением талантом и надеждой на личное знакомство и теплую дружбу». Улыбнулась, помешкала мгновение, черкнула на обратной стороне несколько слов и вернула посыльному. Тот поклонился и вышел. А уже входила в гримерку освободившаяся гардеробщица тетя Вера со связкой баранок, и Гриша предлагал капнуть в чашку из своей фляги, и вечер пошел своим чередом.
На следующий вечер после спектакля Ксению ждал экипаж. Глядя, как она придирчиво оглядывает себя перед зеркалом в вестибюле, тетя Вера покачала головой:
- Добился-таки своего, змей-искуситель.
- Чем плох мужчина, умеющий добиться своего? – улыбнулась актриса.
- А наши чем тебе плохи?
- Кто наши? Гриша? Так он дальше «кушать подано» ни на сцене, ни в жизни не продвинется. Или Пал Андреич? – она кивнула в сторону очень высокого и крайне тучного бородатого мужчины. – Он уж вдвое поперек себя шире, пока на подмостки взойдет – уже задыхается, доброго ему здоровьица, конечно... Все, теть Вер. Позадержалась, подождать себя заставила, пойду теперь.
Через несколько дней разговоры о Ксенином романе пошли в театре уже и в открытую. Да и зачем скрывать сияющие глаза и новую соболью горжетку? И вовсе господин Славинский не был похож на змея – был он мужчина видный, высокий, подтянутый, с длинной прямоугольной челюстью, тонкими усиками и густыми волосами на косой пробор. Он по-прежнему посещал почти каждый вечерний спектакль с ее участием, и не надоедало ему, и денег на билеты и цветы не жалел – знать, совсем это была для него малость.
- Не жадный, видать? – уважительно спрашивала в гримерке «матрона» Галя Серебрякова.
- Не жадный, - улыбалась Ксения. - Обходительный, и искусство наше ценит, разбирается.
Девушки качали головами и вздыхали с одобрением и легкой завистью. Одна только тетя Вера, принося свои неизменные баранки, ворчливо подливала ложку дегтя:
- Да уж, разбирается. Отец-то его покойный крепостной театр держал. Не одну девку, говорят, уморил, упырь.
- Так то отец, а то сын. Не тот он человек, и времена сейчас не те.
- У него ведь семья в Киеве. Он у нас в городе, сам, считай, на гастролях.
- А поди семье от меня ущерба не будет… Поздно мне уж в благородство и непорочность-то играть, тетя Вера. Да и когда не поздно было – тоже не играла, не то до сих пор была бы разносчицей. А впереди у меня что? Сколько мне еще по сцене порхать, по-хорошему? Мне уж тридцать первый годок пошел. Бедную Лизу уже не сыграю, еще немного – и Арбенину не дадут. Долог ли век актрисы...
- И полюбовницы тоже недолог.
- Тоже, - кивнула Ксения. – Но при уме можно кое-что успеть. Брата из деревни вывезти и на приличную службу пристроить, все матери меньше горбатиться. А сама лавчонку, может, заведу, или ателье. Шляпное! Будете, девоньки, шляпки-то у меня заказывать?
Девоньки расхохотались и обещали непременно заказывать.
И все шло хорошо еще целую неделю. А в следующую субботу Ксения не появилась в театре, как бывало обычно, за два часа до начала спектакля. И за полчаса не появилась. Уже и Петр Афанасьевич давно фланировал по вестибюлю, а вскоре, словно что-то почуяв, заволновался, попытался пройти за кулисы, да его не пустили, конечно. Пришлось ему, как всем, сдавать пальто в гардероб и дожидаться начала. Начался спектакль с получасовой задержкой – Ксения так и не объявилась, и ее спешно заменили Оленькой Черновой, которая давно мечтала об этой роли и знала ее наизусть. Славинский нервничал в своем первом ряду, то и дело оглядывался и смотрел на часы.
Тем временем за Ксенией на квартиру отправили посыльного, который и обнаружил ее – мертвую, в синяках и с перерезанным горлом. Еще шла на сцене пьеса, а полицейские уже опрашивали директора театра, незанятых актеров и прочий персонал, и все уверенно показали, с кем убитая ушла вчера вечером и вообще с кем дело имеет. Под занавес его и взяли, несмотря на умелое непонимание, возмущение и горе - актером он, похоже, тоже был неплохим. Только не помогло это ему – из кармана его пальто извлекли окровавленный шейный платок, видимо, второпях туда засунутый, да и вообще вся внутренняя часть и кромка кармана была перепачкана кровью, а на рукаве не хватало малой пуговки, той самой, которая была зажата в кулаке мертвой Ксении. Не те сейчас времена, чтобы за одну только знатность и состоятельность такое с рук сходило.
… - Спасибо, тетя Вера, - серьезно и искренне сказал Гриша, подойдя к стойке гардероба, когда все наконец утихло.
- Ох, да разве ж можно за такое благодарить, - покачала головой старушка. – Может, не стоило так уж?
- Ничего, - зло бросил он, закуривая. Руки дрожали, и спичка загорелась не с первого раза. – Поделом обоим. Будет знать.
КОНЕЦ
Окончен был спектакль, утихли аплодисменты и свист, прошли поклоны на бис, опустился занавес. В гримерке Ксения Ивановна Александрова снимала стеклярусовые бриллианты, Гриша, не смыв грим, уже нес самовар, Оленька Чернова открывала коробку с эклерами. Вошел посыльный с огромным букетом, вручил его Александровой: «Господин Славинский велели передать». Ксения благосклонно улыбнулась. Это был не первый букет от владельца Киевской суконной мануфактуры Петра Афанасьевича Славинского, не первый вечер он сидел в первом ряду и не сводил с нее прищуренных черных глаз. Актриса вытащила притаившуюся среди цветов карточку, прочитала надпись: «С восхищением талантом и надеждой на личное знакомство и теплую дружбу». Улыбнулась, помешкала мгновение, черкнула на обратной стороне несколько слов и вернула посыльному. Тот поклонился и вышел. А уже входила в гримерку освободившаяся гардеробщица тетя Вера со связкой баранок, и Гриша предлагал капнуть в чашку из своей фляги, и вечер пошел своим чередом.
На следующий вечер после спектакля Ксению ждал экипаж. Глядя, как она придирчиво оглядывает себя перед зеркалом в вестибюле, тетя Вера покачала головой:
- Добился-таки своего, змей-искуситель.
- Чем плох мужчина, умеющий добиться своего? – улыбнулась актриса.
- А наши чем тебе плохи?
- Кто наши? Гриша? Так он дальше «кушать подано» ни на сцене, ни в жизни не продвинется. Или Пал Андреич? – она кивнула в сторону очень высокого и крайне тучного бородатого мужчины. – Он уж вдвое поперек себя шире, пока на подмостки взойдет – уже задыхается, доброго ему здоровьица, конечно... Все, теть Вер. Позадержалась, подождать себя заставила, пойду теперь.
Через несколько дней разговоры о Ксенином романе пошли в театре уже и в открытую. Да и зачем скрывать сияющие глаза и новую соболью горжетку? И вовсе господин Славинский не был похож на змея – был он мужчина видный, высокий, подтянутый, с длинной прямоугольной челюстью, тонкими усиками и густыми волосами на косой пробор. Он по-прежнему посещал почти каждый вечерний спектакль с ее участием, и не надоедало ему, и денег на билеты и цветы не жалел – знать, совсем это была для него малость.
- Не жадный, видать? – уважительно спрашивала в гримерке «матрона» Галя Серебрякова.
- Не жадный, - улыбалась Ксения. - Обходительный, и искусство наше ценит, разбирается.
Девушки качали головами и вздыхали с одобрением и легкой завистью. Одна только тетя Вера, принося свои неизменные баранки, ворчливо подливала ложку дегтя:
- Да уж, разбирается. Отец-то его покойный крепостной театр держал. Не одну девку, говорят, уморил, упырь.
- Так то отец, а то сын. Не тот он человек, и времена сейчас не те.
- У него ведь семья в Киеве. Он у нас в городе, сам, считай, на гастролях.
- А поди семье от меня ущерба не будет… Поздно мне уж в благородство и непорочность-то играть, тетя Вера. Да и когда не поздно было – тоже не играла, не то до сих пор была бы разносчицей. А впереди у меня что? Сколько мне еще по сцене порхать, по-хорошему? Мне уж тридцать первый годок пошел. Бедную Лизу уже не сыграю, еще немного – и Арбенину не дадут. Долог ли век актрисы...
- И полюбовницы тоже недолог.
- Тоже, - кивнула Ксения. – Но при уме можно кое-что успеть. Брата из деревни вывезти и на приличную службу пристроить, все матери меньше горбатиться. А сама лавчонку, может, заведу, или ателье. Шляпное! Будете, девоньки, шляпки-то у меня заказывать?
Девоньки расхохотались и обещали непременно заказывать.
И все шло хорошо еще целую неделю. А в следующую субботу Ксения не появилась в театре, как бывало обычно, за два часа до начала спектакля. И за полчаса не появилась. Уже и Петр Афанасьевич давно фланировал по вестибюлю, а вскоре, словно что-то почуяв, заволновался, попытался пройти за кулисы, да его не пустили, конечно. Пришлось ему, как всем, сдавать пальто в гардероб и дожидаться начала. Начался спектакль с получасовой задержкой – Ксения так и не объявилась, и ее спешно заменили Оленькой Черновой, которая давно мечтала об этой роли и знала ее наизусть. Славинский нервничал в своем первом ряду, то и дело оглядывался и смотрел на часы.
Тем временем за Ксенией на квартиру отправили посыльного, который и обнаружил ее – мертвую, в синяках и с перерезанным горлом. Еще шла на сцене пьеса, а полицейские уже опрашивали директора театра, незанятых актеров и прочий персонал, и все уверенно показали, с кем убитая ушла вчера вечером и вообще с кем дело имеет. Под занавес его и взяли, несмотря на умелое непонимание, возмущение и горе - актером он, похоже, тоже был неплохим. Только не помогло это ему – из кармана его пальто извлекли окровавленный шейный платок, видимо, второпях туда засунутый, да и вообще вся внутренняя часть и кромка кармана была перепачкана кровью, а на рукаве не хватало малой пуговки, той самой, которая была зажата в кулаке мертвой Ксении. Не те сейчас времена, чтобы за одну только знатность и состоятельность такое с рук сходило.
… - Спасибо, тетя Вера, - серьезно и искренне сказал Гриша, подойдя к стойке гардероба, когда все наконец утихло.
- Ох, да разве ж можно за такое благодарить, - покачала головой старушка. – Может, не стоило так уж?
- Ничего, - зло бросил он, закуривая. Руки дрожали, и спичка загорелась не с первого раза. – Поделом обоим. Будет знать.
КОНЕЦ