Конкурс рассказов. Голосование

№2 Побег
 
Даня уходил из дома. Другого выхода у него не было. Все было плохо, плохо, никакого просвета. За полугодие вышло две тройки – по математике и английскому – и мать вчера орала так, будто это конец света. И телефон отобрала, сказала, вот две недели каникул – будешь заниматься и прямо с начала следующей четверти вперед, исправлять. Чего орать-то было? До конца школы еще восемь лет, десять раз исправлю. А три дня назад она вывалила на пол всего его вещи, комком запиханные в шкаф, и потребовала разобрать и сложить. Ну вот они теперь, сложенные. Пусть радуется.
Он сложил в рюкзак нижнее белье, два теплых свитера, джинсы, и даже футболки с шортами – скоро лето, меньше чем через полгода. В потайной кармашек положил деньги – почти семьсот рублей. Сварил несколько яиц и сосиску. Написал записку: «Мама. Я ухожу и не вернусь. Твой сын Данил». Подумал и пририсовал сердечко – писать «я тебя люблю» не захотел, потому что был очень сердит на мать, а сердечко пририсовал. И ушел.
К друзьям идти было нельзя, ежу понятно, что беглецов ищут прежде всего по друзьям. К бабушке тоже – какой же это побег, к бабушке. Вспомнил, что в центре города есть заброшка – бывшая гостиница «Заря» - где собираются беспризорники, курят, нюхают, промышляют воровством и попрошайничеством. Пойду к ним, подумал он. Все равно ничего приличного мне не светит, с двумя тройками-то.
Автобусом он доехал до центра. Даже удивительно было, что этот знаменитый притон находится в таком месте – на развязке центральных широких улиц, среди красивых зданий, и современно-стеклянных, и «того времени», как говорила мама, со скульптурами и барельефами. Пройти по тропинке с растущими по краям голубыми елями, мимо большого торгового центра, немного в сторону от проспекта, и вот она - гостиница, с осыпавшейся штукатуркой, выбитыми окнами, проржавевшей вывеской под самой крышей. Оттуда в прошлом году сиганули, взявшись за руки и обмотав сцепленные ладони скотчем, мальчик и девочка. Даня остановился, не решаясь подойти вплотную. Сейчас и здание, и его обитатели стали его пугать.
Его обогнал высокий худой парень лет пятнадцати, с бледным прыщавым лицом. Обернулся, всмотрелся в тепло одетого пацана с набитым рюкзаком, заговорил:
- Че стоишь?
- Ничего, - пролепетал Даня. Парень помолчал, подумал и бросил:
- Ну и вали себе, - и двинул дальше.
            Даня радостно, как будто получив разрешение, повернул и бросился обратно к проспекту. Что делать дальше – он не придумал. Пошатался по улицам, замерз, зашел в торговый центр, побродил там, погрелся. Снова вышел на улицу.
            И тут его осенило. К папе! Как же он раньше-то не додумался!
            В папиной новой квартире он был один раз, два месяца назад, и то папа его забрал на машине. Но адрес и примерную дорогу он помнил. На остановке спросил у какого-то мужчины (он рассудил, что лучше у мужчины, потому что женщина может захлопотать-забеспокоиться, как это ребенок неизвестно куда сам едет), каким автобусом проехать до Ботанической улицы, сел и поехал, внимательно глядя в окно, высматривая знакомые места.
            Все равно недоглядел, вышел остановкой раньше. Пошел дальше пешком, один перекресток вдоль и поперек по всем направлениям исходил. Замерз, промочил ноги, потому что из автобуса спрыгнул прямо в полную ледяного крошева лужу. Проблуждал полчаса, но нашел-таки дом по номеру.
Когда Даня добрался наконец до папиного дома, уже смеркалось и порядочно похолодало. Он радостно позвонил в домофон, но оттуда отозвался женский голос, и он растерялся, не ответил. Сел на лавочку у подъезда, стал думать. На его удачу, вскоре к подъезду подошла безобидная с виду женщина, и он решился войти с ней.
И через две минуты он уже звонил в папину квартиру. Папа открыл, шумно выдохнул, стянул с него куртку, повел в кухню, поставил чайник, принес теплые носки – яркие и, кажется, женские, но это было уже неважно, главное, сухие. И тогда наконец Даня обнял его, и стал рассказывать все-все свои горести – и про тройки, и по вещи из шкафа, и про телефон, всхлипывая от обиды, усталости и облегчения. Папа слушал, кивал и набирал сообщение: «Даня у меня. Приезжай».
В дверях кухни показалась женщина:
- Саш, эту твою куртку класть? Ой… это мальчик звонил же, пока ты был в душе… я не сообразила, что это может быть твой сын, прости…
            Папа мотнул головой и она скрылась где-то в комнате. Потом они пили горячий чай с печеньем, и мальчик отогревался и успокаивался – ну теперь все будет хорошо. Он останется здесь, все необходимое у него с собой, а остальное папа потом съездит заберет. И тройки он исправит уже в новой школе.
            А потом раздался звонок в дверь, и на пороге появилась мать. Бледная, растрепанная, с темными кругами под глазами. Прислонившись к косяку, без предисловий простонала:
- Ты что ж это творишь-то, господи? Я же чуть с ума не сошла, Даня. В полицию заявила, всю школу на уши поставили, друзей твоих, больницы, и… господи, ну разве ж так можно?
- Зачем ты ее позвал? – закричал Даня. – ты видишь, она опять орет! Я не хочу туда, я хочу с тобой жить! Ну хоть немножко, хоть на каникулы, ну пожалуйста!
            Папа вздохнул, сел перед ним на корточки, как будто с маленьким ребенком разговаривал. Даня был уже большой, и папа смотрел снизу вверх.
- Данил. Ну ты посмотри, на маме же лица нет. Ты представляешь, как она переволновалась? Ну и насчет учебы, ты, Дань, обижайся – не обижайся, но все-таки мама лучше знает, как это важно, и вообще… Давай не будем ее расстраивать. Там твои носки на батарее в кухне, иди-ка сними.
            Даня, понурившись, покорно поплелся в кухню. Мать бросила взгляд на большой чемодан, стоящий в углу комнаты вблизи прихожей.
- Надеюсь, это у тебя не личная драма?
- Нет, - усмехнулся отец.
- Слушай. – мама понизила голос. – А может, правда пусть на каникулах побудет у тебя? Успокоится, сменит обстановку. Займетесь чем-нибудь.
Мужчина снова виновато вздохнул:
- Я сейчас никак не могу. Мы завтра улетаем в Египет, в отпуск. Я два года не отдыхал, Надь. Может, потом как-нибудь, на летних каникулах. Хорошо? - Мать подняла брови и понимающе покивала.
Даня вернулся из кухни, волоча за собой рюкзак, уже ни на что особо не надеясь, последний раз протянул:
- Ну пап!
- Даня, папа сейчас никак не может, - мягко сказала мама. – Поехали домой.
- Данил. Ну ты же мужчина, - добавил папа. – Ты маме нужен. Ну как она без тебя одна.
 
В такси они долго сидели молча. Наконец Даня сердито сказал:
- Это ты виновата. Если бы ты не помешала, он бы меня оставил.
- Дань. – мама помолчала. – Папа же прав. Ты мне нужен. Я беспокоюсь за тебя все время, я стараюсь, чтобы все было как лучше. Ну правда, как я без тебя одна?
Даня помолчал, посопел. Спросил после паузы:
- Можно я телефон буду брать все-таки ненадолго поиграть?
- Ненадолго можно, - мама улыбнулась и обняла его. Мальчик не отстранился.
КОНЕЦ
 

+1
Мы все немного Даня)
Если в ноябре не будет трехтомника рассказов, то я расстроюсь)

№2 Побег
 
Даня уходил из дома. Другого выхода у него не было. Все было плохо, плохо, никакого просвета. За полугодие вышло две тройки – по математике и английскому – и мать вчера орала так, будто это конец света. И телефон отобрала, сказала, вот две недели каникул – будешь заниматься и прямо с начала следующей четверти вперед, исправлять. Чего орать-то было? До конца школы еще восемь лет, десять раз исправлю. А три дня назад она вывалила на пол всего его вещи, комком запиханные в шкаф, и потребовала разобрать и сложить. Ну вот они теперь, сложенные. Пусть радуется.
Он сложил в рюкзак нижнее белье, два теплых свитера, джинсы, и даже футболки с шортами – скоро лето, меньше чем через полгода. В потайной кармашек положил деньги – почти семьсот рублей. Сварил несколько яиц и сосиску. Написал записку: «Мама. Я ухожу и не вернусь. Твой сын Данил». Подумал и пририсовал сердечко – писать «я тебя люблю» не захотел, потому что был очень сердит на мать, а сердечко пририсовал. И ушел.
К друзьям идти было нельзя, ежу понятно, что беглецов ищут прежде всего по друзьям. К бабушке тоже – какой же это побег, к бабушке. Вспомнил, что в центре города есть заброшка – бывшая гостиница «Заря» - где собираются беспризорники, курят, нюхают, промышляют воровством и попрошайничеством. Пойду к ним, подумал он. Все равно ничего приличного мне не светит, с двумя тройками-то.
Автобусом он доехал до центра. Даже удивительно было, что этот знаменитый притон находится в таком месте – на развязке центральных широких улиц, среди красивых зданий, и современно-стеклянных, и «того времени», как говорила мама, со скульптурами и барельефами. Пройти по тропинке с растущими по краям голубыми елями, мимо большого торгового центра, немного в сторону от проспекта, и вот она - гостиница, с осыпавшейся штукатуркой, выбитыми окнами, проржавевшей вывеской под самой крышей. Оттуда в прошлом году сиганули, взявшись за руки и обмотав сцепленные ладони скотчем, мальчик и девочка. Даня остановился, не решаясь подойти вплотную. Сейчас и здание, и его обитатели стали его пугать.
Его обогнал высокий худой парень лет пятнадцати, с бледным прыщавым лицом. Обернулся, всмотрелся в тепло одетого пацана с набитым рюкзаком, заговорил:
- Че стоишь?
- Ничего, - пролепетал Даня. Парень помолчал, подумал и бросил:
- Ну и вали себе, - и двинул дальше.
            Даня радостно, как будто получив разрешение, повернул и бросился обратно к проспекту. Что делать дальше – он не придумал. Пошатался по улицам, замерз, зашел в торговый центр, побродил там, погрелся. Снова вышел на улицу.
            И тут его осенило. К папе! Как же он раньше-то не додумался!
            В папиной новой квартире он был один раз, два месяца назад, и то папа его забрал на машине. Но адрес и примерную дорогу он помнил. На остановке спросил у какого-то мужчины (он рассудил, что лучше у мужчины, потому что женщина может захлопотать-забеспокоиться, как это ребенок неизвестно куда сам едет), каким автобусом проехать до Ботанической улицы, сел и поехал, внимательно глядя в окно, высматривая знакомые места.
            Все равно недоглядел, вышел остановкой раньше. Пошел дальше пешком, один перекресток вдоль и поперек по всем направлениям исходил. Замерз, промочил ноги, потому что из автобуса спрыгнул прямо в полную ледяного крошева лужу. Проблуждал полчаса, но нашел-таки дом по номеру.
Когда Даня добрался наконец до папиного дома, уже смеркалось и порядочно похолодало. Он радостно позвонил в домофон, но оттуда отозвался женский голос, и он растерялся, не ответил. Сел на лавочку у подъезда, стал думать. На его удачу, вскоре к подъезду подошла безобидная с виду женщина, и он решился войти с ней.
И через две минуты он уже звонил в папину квартиру. Папа открыл, шумно выдохнул, стянул с него куртку, повел в кухню, поставил чайник, принес теплые носки – яркие и, кажется, женские, но это было уже неважно, главное, сухие. И тогда наконец Даня обнял его, и стал рассказывать все-все свои горести – и про тройки, и по вещи из шкафа, и про телефон, всхлипывая от обиды, усталости и облегчения. Папа слушал, кивал и набирал сообщение: «Даня у меня. Приезжай».
В дверях кухни показалась женщина:
- Саш, эту твою куртку класть? Ой… это мальчик звонил же, пока ты был в душе… я не сообразила, что это может быть твой сын, прости…
            Папа мотнул головой и она скрылась где-то в комнате. Потом они пили горячий чай с печеньем, и мальчик отогревался и успокаивался – ну теперь все будет хорошо. Он останется здесь, все необходимое у него с собой, а остальное папа потом съездит заберет. И тройки он исправит уже в новой школе.
            А потом раздался звонок в дверь, и на пороге появилась мать. Бледная, растрепанная, с темными кругами под глазами. Прислонившись к косяку, без предисловий простонала:
- Ты что ж это творишь-то, господи? Я же чуть с ума не сошла, Даня. В полицию заявила, всю школу на уши поставили, друзей твоих, больницы, и… господи, ну разве ж так можно?
- Зачем ты ее позвал? – закричал Даня. – ты видишь, она опять орет! Я не хочу туда, я хочу с тобой жить! Ну хоть немножко, хоть на каникулы, ну пожалуйста!
            Папа вздохнул, сел перед ним на корточки, как будто с маленьким ребенком разговаривал. Даня был уже большой, и папа смотрел снизу вверх.
- Данил. Ну ты посмотри, на маме же лица нет. Ты представляешь, как она переволновалась? Ну и насчет учебы, ты, Дань, обижайся – не обижайся, но все-таки мама лучше знает, как это важно, и вообще… Давай не будем ее расстраивать. Там твои носки на батарее в кухне, иди-ка сними.
            Даня, понурившись, покорно поплелся в кухню. Мать бросила взгляд на большой чемодан, стоящий в углу комнаты вблизи прихожей.
- Надеюсь, это у тебя не личная драма?
- Нет, - усмехнулся отец.
- Слушай. – мама понизила голос. – А может, правда пусть на каникулах побудет у тебя? Успокоится, сменит обстановку. Займетесь чем-нибудь.
Мужчина снова виновато вздохнул:
- Я сейчас никак не могу. Мы завтра улетаем в Египет, в отпуск. Я два года не отдыхал, Надь. Может, потом как-нибудь, на летних каникулах. Хорошо? - Мать подняла брови и понимающе покивала.
Даня вернулся из кухни, волоча за собой рюкзак, уже ни на что особо не надеясь, последний раз протянул:
- Ну пап!
- Даня, папа сейчас никак не может, - мягко сказала мама. – Поехали домой.
- Данил. Ну ты же мужчина, - добавил папа. – Ты маме нужен. Ну как она без тебя одна.
 
В такси они долго сидели молча. Наконец Даня сердито сказал:
- Это ты виновата. Если бы ты не помешала, он бы меня оставил.
- Дань. – мама помолчала. – Папа же прав. Ты мне нужен. Я беспокоюсь за тебя все время, я стараюсь, чтобы все было как лучше. Ну правда, как я без тебя одна?
Даня помолчал, посопел. Спросил после паузы:
- Можно я телефон буду брать все-таки ненадолго поиграть?
- Ненадолго можно, - мама улыбнулась и обняла его. Мальчик не отстранился.
КОНЕЦ
 

№2 Побег
 
Даня уходил из дома. Другого выхода у него не было. Все было плохо, плохо, никакого просвета. За полугодие вышло две тройки – по математике и английскому – и мать вчера орала так, будто это конец света. И телефон отобрала, сказала, вот две недели каникул – будешь заниматься и прямо с начала следующей четверти вперед, исправлять. Чего орать-то было? До конца школы еще восемь лет, десять раз исправлю. А три дня назад она вывалила на пол всего его вещи, комком запиханные в шкаф, и потребовала разобрать и сложить. Ну вот они теперь, сложенные. Пусть радуется.
Он сложил в рюкзак нижнее белье, два теплых свитера, джинсы, и даже футболки с шортами – скоро лето, меньше чем через полгода. В потайной кармашек положил деньги – почти семьсот рублей. Сварил несколько яиц и сосиску. Написал записку: «Мама. Я ухожу и не вернусь. Твой сын Данил». Подумал и пририсовал сердечко – писать «я тебя люблю» не захотел, потому что был очень сердит на мать, а сердечко пририсовал. И ушел.
К друзьям идти было нельзя, ежу понятно, что беглецов ищут прежде всего по друзьям. К бабушке тоже – какой же это побег, к бабушке. Вспомнил, что в центре города есть заброшка – бывшая гостиница «Заря» - где собираются беспризорники, курят, нюхают, промышляют воровством и попрошайничеством. Пойду к ним, подумал он. Все равно ничего приличного мне не светит, с двумя тройками-то.
Автобусом он доехал до центра. Даже удивительно было, что этот знаменитый притон находится в таком месте – на развязке центральных широких улиц, среди красивых зданий, и современно-стеклянных, и «того времени», как говорила мама, со скульптурами и барельефами. Пройти по тропинке с растущими по краям голубыми елями, мимо большого торгового центра, немного в сторону от проспекта, и вот она - гостиница, с осыпавшейся штукатуркой, выбитыми окнами, проржавевшей вывеской под самой крышей. Оттуда в прошлом году сиганули, взявшись за руки и обмотав сцепленные ладони скотчем, мальчик и девочка. Даня остановился, не решаясь подойти вплотную. Сейчас и здание, и его обитатели стали его пугать.
Его обогнал высокий худой парень лет пятнадцати, с бледным прыщавым лицом. Обернулся, всмотрелся в тепло одетого пацана с набитым рюкзаком, заговорил:
- Че стоишь?
- Ничего, - пролепетал Даня. Парень помолчал, подумал и бросил:
- Ну и вали себе, - и двинул дальше.
            Даня радостно, как будто получив разрешение, повернул и бросился обратно к проспекту. Что делать дальше – он не придумал. Пошатался по улицам, замерз, зашел в торговый центр, побродил там, погрелся. Снова вышел на улицу.
            И тут его осенило. К папе! Как же он раньше-то не додумался!
            В папиной новой квартире он был один раз, два месяца назад, и то папа его забрал на машине. Но адрес и примерную дорогу он помнил. На остановке спросил у какого-то мужчины (он рассудил, что лучше у мужчины, потому что женщина может захлопотать-забеспокоиться, как это ребенок неизвестно куда сам едет), каким автобусом проехать до Ботанической улицы, сел и поехал, внимательно глядя в окно, высматривая знакомые места.
            Все равно недоглядел, вышел остановкой раньше. Пошел дальше пешком, один перекресток вдоль и поперек по всем направлениям исходил. Замерз, промочил ноги, потому что из автобуса спрыгнул прямо в полную ледяного крошева лужу. Проблуждал полчаса, но нашел-таки дом по номеру.
Когда Даня добрался наконец до папиного дома, уже смеркалось и порядочно похолодало. Он радостно позвонил в домофон, но оттуда отозвался женский голос, и он растерялся, не ответил. Сел на лавочку у подъезда, стал думать. На его удачу, вскоре к подъезду подошла безобидная с виду женщина, и он решился войти с ней.
И через две минуты он уже звонил в папину квартиру. Папа открыл, шумно выдохнул, стянул с него куртку, повел в кухню, поставил чайник, принес теплые носки – яркие и, кажется, женские, но это было уже неважно, главное, сухие. И тогда наконец Даня обнял его, и стал рассказывать все-все свои горести – и про тройки, и по вещи из шкафа, и про телефон, всхлипывая от обиды, усталости и облегчения. Папа слушал, кивал и набирал сообщение: «Даня у меня. Приезжай».
В дверях кухни показалась женщина:
- Саш, эту твою куртку класть? Ой… это мальчик звонил же, пока ты был в душе… я не сообразила, что это может быть твой сын, прости…
            Папа мотнул головой и она скрылась где-то в комнате. Потом они пили горячий чай с печеньем, и мальчик отогревался и успокаивался – ну теперь все будет хорошо. Он останется здесь, все необходимое у него с собой, а остальное папа потом съездит заберет. И тройки он исправит уже в новой школе.
            А потом раздался звонок в дверь, и на пороге появилась мать. Бледная, растрепанная, с темными кругами под глазами. Прислонившись к косяку, без предисловий простонала:
- Ты что ж это творишь-то, господи? Я же чуть с ума не сошла, Даня. В полицию заявила, всю школу на уши поставили, друзей твоих, больницы, и… господи, ну разве ж так можно?
- Зачем ты ее позвал? – закричал Даня. – ты видишь, она опять орет! Я не хочу туда, я хочу с тобой жить! Ну хоть немножко, хоть на каникулы, ну пожалуйста!
            Папа вздохнул, сел перед ним на корточки, как будто с маленьким ребенком разговаривал. Даня был уже большой, и папа смотрел снизу вверх.
- Данил. Ну ты посмотри, на маме же лица нет. Ты представляешь, как она переволновалась? Ну и насчет учебы, ты, Дань, обижайся – не обижайся, но все-таки мама лучше знает, как это важно, и вообще… Давай не будем ее расстраивать. Там твои носки на батарее в кухне, иди-ка сними.
            Даня, понурившись, покорно поплелся в кухню. Мать бросила взгляд на большой чемодан, стоящий в углу комнаты вблизи прихожей.
- Надеюсь, это у тебя не личная драма?
- Нет, - усмехнулся отец.
- Слушай. – мама понизила голос. – А может, правда пусть на каникулах побудет у тебя? Успокоится, сменит обстановку. Займетесь чем-нибудь.
Мужчина снова виновато вздохнул:
- Я сейчас никак не могу. Мы завтра улетаем в Египет, в отпуск. Я два года не отдыхал, Надь. Может, потом как-нибудь, на летних каникулах. Хорошо? - Мать подняла брови и понимающе покивала.
Даня вернулся из кухни, волоча за собой рюкзак, уже ни на что особо не надеясь, последний раз протянул:
- Ну пап!
- Даня, папа сейчас никак не может, - мягко сказала мама. – Поехали домой.
- Данил. Ну ты же мужчина, - добавил папа. – Ты маме нужен. Ну как она без тебя одна.
 
В такси они долго сидели молча. Наконец Даня сердито сказал:
- Это ты виновата. Если бы ты не помешала, он бы меня оставил.
- Дань. – мама помолчала. – Папа же прав. Ты мне нужен. Я беспокоюсь за тебя все время, я стараюсь, чтобы все было как лучше. Ну правда, как я без тебя одна?
Даня помолчал, посопел. Спросил после паузы:
- Можно я телефон буду брать все-таки ненадолго поиграть?
- Ненадолго можно, - мама улыбнулась и обняла его. Мальчик не отстранился.
КОНЕЦ
 

№2 Побег
 
Даня уходил из дома. Другого выхода у него не было. Все было плохо, плохо, никакого просвета. За полугодие вышло две тройки – по математике и английскому – и мать вчера орала так, будто это конец света. И телефон отобрала, сказала, вот две недели каникул – будешь заниматься и прямо с начала следующей четверти вперед, исправлять. Чего орать-то было? До конца школы еще восемь лет, десять раз исправлю. А три дня назад она вывалила на пол всего его вещи, комком запиханные в шкаф, и потребовала разобрать и сложить. Ну вот они теперь, сложенные. Пусть радуется.
Он сложил в рюкзак нижнее белье, два теплых свитера, джинсы, и даже футболки с шортами – скоро лето, меньше чем через полгода. В потайной кармашек положил деньги – почти семьсот рублей. Сварил несколько яиц и сосиску. Написал записку: «Мама. Я ухожу и не вернусь. Твой сын Данил». Подумал и пририсовал сердечко – писать «я тебя люблю» не захотел, потому что был очень сердит на мать, а сердечко пририсовал. И ушел.
К друзьям идти было нельзя, ежу понятно, что беглецов ищут прежде всего по друзьям. К бабушке тоже – какой же это побег, к бабушке. Вспомнил, что в центре города есть заброшка – бывшая гостиница «Заря» - где собираются беспризорники, курят, нюхают, промышляют воровством и попрошайничеством. Пойду к ним, подумал он. Все равно ничего приличного мне не светит, с двумя тройками-то.
Автобусом он доехал до центра. Даже удивительно было, что этот знаменитый притон находится в таком месте – на развязке центральных широких улиц, среди красивых зданий, и современно-стеклянных, и «того времени», как говорила мама, со скульптурами и барельефами. Пройти по тропинке с растущими по краям голубыми елями, мимо большого торгового центра, немного в сторону от проспекта, и вот она - гостиница, с осыпавшейся штукатуркой, выбитыми окнами, проржавевшей вывеской под самой крышей. Оттуда в прошлом году сиганули, взявшись за руки и обмотав сцепленные ладони скотчем, мальчик и девочка. Даня остановился, не решаясь подойти вплотную. Сейчас и здание, и его обитатели стали его пугать.
Его обогнал высокий худой парень лет пятнадцати, с бледным прыщавым лицом. Обернулся, всмотрелся в тепло одетого пацана с набитым рюкзаком, заговорил:
- Че стоишь?
- Ничего, - пролепетал Даня. Парень помолчал, подумал и бросил:
- Ну и вали себе, - и двинул дальше.
            Даня радостно, как будто получив разрешение, повернул и бросился обратно к проспекту. Что делать дальше – он не придумал. Пошатался по улицам, замерз, зашел в торговый центр, побродил там, погрелся. Снова вышел на улицу.
            И тут его осенило. К папе! Как же он раньше-то не додумался!
            В папиной новой квартире он был один раз, два месяца назад, и то папа его забрал на машине. Но адрес и примерную дорогу он помнил. На остановке спросил у какого-то мужчины (он рассудил, что лучше у мужчины, потому что женщина может захлопотать-забеспокоиться, как это ребенок неизвестно куда сам едет), каким автобусом проехать до Ботанической улицы, сел и поехал, внимательно глядя в окно, высматривая знакомые места.
            Все равно недоглядел, вышел остановкой раньше. Пошел дальше пешком, один перекресток вдоль и поперек по всем направлениям исходил. Замерз, промочил ноги, потому что из автобуса спрыгнул прямо в полную ледяного крошева лужу. Проблуждал полчаса, но нашел-таки дом по номеру.
Когда Даня добрался наконец до папиного дома, уже смеркалось и порядочно похолодало. Он радостно позвонил в домофон, но оттуда отозвался женский голос, и он растерялся, не ответил. Сел на лавочку у подъезда, стал думать. На его удачу, вскоре к подъезду подошла безобидная с виду женщина, и он решился войти с ней.
И через две минуты он уже звонил в папину квартиру. Папа открыл, шумно выдохнул, стянул с него куртку, повел в кухню, поставил чайник, принес теплые носки – яркие и, кажется, женские, но это было уже неважно, главное, сухие. И тогда наконец Даня обнял его, и стал рассказывать все-все свои горести – и про тройки, и по вещи из шкафа, и про телефон, всхлипывая от обиды, усталости и облегчения. Папа слушал, кивал и набирал сообщение: «Даня у меня. Приезжай».
В дверях кухни показалась женщина:
- Саш, эту твою куртку класть? Ой… это мальчик звонил же, пока ты был в душе… я не сообразила, что это может быть твой сын, прости…
            Папа мотнул головой и она скрылась где-то в комнате. Потом они пили горячий чай с печеньем, и мальчик отогревался и успокаивался – ну теперь все будет хорошо. Он останется здесь, все необходимое у него с собой, а остальное папа потом съездит заберет. И тройки он исправит уже в новой школе.
            А потом раздался звонок в дверь, и на пороге появилась мать. Бледная, растрепанная, с темными кругами под глазами. Прислонившись к косяку, без предисловий простонала:
- Ты что ж это творишь-то, господи? Я же чуть с ума не сошла, Даня. В полицию заявила, всю школу на уши поставили, друзей твоих, больницы, и… господи, ну разве ж так можно?
- Зачем ты ее позвал? – закричал Даня. – ты видишь, она опять орет! Я не хочу туда, я хочу с тобой жить! Ну хоть немножко, хоть на каникулы, ну пожалуйста!
            Папа вздохнул, сел перед ним на корточки, как будто с маленьким ребенком разговаривал. Даня был уже большой, и папа смотрел снизу вверх.
- Данил. Ну ты посмотри, на маме же лица нет. Ты представляешь, как она переволновалась? Ну и насчет учебы, ты, Дань, обижайся – не обижайся, но все-таки мама лучше знает, как это важно, и вообще… Давай не будем ее расстраивать. Там твои носки на батарее в кухне, иди-ка сними.
            Даня, понурившись, покорно поплелся в кухню. Мать бросила взгляд на большой чемодан, стоящий в углу комнаты вблизи прихожей.
- Надеюсь, это у тебя не личная драма?
- Нет, - усмехнулся отец.
- Слушай. – мама понизила голос. – А может, правда пусть на каникулах побудет у тебя? Успокоится, сменит обстановку. Займетесь чем-нибудь.
Мужчина снова виновато вздохнул:
- Я сейчас никак не могу. Мы завтра улетаем в Египет, в отпуск. Я два года не отдыхал, Надь. Может, потом как-нибудь, на летних каникулах. Хорошо? - Мать подняла брови и понимающе покивала.
Даня вернулся из кухни, волоча за собой рюкзак, уже ни на что особо не надеясь, последний раз протянул:
- Ну пап!
- Даня, папа сейчас никак не может, - мягко сказала мама. – Поехали домой.
- Данил. Ну ты же мужчина, - добавил папа. – Ты маме нужен. Ну как она без тебя одна.
 
В такси они долго сидели молча. Наконец Даня сердито сказал:
- Это ты виновата. Если бы ты не помешала, он бы меня оставил.
- Дань. – мама помолчала. – Папа же прав. Ты мне нужен. Я беспокоюсь за тебя все время, я стараюсь, чтобы все было как лучше. Ну правда, как я без тебя одна?
Даня помолчал, посопел. Спросил после паузы:
- Можно я телефон буду брать все-таки ненадолго поиграть?
- Ненадолго можно, - мама улыбнулась и обняла его. Мальчик не отстранился.
КОНЕЦ
 

№2 Побег
 
Даня уходил из дома. Другого выхода у него не было. Все было плохо, плохо, никакого просвета. За полугодие вышло две тройки – по математике и английскому – и мать вчера орала так, будто это конец света. И телефон отобрала, сказала, вот две недели каникул – будешь заниматься и прямо с начала следующей четверти вперед, исправлять. Чего орать-то было? До конца школы еще восемь лет, десять раз исправлю. А три дня назад она вывалила на пол всего его вещи, комком запиханные в шкаф, и потребовала разобрать и сложить. Ну вот они теперь, сложенные. Пусть радуется.
Он сложил в рюкзак нижнее белье, два теплых свитера, джинсы, и даже футболки с шортами – скоро лето, меньше чем через полгода. В потайной кармашек положил деньги – почти семьсот рублей. Сварил несколько яиц и сосиску. Написал записку: «Мама. Я ухожу и не вернусь. Твой сын Данил». Подумал и пририсовал сердечко – писать «я тебя люблю» не захотел, потому что был очень сердит на мать, а сердечко пририсовал. И ушел.
К друзьям идти было нельзя, ежу понятно, что беглецов ищут прежде всего по друзьям. К бабушке тоже – какой же это побег, к бабушке. Вспомнил, что в центре города есть заброшка – бывшая гостиница «Заря» - где собираются беспризорники, курят, нюхают, промышляют воровством и попрошайничеством. Пойду к ним, подумал он. Все равно ничего приличного мне не светит, с двумя тройками-то.
Автобусом он доехал до центра. Даже удивительно было, что этот знаменитый притон находится в таком месте – на развязке центральных широких улиц, среди красивых зданий, и современно-стеклянных, и «того времени», как говорила мама, со скульптурами и барельефами. Пройти по тропинке с растущими по краям голубыми елями, мимо большого торгового центра, немного в сторону от проспекта, и вот она - гостиница, с осыпавшейся штукатуркой, выбитыми окнами, проржавевшей вывеской под самой крышей. Оттуда в прошлом году сиганули, взявшись за руки и обмотав сцепленные ладони скотчем, мальчик и девочка. Даня остановился, не решаясь подойти вплотную. Сейчас и здание, и его обитатели стали его пугать.
Его обогнал высокий худой парень лет пятнадцати, с бледным прыщавым лицом. Обернулся, всмотрелся в тепло одетого пацана с набитым рюкзаком, заговорил:
- Че стоишь?
- Ничего, - пролепетал Даня. Парень помолчал, подумал и бросил:
- Ну и вали себе, - и двинул дальше.
            Даня радостно, как будто получив разрешение, повернул и бросился обратно к проспекту. Что делать дальше – он не придумал. Пошатался по улицам, замерз, зашел в торговый центр, побродил там, погрелся. Снова вышел на улицу.
            И тут его осенило. К папе! Как же он раньше-то не додумался!
            В папиной новой квартире он был один раз, два месяца назад, и то папа его забрал на машине. Но адрес и примерную дорогу он помнил. На остановке спросил у какого-то мужчины (он рассудил, что лучше у мужчины, потому что женщина может захлопотать-забеспокоиться, как это ребенок неизвестно куда сам едет), каким автобусом проехать до Ботанической улицы, сел и поехал, внимательно глядя в окно, высматривая знакомые места.
            Все равно недоглядел, вышел остановкой раньше. Пошел дальше пешком, один перекресток вдоль и поперек по всем направлениям исходил. Замерз, промочил ноги, потому что из автобуса спрыгнул прямо в полную ледяного крошева лужу. Проблуждал полчаса, но нашел-таки дом по номеру.
Когда Даня добрался наконец до папиного дома, уже смеркалось и порядочно похолодало. Он радостно позвонил в домофон, но оттуда отозвался женский голос, и он растерялся, не ответил. Сел на лавочку у подъезда, стал думать. На его удачу, вскоре к подъезду подошла безобидная с виду женщина, и он решился войти с ней.
И через две минуты он уже звонил в папину квартиру. Папа открыл, шумно выдохнул, стянул с него куртку, повел в кухню, поставил чайник, принес теплые носки – яркие и, кажется, женские, но это было уже неважно, главное, сухие. И тогда наконец Даня обнял его, и стал рассказывать все-все свои горести – и про тройки, и по вещи из шкафа, и про телефон, всхлипывая от обиды, усталости и облегчения. Папа слушал, кивал и набирал сообщение: «Даня у меня. Приезжай».
В дверях кухни показалась женщина:
- Саш, эту твою куртку класть? Ой… это мальчик звонил же, пока ты был в душе… я не сообразила, что это может быть твой сын, прости…
            Папа мотнул головой и она скрылась где-то в комнате. Потом они пили горячий чай с печеньем, и мальчик отогревался и успокаивался – ну теперь все будет хорошо. Он останется здесь, все необходимое у него с собой, а остальное папа потом съездит заберет. И тройки он исправит уже в новой школе.
            А потом раздался звонок в дверь, и на пороге появилась мать. Бледная, растрепанная, с темными кругами под глазами. Прислонившись к косяку, без предисловий простонала:
- Ты что ж это творишь-то, господи? Я же чуть с ума не сошла, Даня. В полицию заявила, всю школу на уши поставили, друзей твоих, больницы, и… господи, ну разве ж так можно?
- Зачем ты ее позвал? – закричал Даня. – ты видишь, она опять орет! Я не хочу туда, я хочу с тобой жить! Ну хоть немножко, хоть на каникулы, ну пожалуйста!
            Папа вздохнул, сел перед ним на корточки, как будто с маленьким ребенком разговаривал. Даня был уже большой, и папа смотрел снизу вверх.
- Данил. Ну ты посмотри, на маме же лица нет. Ты представляешь, как она переволновалась? Ну и насчет учебы, ты, Дань, обижайся – не обижайся, но все-таки мама лучше знает, как это важно, и вообще… Давай не будем ее расстраивать. Там твои носки на батарее в кухне, иди-ка сними.
            Даня, понурившись, покорно поплелся в кухню. Мать бросила взгляд на большой чемодан, стоящий в углу комнаты вблизи прихожей.
- Надеюсь, это у тебя не личная драма?
- Нет, - усмехнулся отец.
- Слушай. – мама понизила голос. – А может, правда пусть на каникулах побудет у тебя? Успокоится, сменит обстановку. Займетесь чем-нибудь.
Мужчина снова виновато вздохнул:
- Я сейчас никак не могу. Мы завтра улетаем в Египет, в отпуск. Я два года не отдыхал, Надь. Может, потом как-нибудь, на летних каникулах. Хорошо? - Мать подняла брови и понимающе покивала.
Даня вернулся из кухни, волоча за собой рюкзак, уже ни на что особо не надеясь, последний раз протянул:
- Ну пап!
- Даня, папа сейчас никак не может, - мягко сказала мама. – Поехали домой.
- Данил. Ну ты же мужчина, - добавил папа. – Ты маме нужен. Ну как она без тебя одна.
 
В такси они долго сидели молча. Наконец Даня сердито сказал:
- Это ты виновата. Если бы ты не помешала, он бы меня оставил.
- Дань. – мама помолчала. – Папа же прав. Ты мне нужен. Я беспокоюсь за тебя все время, я стараюсь, чтобы все было как лучше. Ну правда, как я без тебя одна?
Даня помолчал, посопел. Спросил после паузы:
- Можно я телефон буду брать все-таки ненадолго поиграть?
- Ненадолго можно, - мама улыбнулась и обняла его. Мальчик не отстранился.
КОНЕЦ
 

№2 Побег
 
Даня уходил из дома. Другого выхода у него не было. Все было плохо, плохо, никакого просвета. За полугодие вышло две тройки – по математике и английскому – и мать вчера орала так, будто это конец света. И телефон отобрала, сказала, вот две недели каникул – будешь заниматься и прямо с начала следующей четверти вперед, исправлять. Чего орать-то было? До конца школы еще восемь лет, десять раз исправлю. А три дня назад она вывалила на пол всего его вещи, комком запиханные в шкаф, и потребовала разобрать и сложить. Ну вот они теперь, сложенные. Пусть радуется.
Он сложил в рюкзак нижнее белье, два теплых свитера, джинсы, и даже футболки с шортами – скоро лето, меньше чем через полгода. В потайной кармашек положил деньги – почти семьсот рублей. Сварил несколько яиц и сосиску. Написал записку: «Мама. Я ухожу и не вернусь. Твой сын Данил». Подумал и пририсовал сердечко – писать «я тебя люблю» не захотел, потому что был очень сердит на мать, а сердечко пририсовал. И ушел.
К друзьям идти было нельзя, ежу понятно, что беглецов ищут прежде всего по друзьям. К бабушке тоже – какой же это побег, к бабушке. Вспомнил, что в центре города есть заброшка – бывшая гостиница «Заря» - где собираются беспризорники, курят, нюхают, промышляют воровством и попрошайничеством. Пойду к ним, подумал он. Все равно ничего приличного мне не светит, с двумя тройками-то.
Автобусом он доехал до центра. Даже удивительно было, что этот знаменитый притон находится в таком месте – на развязке центральных широких улиц, среди красивых зданий, и современно-стеклянных, и «того времени», как говорила мама, со скульптурами и барельефами. Пройти по тропинке с растущими по краям голубыми елями, мимо большого торгового центра, немного в сторону от проспекта, и вот она - гостиница, с осыпавшейся штукатуркой, выбитыми окнами, проржавевшей вывеской под самой крышей. Оттуда в прошлом году сиганули, взявшись за руки и обмотав сцепленные ладони скотчем, мальчик и девочка. Даня остановился, не решаясь подойти вплотную. Сейчас и здание, и его обитатели стали его пугать.
Его обогнал высокий худой парень лет пятнадцати, с бледным прыщавым лицом. Обернулся, всмотрелся в тепло одетого пацана с набитым рюкзаком, заговорил:
- Че стоишь?
- Ничего, - пролепетал Даня. Парень помолчал, подумал и бросил:
- Ну и вали себе, - и двинул дальше.
            Даня радостно, как будто получив разрешение, повернул и бросился обратно к проспекту. Что делать дальше – он не придумал. Пошатался по улицам, замерз, зашел в торговый центр, побродил там, погрелся. Снова вышел на улицу.
            И тут его осенило. К папе! Как же он раньше-то не додумался!
            В папиной новой квартире он был один раз, два месяца назад, и то папа его забрал на машине. Но адрес и примерную дорогу он помнил. На остановке спросил у какого-то мужчины (он рассудил, что лучше у мужчины, потому что женщина может захлопотать-забеспокоиться, как это ребенок неизвестно куда сам едет), каким автобусом проехать до Ботанической улицы, сел и поехал, внимательно глядя в окно, высматривая знакомые места.
            Все равно недоглядел, вышел остановкой раньше. Пошел дальше пешком, один перекресток вдоль и поперек по всем направлениям исходил. Замерз, промочил ноги, потому что из автобуса спрыгнул прямо в полную ледяного крошева лужу. Проблуждал полчаса, но нашел-таки дом по номеру.
Когда Даня добрался наконец до папиного дома, уже смеркалось и порядочно похолодало. Он радостно позвонил в домофон, но оттуда отозвался женский голос, и он растерялся, не ответил. Сел на лавочку у подъезда, стал думать. На его удачу, вскоре к подъезду подошла безобидная с виду женщина, и он решился войти с ней.
И через две минуты он уже звонил в папину квартиру. Папа открыл, шумно выдохнул, стянул с него куртку, повел в кухню, поставил чайник, принес теплые носки – яркие и, кажется, женские, но это было уже неважно, главное, сухие. И тогда наконец Даня обнял его, и стал рассказывать все-все свои горести – и про тройки, и по вещи из шкафа, и про телефон, всхлипывая от обиды, усталости и облегчения. Папа слушал, кивал и набирал сообщение: «Даня у меня. Приезжай».
В дверях кухни показалась женщина:
- Саш, эту твою куртку класть? Ой… это мальчик звонил же, пока ты был в душе… я не сообразила, что это может быть твой сын, прости…
            Папа мотнул головой и она скрылась где-то в комнате. Потом они пили горячий чай с печеньем, и мальчик отогревался и успокаивался – ну теперь все будет хорошо. Он останется здесь, все необходимое у него с собой, а остальное папа потом съездит заберет. И тройки он исправит уже в новой школе.
            А потом раздался звонок в дверь, и на пороге появилась мать. Бледная, растрепанная, с темными кругами под глазами. Прислонившись к косяку, без предисловий простонала:
- Ты что ж это творишь-то, господи? Я же чуть с ума не сошла, Даня. В полицию заявила, всю школу на уши поставили, друзей твоих, больницы, и… господи, ну разве ж так можно?
- Зачем ты ее позвал? – закричал Даня. – ты видишь, она опять орет! Я не хочу туда, я хочу с тобой жить! Ну хоть немножко, хоть на каникулы, ну пожалуйста!
            Папа вздохнул, сел перед ним на корточки, как будто с маленьким ребенком разговаривал. Даня был уже большой, и папа смотрел снизу вверх.
- Данил. Ну ты посмотри, на маме же лица нет. Ты представляешь, как она переволновалась? Ну и насчет учебы, ты, Дань, обижайся – не обижайся, но все-таки мама лучше знает, как это важно, и вообще… Давай не будем ее расстраивать. Там твои носки на батарее в кухне, иди-ка сними.
            Даня, понурившись, покорно поплелся в кухню. Мать бросила взгляд на большой чемодан, стоящий в углу комнаты вблизи прихожей.
- Надеюсь, это у тебя не личная драма?
- Нет, - усмехнулся отец.
- Слушай. – мама понизила голос. – А может, правда пусть на каникулах побудет у тебя? Успокоится, сменит обстановку. Займетесь чем-нибудь.
Мужчина снова виновато вздохнул:
- Я сейчас никак не могу. Мы завтра улетаем в Египет, в отпуск. Я два года не отдыхал, Надь. Может, потом как-нибудь, на летних каникулах. Хорошо? - Мать подняла брови и понимающе покивала.
Даня вернулся из кухни, волоча за собой рюкзак, уже ни на что особо не надеясь, последний раз протянул:
- Ну пап!
- Даня, папа сейчас никак не может, - мягко сказала мама. – Поехали домой.
- Данил. Ну ты же мужчина, - добавил папа. – Ты маме нужен. Ну как она без тебя одна.
 
В такси они долго сидели молча. Наконец Даня сердито сказал:
- Это ты виновата. Если бы ты не помешала, он бы меня оставил.
- Дань. – мама помолчала. – Папа же прав. Ты мне нужен. Я беспокоюсь за тебя все время, я стараюсь, чтобы все было как лучше. Ну правда, как я без тебя одна?
Даня помолчал, посопел. Спросил после паузы:
- Можно я телефон буду брать все-таки ненадолго поиграть?
- Ненадолго можно, - мама улыбнулась и обняла его. Мальчик не отстранился.
КОНЕЦ
 

№2 Побег
 
Даня уходил из дома. Другого выхода у него не было. Все было плохо, плохо, никакого просвета. За полугодие вышло две тройки – по математике и английскому – и мать вчера орала так, будто это конец света. И телефон отобрала, сказала, вот две недели каникул – будешь заниматься и прямо с начала следующей четверти вперед, исправлять. Чего орать-то было? До конца школы еще восемь лет, десять раз исправлю. А три дня назад она вывалила на пол всего его вещи, комком запиханные в шкаф, и потребовала разобрать и сложить. Ну вот они теперь, сложенные. Пусть радуется.
Он сложил в рюкзак нижнее белье, два теплых свитера, джинсы, и даже футболки с шортами – скоро лето, меньше чем через полгода. В потайной кармашек положил деньги – почти семьсот рублей. Сварил несколько яиц и сосиску. Написал записку: «Мама. Я ухожу и не вернусь. Твой сын Данил». Подумал и пририсовал сердечко – писать «я тебя люблю» не захотел, потому что был очень сердит на мать, а сердечко пририсовал. И ушел.
К друзьям идти было нельзя, ежу понятно, что беглецов ищут прежде всего по друзьям. К бабушке тоже – какой же это побег, к бабушке. Вспомнил, что в центре города есть заброшка – бывшая гостиница «Заря» - где собираются беспризорники, курят, нюхают, промышляют воровством и попрошайничеством. Пойду к ним, подумал он. Все равно ничего приличного мне не светит, с двумя тройками-то.
Автобусом он доехал до центра. Даже удивительно было, что этот знаменитый притон находится в таком месте – на развязке центральных широких улиц, среди красивых зданий, и современно-стеклянных, и «того времени», как говорила мама, со скульптурами и барельефами. Пройти по тропинке с растущими по краям голубыми елями, мимо большого торгового центра, немного в сторону от проспекта, и вот она - гостиница, с осыпавшейся штукатуркой, выбитыми окнами, проржавевшей вывеской под самой крышей. Оттуда в прошлом году сиганули, взявшись за руки и обмотав сцепленные ладони скотчем, мальчик и девочка. Даня остановился, не решаясь подойти вплотную. Сейчас и здание, и его обитатели стали его пугать.
Его обогнал высокий худой парень лет пятнадцати, с бледным прыщавым лицом. Обернулся, всмотрелся в тепло одетого пацана с набитым рюкзаком, заговорил:
- Че стоишь?
- Ничего, - пролепетал Даня. Парень помолчал, подумал и бросил:
- Ну и вали себе, - и двинул дальше.
            Даня радостно, как будто получив разрешение, повернул и бросился обратно к проспекту. Что делать дальше – он не придумал. Пошатался по улицам, замерз, зашел в торговый центр, побродил там, погрелся. Снова вышел на улицу.
            И тут его осенило. К папе! Как же он раньше-то не додумался!
            В папиной новой квартире он был один раз, два месяца назад, и то папа его забрал на машине. Но адрес и примерную дорогу он помнил. На остановке спросил у какого-то мужчины (он рассудил, что лучше у мужчины, потому что женщина может захлопотать-забеспокоиться, как это ребенок неизвестно куда сам едет), каким автобусом проехать до Ботанической улицы, сел и поехал, внимательно глядя в окно, высматривая знакомые места.
            Все равно недоглядел, вышел остановкой раньше. Пошел дальше пешком, один перекресток вдоль и поперек по всем направлениям исходил. Замерз, промочил ноги, потому что из автобуса спрыгнул прямо в полную ледяного крошева лужу. Проблуждал полчаса, но нашел-таки дом по номеру.
Когда Даня добрался наконец до папиного дома, уже смеркалось и порядочно похолодало. Он радостно позвонил в домофон, но оттуда отозвался женский голос, и он растерялся, не ответил. Сел на лавочку у подъезда, стал думать. На его удачу, вскоре к подъезду подошла безобидная с виду женщина, и он решился войти с ней.
И через две минуты он уже звонил в папину квартиру. Папа открыл, шумно выдохнул, стянул с него куртку, повел в кухню, поставил чайник, принес теплые носки – яркие и, кажется, женские, но это было уже неважно, главное, сухие. И тогда наконец Даня обнял его, и стал рассказывать все-все свои горести – и про тройки, и по вещи из шкафа, и про телефон, всхлипывая от обиды, усталости и облегчения. Папа слушал, кивал и набирал сообщение: «Даня у меня. Приезжай».
В дверях кухни показалась женщина:
- Саш, эту твою куртку класть? Ой… это мальчик звонил же, пока ты был в душе… я не сообразила, что это может быть твой сын, прости…
            Папа мотнул головой и она скрылась где-то в комнате. Потом они пили горячий чай с печеньем, и мальчик отогревался и успокаивался – ну теперь все будет хорошо. Он останется здесь, все необходимое у него с собой, а остальное папа потом съездит заберет. И тройки он исправит уже в новой школе.
            А потом раздался звонок в дверь, и на пороге появилась мать. Бледная, растрепанная, с темными кругами под глазами. Прислонившись к косяку, без предисловий простонала:
- Ты что ж это творишь-то, господи? Я же чуть с ума не сошла, Даня. В полицию заявила, всю школу на уши поставили, друзей твоих, больницы, и… господи, ну разве ж так можно?
- Зачем ты ее позвал? – закричал Даня. – ты видишь, она опять орет! Я не хочу туда, я хочу с тобой жить! Ну хоть немножко, хоть на каникулы, ну пожалуйста!
            Папа вздохнул, сел перед ним на корточки, как будто с маленьким ребенком разговаривал. Даня был уже большой, и папа смотрел снизу вверх.
- Данил. Ну ты посмотри, на маме же лица нет. Ты представляешь, как она переволновалась? Ну и насчет учебы, ты, Дань, обижайся – не обижайся, но все-таки мама лучше знает, как это важно, и вообще… Давай не будем ее расстраивать. Там твои носки на батарее в кухне, иди-ка сними.
            Даня, понурившись, покорно поплелся в кухню. Мать бросила взгляд на большой чемодан, стоящий в углу комнаты вблизи прихожей.
- Надеюсь, это у тебя не личная драма?
- Нет, - усмехнулся отец.
- Слушай. – мама понизила голос. – А может, правда пусть на каникулах побудет у тебя? Успокоится, сменит обстановку. Займетесь чем-нибудь.
Мужчина снова виновато вздохнул:
- Я сейчас никак не могу. Мы завтра улетаем в Египет, в отпуск. Я два года не отдыхал, Надь. Может, потом как-нибудь, на летних каникулах. Хорошо? - Мать подняла брови и понимающе покивала.
Даня вернулся из кухни, волоча за собой рюкзак, уже ни на что особо не надеясь, последний раз протянул:
- Ну пап!
- Даня, папа сейчас никак не может, - мягко сказала мама. – Поехали домой.
- Данил. Ну ты же мужчина, - добавил папа. – Ты маме нужен. Ну как она без тебя одна.
 
В такси они долго сидели молча. Наконец Даня сердито сказал:
- Это ты виновата. Если бы ты не помешала, он бы меня оставил.
- Дань. – мама помолчала. – Папа же прав. Ты мне нужен. Я беспокоюсь за тебя все время, я стараюсь, чтобы все было как лучше. Ну правда, как я без тебя одна?
Даня помолчал, посопел. Спросил после паузы:
- Можно я телефон буду брать все-таки ненадолго поиграть?
- Ненадолго можно, - мама улыбнулась и обняла его. Мальчик не отстранился.
КОНЕЦ
 

№2 Побег
 
Даня уходил из дома. Другого выхода у него не было. Все было плохо, плохо, никакого просвета. За полугодие вышло две тройки – по математике и английскому – и мать вчера орала так, будто это конец света. И телефон отобрала, сказала, вот две недели каникул – будешь заниматься и прямо с начала следующей четверти вперед, исправлять. Чего орать-то было? До конца школы еще восемь лет, десять раз исправлю. А три дня назад она вывалила на пол всего его вещи, комком запиханные в шкаф, и потребовала разобрать и сложить. Ну вот они теперь, сложенные. Пусть радуется.
Он сложил в рюкзак нижнее белье, два теплых свитера, джинсы, и даже футболки с шортами – скоро лето, меньше чем через полгода. В потайной кармашек положил деньги – почти семьсот рублей. Сварил несколько яиц и сосиску. Написал записку: «Мама. Я ухожу и не вернусь. Твой сын Данил». Подумал и пририсовал сердечко – писать «я тебя люблю» не захотел, потому что был очень сердит на мать, а сердечко пририсовал. И ушел.
К друзьям идти было нельзя, ежу понятно, что беглецов ищут прежде всего по друзьям. К бабушке тоже – какой же это побег, к бабушке. Вспомнил, что в центре города есть заброшка – бывшая гостиница «Заря» - где собираются беспризорники, курят, нюхают, промышляют воровством и попрошайничеством. Пойду к ним, подумал он. Все равно ничего приличного мне не светит, с двумя тройками-то.
Автобусом он доехал до центра. Даже удивительно было, что этот знаменитый притон находится в таком месте – на развязке центральных широких улиц, среди красивых зданий, и современно-стеклянных, и «того времени», как говорила мама, со скульптурами и барельефами. Пройти по тропинке с растущими по краям голубыми елями, мимо большого торгового центра, немного в сторону от проспекта, и вот она - гостиница, с осыпавшейся штукатуркой, выбитыми окнами, проржавевшей вывеской под самой крышей. Оттуда в прошлом году сиганули, взявшись за руки и обмотав сцепленные ладони скотчем, мальчик и девочка. Даня остановился, не решаясь подойти вплотную. Сейчас и здание, и его обитатели стали его пугать.
Его обогнал высокий худой парень лет пятнадцати, с бледным прыщавым лицом. Обернулся, всмотрелся в тепло одетого пацана с набитым рюкзаком, заговорил:
- Че стоишь?
- Ничего, - пролепетал Даня. Парень помолчал, подумал и бросил:
- Ну и вали себе, - и двинул дальше.
            Даня радостно, как будто получив разрешение, повернул и бросился обратно к проспекту. Что делать дальше – он не придумал. Пошатался по улицам, замерз, зашел в торговый центр, побродил там, погрелся. Снова вышел на улицу.
            И тут его осенило. К папе! Как же он раньше-то не додумался!
            В папиной новой квартире он был один раз, два месяца назад, и то папа его забрал на машине. Но адрес и примерную дорогу он помнил. На остановке спросил у какого-то мужчины (он рассудил, что лучше у мужчины, потому что женщина может захлопотать-забеспокоиться, как это ребенок неизвестно куда сам едет), каким автобусом проехать до Ботанической улицы, сел и поехал, внимательно глядя в окно, высматривая знакомые места.
            Все равно недоглядел, вышел остановкой раньше. Пошел дальше пешком, один перекресток вдоль и поперек по всем направлениям исходил. Замерз, промочил ноги, потому что из автобуса спрыгнул прямо в полную ледяного крошева лужу. Проблуждал полчаса, но нашел-таки дом по номеру.
Когда Даня добрался наконец до папиного дома, уже смеркалось и порядочно похолодало. Он радостно позвонил в домофон, но оттуда отозвался женский голос, и он растерялся, не ответил. Сел на лавочку у подъезда, стал думать. На его удачу, вскоре к подъезду подошла безобидная с виду женщина, и он решился войти с ней.
И через две минуты он уже звонил в папину квартиру. Папа открыл, шумно выдохнул, стянул с него куртку, повел в кухню, поставил чайник, принес теплые носки – яркие и, кажется, женские, но это было уже неважно, главное, сухие. И тогда наконец Даня обнял его, и стал рассказывать все-все свои горести – и про тройки, и по вещи из шкафа, и про телефон, всхлипывая от обиды, усталости и облегчения. Папа слушал, кивал и набирал сообщение: «Даня у меня. Приезжай».
В дверях кухни показалась женщина:
- Саш, эту твою куртку класть? Ой… это мальчик звонил же, пока ты был в душе… я не сообразила, что это может быть твой сын, прости…
            Папа мотнул головой и она скрылась где-то в комнате. Потом они пили горячий чай с печеньем, и мальчик отогревался и успокаивался – ну теперь все будет хорошо. Он останется здесь, все необходимое у него с собой, а остальное папа потом съездит заберет. И тройки он исправит уже в новой школе.
            А потом раздался звонок в дверь, и на пороге появилась мать. Бледная, растрепанная, с темными кругами под глазами. Прислонившись к косяку, без предисловий простонала:
- Ты что ж это творишь-то, господи? Я же чуть с ума не сошла, Даня. В полицию заявила, всю школу на уши поставили, друзей твоих, больницы, и… господи, ну разве ж так можно?
- Зачем ты ее позвал? – закричал Даня. – ты видишь, она опять орет! Я не хочу туда, я хочу с тобой жить! Ну хоть немножко, хоть на каникулы, ну пожалуйста!
            Папа вздохнул, сел перед ним на корточки, как будто с маленьким ребенком разговаривал. Даня был уже большой, и папа смотрел снизу вверх.
- Данил. Ну ты посмотри, на маме же лица нет. Ты представляешь, как она переволновалась? Ну и насчет учебы, ты, Дань, обижайся – не обижайся, но все-таки мама лучше знает, как это важно, и вообще… Давай не будем ее расстраивать. Там твои носки на батарее в кухне, иди-ка сними.
            Даня, понурившись, покорно поплелся в кухню. Мать бросила взгляд на большой чемодан, стоящий в углу комнаты вблизи прихожей.
- Надеюсь, это у тебя не личная драма?
- Нет, - усмехнулся отец.
- Слушай. – мама понизила голос. – А может, правда пусть на каникулах побудет у тебя? Успокоится, сменит обстановку. Займетесь чем-нибудь.
Мужчина снова виновато вздохнул:
- Я сейчас никак не могу. Мы завтра улетаем в Египет, в отпуск. Я два года не отдыхал, Надь. Может, потом как-нибудь, на летних каникулах. Хорошо? - Мать подняла брови и понимающе покивала.
Даня вернулся из кухни, волоча за собой рюкзак, уже ни на что особо не надеясь, последний раз протянул:
- Ну пап!
- Даня, папа сейчас никак не может, - мягко сказала мама. – Поехали домой.
- Данил. Ну ты же мужчина, - добавил папа. – Ты маме нужен. Ну как она без тебя одна.
 
В такси они долго сидели молча. Наконец Даня сердито сказал:
- Это ты виновата. Если бы ты не помешала, он бы меня оставил.
- Дань. – мама помолчала. – Папа же прав. Ты мне нужен. Я беспокоюсь за тебя все время, я стараюсь, чтобы все было как лучше. Ну правда, как я без тебя одна?
Даня помолчал, посопел. Спросил после паузы:
- Можно я телефон буду брать все-таки ненадолго поиграть?
- Ненадолго можно, - мама улыбнулась и обняла его. Мальчик не отстранился.
КОНЕЦ
 

Начало прям очень-очень понравилось!

№2 Побег
 
Даня уходил из дома. Другого выхода у него не было. Все было плохо, плохо, никакого просвета. За полугодие вышло две тройки – по математике и английскому – и мать вчера орала так, будто это конец света. И телефон отобрала, сказала, вот две недели каникул – будешь заниматься и прямо с начала следующей четверти вперед, исправлять. Чего орать-то было? До конца школы еще восемь лет, десять раз исправлю. А три дня назад она вывалила на пол всего его вещи, комком запиханные в шкаф, и потребовала разобрать и сложить. Ну вот они теперь, сложенные. Пусть радуется.
Он сложил в рюкзак нижнее белье, два теплых свитера, джинсы, и даже футболки с шортами – скоро лето, меньше чем через полгода. В потайной кармашек положил деньги – почти семьсот рублей. Сварил несколько яиц и сосиску. Написал записку: «Мама. Я ухожу и не вернусь. Твой сын Данил». Подумал и пририсовал сердечко – писать «я тебя люблю» не захотел, потому что был очень сердит на мать, а сердечко пририсовал. И ушел.
К друзьям идти было нельзя, ежу понятно, что беглецов ищут прежде всего по друзьям. К бабушке тоже – какой же это побег, к бабушке. Вспомнил, что в центре города есть заброшка – бывшая гостиница «Заря» - где собираются беспризорники, курят, нюхают, промышляют воровством и попрошайничеством. Пойду к ним, подумал он. Все равно ничего приличного мне не светит, с двумя тройками-то.
Автобусом он доехал до центра. Даже удивительно было, что этот знаменитый притон находится в таком месте – на развязке центральных широких улиц, среди красивых зданий, и современно-стеклянных, и «того времени», как говорила мама, со скульптурами и барельефами. Пройти по тропинке с растущими по краям голубыми елями, мимо большого торгового центра, немного в сторону от проспекта, и вот она - гостиница, с осыпавшейся штукатуркой, выбитыми окнами, проржавевшей вывеской под самой крышей. Оттуда в прошлом году сиганули, взявшись за руки и обмотав сцепленные ладони скотчем, мальчик и девочка. Даня остановился, не решаясь подойти вплотную. Сейчас и здание, и его обитатели стали его пугать.
Его обогнал высокий худой парень лет пятнадцати, с бледным прыщавым лицом. Обернулся, всмотрелся в тепло одетого пацана с набитым рюкзаком, заговорил:
- Че стоишь?
- Ничего, - пролепетал Даня. Парень помолчал, подумал и бросил:
- Ну и вали себе, - и двинул дальше.
            Даня радостно, как будто получив разрешение, повернул и бросился обратно к проспекту. Что делать дальше – он не придумал. Пошатался по улицам, замерз, зашел в торговый центр, побродил там, погрелся. Снова вышел на улицу.
            И тут его осенило. К папе! Как же он раньше-то не додумался!
            В папиной новой квартире он был один раз, два месяца назад, и то папа его забрал на машине. Но адрес и примерную дорогу он помнил. На остановке спросил у какого-то мужчины (он рассудил, что лучше у мужчины, потому что женщина может захлопотать-забеспокоиться, как это ребенок неизвестно куда сам едет), каким автобусом проехать до Ботанической улицы, сел и поехал, внимательно глядя в окно, высматривая знакомые места.
            Все равно недоглядел, вышел остановкой раньше. Пошел дальше пешком, один перекресток вдоль и поперек по всем направлениям исходил. Замерз, промочил ноги, потому что из автобуса спрыгнул прямо в полную ледяного крошева лужу. Проблуждал полчаса, но нашел-таки дом по номеру.
Когда Даня добрался наконец до папиного дома, уже смеркалось и порядочно похолодало. Он радостно позвонил в домофон, но оттуда отозвался женский голос, и он растерялся, не ответил. Сел на лавочку у подъезда, стал думать. На его удачу, вскоре к подъезду подошла безобидная с виду женщина, и он решился войти с ней.
И через две минуты он уже звонил в папину квартиру. Папа открыл, шумно выдохнул, стянул с него куртку, повел в кухню, поставил чайник, принес теплые носки – яркие и, кажется, женские, но это было уже неважно, главное, сухие. И тогда наконец Даня обнял его, и стал рассказывать все-все свои горести – и про тройки, и по вещи из шкафа, и про телефон, всхлипывая от обиды, усталости и облегчения. Папа слушал, кивал и набирал сообщение: «Даня у меня. Приезжай».
В дверях кухни показалась женщина:
- Саш, эту твою куртку класть? Ой… это мальчик звонил же, пока ты был в душе… я не сообразила, что это может быть твой сын, прости…
            Папа мотнул головой и она скрылась где-то в комнате. Потом они пили горячий чай с печеньем, и мальчик отогревался и успокаивался – ну теперь все будет хорошо. Он останется здесь, все необходимое у него с собой, а остальное папа потом съездит заберет. И тройки он исправит уже в новой школе.
            А потом раздался звонок в дверь, и на пороге появилась мать. Бледная, растрепанная, с темными кругами под глазами. Прислонившись к косяку, без предисловий простонала:
- Ты что ж это творишь-то, господи? Я же чуть с ума не сошла, Даня. В полицию заявила, всю школу на уши поставили, друзей твоих, больницы, и… господи, ну разве ж так можно?
- Зачем ты ее позвал? – закричал Даня. – ты видишь, она опять орет! Я не хочу туда, я хочу с тобой жить! Ну хоть немножко, хоть на каникулы, ну пожалуйста!
            Папа вздохнул, сел перед ним на корточки, как будто с маленьким ребенком разговаривал. Даня был уже большой, и папа смотрел снизу вверх.
- Данил. Ну ты посмотри, на маме же лица нет. Ты представляешь, как она переволновалась? Ну и насчет учебы, ты, Дань, обижайся – не обижайся, но все-таки мама лучше знает, как это важно, и вообще… Давай не будем ее расстраивать. Там твои носки на батарее в кухне, иди-ка сними.
            Даня, понурившись, покорно поплелся в кухню. Мать бросила взгляд на большой чемодан, стоящий в углу комнаты вблизи прихожей.
- Надеюсь, это у тебя не личная драма?
- Нет, - усмехнулся отец.
- Слушай. – мама понизила голос. – А может, правда пусть на каникулах побудет у тебя? Успокоится, сменит обстановку. Займетесь чем-нибудь.
Мужчина снова виновато вздохнул:
- Я сейчас никак не могу. Мы завтра улетаем в Египет, в отпуск. Я два года не отдыхал, Надь. Может, потом как-нибудь, на летних каникулах. Хорошо? - Мать подняла брови и понимающе покивала.
Даня вернулся из кухни, волоча за собой рюкзак, уже ни на что особо не надеясь, последний раз протянул:
- Ну пап!
- Даня, папа сейчас никак не может, - мягко сказала мама. – Поехали домой.
- Данил. Ну ты же мужчина, - добавил папа. – Ты маме нужен. Ну как она без тебя одна.
 
В такси они долго сидели молча. Наконец Даня сердито сказал:
- Это ты виновата. Если бы ты не помешала, он бы меня оставил.
- Дань. – мама помолчала. – Папа же прав. Ты мне нужен. Я беспокоюсь за тебя все время, я стараюсь, чтобы все было как лучше. Ну правда, как я без тебя одна?
Даня помолчал, посопел. Спросил после паузы:
- Можно я телефон буду брать все-таки ненадолго поиграть?
- Ненадолго можно, - мама улыбнулась и обняла его. Мальчик не отстранился.
КОНЕЦ
 

№2 Побег
 
Даня уходил из дома. Другого выхода у него не было. Все было плохо, плохо, никакого просвета. За полугодие вышло две тройки – по математике и английскому – и мать вчера орала так, будто это конец света. И телефон отобрала, сказала, вот две недели каникул – будешь заниматься и прямо с начала следующей четверти вперед, исправлять. Чего орать-то было? До конца школы еще восемь лет, десять раз исправлю. А три дня назад она вывалила на пол всего его вещи, комком запиханные в шкаф, и потребовала разобрать и сложить. Ну вот они теперь, сложенные. Пусть радуется.
Он сложил в рюкзак нижнее белье, два теплых свитера, джинсы, и даже футболки с шортами – скоро лето, меньше чем через полгода. В потайной кармашек положил деньги – почти семьсот рублей. Сварил несколько яиц и сосиску. Написал записку: «Мама. Я ухожу и не вернусь. Твой сын Данил». Подумал и пририсовал сердечко – писать «я тебя люблю» не захотел, потому что был очень сердит на мать, а сердечко пририсовал. И ушел.
К друзьям идти было нельзя, ежу понятно, что беглецов ищут прежде всего по друзьям. К бабушке тоже – какой же это побег, к бабушке. Вспомнил, что в центре города есть заброшка – бывшая гостиница «Заря» - где собираются беспризорники, курят, нюхают, промышляют воровством и попрошайничеством. Пойду к ним, подумал он. Все равно ничего приличного мне не светит, с двумя тройками-то.
Автобусом он доехал до центра. Даже удивительно было, что этот знаменитый притон находится в таком месте – на развязке центральных широких улиц, среди красивых зданий, и современно-стеклянных, и «того времени», как говорила мама, со скульптурами и барельефами. Пройти по тропинке с растущими по краям голубыми елями, мимо большого торгового центра, немного в сторону от проспекта, и вот она - гостиница, с осыпавшейся штукатуркой, выбитыми окнами, проржавевшей вывеской под самой крышей. Оттуда в прошлом году сиганули, взявшись за руки и обмотав сцепленные ладони скотчем, мальчик и девочка. Даня остановился, не решаясь подойти вплотную. Сейчас и здание, и его обитатели стали его пугать.
Его обогнал высокий худой парень лет пятнадцати, с бледным прыщавым лицом. Обернулся, всмотрелся в тепло одетого пацана с набитым рюкзаком, заговорил:
- Че стоишь?
- Ничего, - пролепетал Даня. Парень помолчал, подумал и бросил:
- Ну и вали себе, - и двинул дальше.
            Даня радостно, как будто получив разрешение, повернул и бросился обратно к проспекту. Что делать дальше – он не придумал. Пошатался по улицам, замерз, зашел в торговый центр, побродил там, погрелся. Снова вышел на улицу.
            И тут его осенило. К папе! Как же он раньше-то не додумался!
            В папиной новой квартире он был один раз, два месяца назад, и то папа его забрал на машине. Но адрес и примерную дорогу он помнил. На остановке спросил у какого-то мужчины (он рассудил, что лучше у мужчины, потому что женщина может захлопотать-забеспокоиться, как это ребенок неизвестно куда сам едет), каким автобусом проехать до Ботанической улицы, сел и поехал, внимательно глядя в окно, высматривая знакомые места.
            Все равно недоглядел, вышел остановкой раньше. Пошел дальше пешком, один перекресток вдоль и поперек по всем направлениям исходил. Замерз, промочил ноги, потому что из автобуса спрыгнул прямо в полную ледяного крошева лужу. Проблуждал полчаса, но нашел-таки дом по номеру.
Когда Даня добрался наконец до папиного дома, уже смеркалось и порядочно похолодало. Он радостно позвонил в домофон, но оттуда отозвался женский голос, и он растерялся, не ответил. Сел на лавочку у подъезда, стал думать. На его удачу, вскоре к подъезду подошла безобидная с виду женщина, и он решился войти с ней.
И через две минуты он уже звонил в папину квартиру. Папа открыл, шумно выдохнул, стянул с него куртку, повел в кухню, поставил чайник, принес теплые носки – яркие и, кажется, женские, но это было уже неважно, главное, сухие. И тогда наконец Даня обнял его, и стал рассказывать все-все свои горести – и про тройки, и по вещи из шкафа, и про телефон, всхлипывая от обиды, усталости и облегчения. Папа слушал, кивал и набирал сообщение: «Даня у меня. Приезжай».
В дверях кухни показалась женщина:
- Саш, эту твою куртку класть? Ой… это мальчик звонил же, пока ты был в душе… я не сообразила, что это может быть твой сын, прости…
            Папа мотнул головой и она скрылась где-то в комнате. Потом они пили горячий чай с печеньем, и мальчик отогревался и успокаивался – ну теперь все будет хорошо. Он останется здесь, все необходимое у него с собой, а остальное папа потом съездит заберет. И тройки он исправит уже в новой школе.
            А потом раздался звонок в дверь, и на пороге появилась мать. Бледная, растрепанная, с темными кругами под глазами. Прислонившись к косяку, без предисловий простонала:
- Ты что ж это творишь-то, господи? Я же чуть с ума не сошла, Даня. В полицию заявила, всю школу на уши поставили, друзей твоих, больницы, и… господи, ну разве ж так можно?
- Зачем ты ее позвал? – закричал Даня. – ты видишь, она опять орет! Я не хочу туда, я хочу с тобой жить! Ну хоть немножко, хоть на каникулы, ну пожалуйста!
            Папа вздохнул, сел перед ним на корточки, как будто с маленьким ребенком разговаривал. Даня был уже большой, и папа смотрел снизу вверх.
- Данил. Ну ты посмотри, на маме же лица нет. Ты представляешь, как она переволновалась? Ну и насчет учебы, ты, Дань, обижайся – не обижайся, но все-таки мама лучше знает, как это важно, и вообще… Давай не будем ее расстраивать. Там твои носки на батарее в кухне, иди-ка сними.
            Даня, понурившись, покорно поплелся в кухню. Мать бросила взгляд на большой чемодан, стоящий в углу комнаты вблизи прихожей.
- Надеюсь, это у тебя не личная драма?
- Нет, - усмехнулся отец.
- Слушай. – мама понизила голос. – А может, правда пусть на каникулах побудет у тебя? Успокоится, сменит обстановку. Займетесь чем-нибудь.
Мужчина снова виновато вздохнул:
- Я сейчас никак не могу. Мы завтра улетаем в Египет, в отпуск. Я два года не отдыхал, Надь. Может, потом как-нибудь, на летних каникулах. Хорошо? - Мать подняла брови и понимающе покивала.
Даня вернулся из кухни, волоча за собой рюкзак, уже ни на что особо не надеясь, последний раз протянул:
- Ну пап!
- Даня, папа сейчас никак не может, - мягко сказала мама. – Поехали домой.
- Данил. Ну ты же мужчина, - добавил папа. – Ты маме нужен. Ну как она без тебя одна.
 
В такси они долго сидели молча. Наконец Даня сердито сказал:
- Это ты виновата. Если бы ты не помешала, он бы меня оставил.
- Дань. – мама помолчала. – Папа же прав. Ты мне нужен. Я беспокоюсь за тебя все время, я стараюсь, чтобы все было как лучше. Ну правда, как я без тебя одна?
Даня помолчал, посопел. Спросил после паузы:
- Можно я телефон буду брать все-таки ненадолго поиграть?
- Ненадолго можно, - мама улыбнулась и обняла его. Мальчик не отстранился.
КОНЕЦ
 

№3 Сын женился не на той
Оля и Сергей познакомились в одной известной соцсети. Некоторое время они переписывались, потом решили встретиться. У них начался роман: цветы, конфеты, встречи в кафе, кино и т.д. Но со временем их встречи стали реже, им просто не о чем стало говорить. И в конце-концов они приняли решение расстаться. Без громких скандалов и оскорблений в адрес друг друга.
- Может, нам лучше расстаться?
-Да, так будет лучше...
Они не стали врагами, изредка перебрасываясь парой фраз в соцсети. Но через некоторое время Оля узнала, что беременна. Написала об этом Сергею. В ответ пришло одно слово:
"Поздравляю".
В тот момент Оля поняла, что это все, конец. Но она не знала, что после этой новости Сергей очень психовал. И его мать, Оксана Федоровна, заставила его рассказать ей причину такого состояния.
-Ты должен на ней жениться - тоном, не терпящим возражений, сказала мать.
-Я не могу на Оле жениться, мы не подходим друг другу.
-Мама лучше знает, подходите вы или нет. Ребенку нужен отец...
-Я не женюсь на ней. И точка! - сказал Сергей и ушел, хлопнув дверью.
Прошло время. Сергей практически не общался с матерью, лишь иногда звонил ей, а Оля готовилась к родам. И в срок родился Степан. Сергей не давал о себе знать. Но на Олю вышла Оксана Федоровна и попросила показать ей внука. Молодая мама не возражала. Оксана Федоровна стала очень любящей бабушкой, часто заходила к Оле и внуку. Даже с родителями девушки нашла общий язык.
А Сергей тем временем решил жениться. Пригласил свою будущую жену к матери в гости, чтобы их познакомить. Оксана Федоровна была не в восторге.
-Женился бы ты на Оле, сынок. У вас же сын растет.
-Я ее не люблю. Тепло отношусь, но не люблю. О Степке буду заботиться, но с Олей у нас ничего не получится.
-Я не приму твою Дашу - категорично заявила Оксана Федоровна.
Сергей женился на Даше, прекратил с Олей все переписки. На алименты Оля не подавала, сама неплохо зарабатывала. От отца Степа получал 2 раза в год подарки. Этим и ограничивалось участие Сергея в жизни сына.
Через некоторое время Оля встретила хорошего человека и вышла за него замуж. Оксане Федоровне было неудобно лезть в семью и она стала забирать Степку к себе. От мужа Оля родила дочку. После выписки из роддома Оксана Федоровна привезла Степу домой и, смущаясь, спросила у Оли:
-Можно я взгляну на девочку?
Оля от удивления не смогла сказать ни слова, только лишь указала на кроватку.
С Сергеем у Оксаны Федоровны так и не наладились отношения. Сергей иногда приходил к матери в гости, но без жены. Оксана Федоровна так и не приняла Дашу.
КОНЕЦ

Это тот случай, когда автор виден сразу.
А зачем Оксане Фёдоровне смотреть на девочку?
Кто сидел с ребёнком, пока Оля "неплохо зарабатывала"?

Может, дистанционно?

Несколько лет? Приколу с дистанционкой всего-то года полтора-два.
Ну это ладно. Понятно, папа не платит алики, а любящая бабушка что-нибудь даёт матери от себя?

Фриланс существует не одно десятилетие

Несколько лет? Приколу с дистанционкой всего-то года полтора-два.
Ну это ладно. Понятно, папа не платит алики, а любящая бабушка что-нибудь даёт матери от себя?

Будем считать, что у Оли есть свои мама-папа-бабушка, которые ей помогли.

И всё-таки. Какой-то ведь есть тайный смысл в том, что Оксана Фёдоровна попросила показать ей девочку. Зачем ей это? Она её прокляла, или поплакала, что не она её бабушка, или она, как добрая волшебница, принесла ей в дар красоту и таланты?

И всё-таки. Какой-то ведь есть тайный смысл в том, что Оксана Фёдоровна попросила показать ей девочку. Зачем ей это? Она её прокляла, или поплакала, что не она её бабушка, или она, как добрая волшебница, принесла ей в дар красоту и таланты?