Ещё одна поэтическая тема: Саша Кладбисче

Jedem das seine

Муттер и Фатер гордятся Отто. Рост за два метра, глаза как сталь,
Тело, осанка, манеры -- что ты, впору сниматься у Риффеншталь.
Он побеждает на скачках конских, Вагнера темы поет на бис,
Даже стреляет по-македонски. Белая бестия, as it is.

Но каждую ночь
из тумана глядя
черными дырами мертвых глаз
Отто является фройлян Надя в платье сатиновом.

Был приказ --
Каждый изловленный партизайне должен висеть на суку. И вот,
Отто с улыбкой "Jedem das seine" пойманных русских к допросу ждет.
В двери Надежду впихнули грубо. Отто глядит на нее свысока.
Наде семнадцать, разбиты губы, кровь на сатине, в глазах тоска.
Делу, увы, не помочь слезами.
Слышно -- солдаты копают рвы.
Отто вздыхает -- йедем дас зайне. Милая фройлян, мне жаль, увы.

Вдруг исчезает тоска во взгляде, зал погрузился на миг во тьму.
Прыгнув, на Отто повисла Надя, в ухо гадюкой шипит ему:
"Что, офицер, не боишься мести? Нынче я стану твоей судьбой.
Мы теперь будем цузаммен, вместе. Слышишь? Отныне навек с тобой."

Надю за волосы тащат к вязу, в бабушкин, с детства знакомый, двор,
Где ожидает, к суку привязан, быстрый веревочный приговор.
"Шнапсу бы... Водки бы... Не иначе -- стопку с товарищем вечерком".
Отто стирает рукой дрожащей Надину кровь со щеки платком.

Водка ли, шнапс ли, исповедальня – все бесполезно. Опять в ночи
Надя из курской деревни дальней смотрит на Отто, а он молчит.
Наденька шепчет "Jedem das seine!". Отто хрипит, воздух ловит ртом.
Дойче овчарка глядит на хозяина, длинным виляет, скуля, хвостом.
Был же приказ и была задача... Йедем дас зайне. В окне рассвет
Надя уходит. А Отто плачет
Семьдесят долгих кошмарных лет.

Сказка о мечтателе

Фло хочет быть манекенщицей, Фил – врачом.
Фредди – пожарным, а Полли – сажать цветы.
Майк – полицейским, Дрю – гонщиком-лихачом.
Элисон – выиграть все конкурсы красоты.
Джек говорит: – Я вырасту моряком.
Лиз говорит: – Меня ждет большой балет!

Моррис молчит, в кармане своем тайком
Крепко сжимает магический амулет.

Моррис всегда молчит о своих мечтах,
Разве поймут? Ведь обидят и засмеют...

Он говорит с котами, и знает как
Дождь вызывать, и как прогонять змею,
Знает, в какой день луны вышивать крестом
лучше на шелке от призраков оберег.
Знает, что тролли ждут путников под мостом,
Что упыри не любят бегущих рек,
Что, наизнанку натягивая пальто,
Можно в лесу уйти от любых погонь.
Моррис не будет пожарником, но зато
Знает слова, что погасят легко огонь.

С чокнутым в школе не хочет никто играть;
Сложно с уроков домой не идти в слезах.
Клеем намажут стул, разорвут тетрадь,
Или засунут камни ему в рюкзак.
Сотни подколок, тычков и обидных рож
Будто хотят довести его до черты!

Моррис молчит.
Унижения, боль...
Ну, что ж,
Время придет – и исполнятся все мечты.


Фло снова с пузом; кредиты, горшки, обед.
Моет полы в больнице уборщик Фил.
Фредди не взяли в пожарные – диабет,
Съехал с катушек от горя – так крепко пил.
Майк в окружной тюрьме отбывает срок.
Полли аллергик – и близко нельзя к пыльце!
Дрю на машине разбился (теперь без ног),
Элисон с ним – десять швов на ее лице.
Плавая, Джек подхватил в Сингапуре СПИД.
Лиз не в балете танцует, а у шеста.

Моррис молчит. Амулет на груди висит.
Видишь, мечты сбываются.
Красота.

Френсис

Френсису несколько лет за двадцать, он симпатичен и вечно пьян. Любит с иголочки одеваться, жаждет уехать за океан. Френсис не знает ни в чем границы: девочки, покер и алкоголь…
Френсис оказывается в больнице: недомоганье, одышка, боль.
Доктор оценивает цвет кожи, меряет пульс на запястье руки, слушает легкие, сердце тоже, смотрит на ногти и на белки. Доктор вздыхает: «Какая жалость!». Френсису ясно, он не дурак, в общем, недолго ему осталось – там то ли сифилис, то ли рак.
Месяца три, может, пять – не боле. Если на море – возможно, шесть. Скоро придется ему от боли что-нибудь вкалывать или есть. Френсис кивает, берет бумажку с мелко расписанною бедой. Доктор за дверью вздыхает тяжко – жаль пациента, такой молодой!

Вот и начало житейской драме. Лишь заплатив за визит врачу, Френсис с улыбкой приходит к маме: «Мама, я мир увидать хочу. Лоск городской надоел мне слишком, мне бы в Камбоджу, Вьетнам, Непал… Мам, ты же помнишь, еще мальчишкой о путешествиях я мечтал».
Мама седая, вздохнув украдкой, смотрит на Френсиса сквозь лорнет: «Милый, конечно же, все в порядке, ну, поезжай, почему бы нет! Я ежедневно молиться буду, Френсис, сынок ненаглядный мой, не забывай мне писать оттуда, и возвращайся скорей домой».
Дав обещание старой маме письма писать много-много лет, Френсис берет саквояж с вещами и на корабль берет билет. Матушка пусть не узнает горя, думает Френсис, на борт взойдя.
Время уходит. Корабль в море, над головой пелена дождя.
За океаном – навеки лето. Чтоб избежать суеты мирской, Френсис себе дом снимает где-то, где шум прибоя и бриз морской. Вот, вытирая виски от влаги, сев на веранде за стол-бюро, он достает чистый лист бумаги, также чернильницу и перо. Приступы боли скрутили снова. Ночью, видать, не заснет совсем. «Матушка, здравствуй. Жива? Здорова? Я как обычно – доволен всем».
Ночью от боли и впрямь не спится. Френсис, накинув халат, встает, снова пьет воду – и пишет письма, пишет на множество лет вперед. Про путешествия, горы, страны, встречи, разлуки и города, вкус молока, аромат шафрана… Просто и весело. Как всегда.
Матушка, письма читая, плачет, слезы по белым текут листам: «Френсис, родной, мой любимый мальчик, как хорошо, что ты счастлив там». Он от инъекций давно зависим, адская боль – покидать постель. Но ежедневно – по десять писем, десять историй на пять недель. Почерк неровный – от боли жуткой: «Мама, прости, нас трясет в пути!». Письма заканчивать нужно шуткой; «я здесь женился опять почти»!
На берегу океана волны ловят с текущий с небес муссон. Френсису больше не будет больно, Френсис глядит свой последний сон, в саван укутан, обряжен в робу… Пахнет сандал за его спиной. Местный священник читает гробу тихо напутствие в мир иной.
Смуглый слуга-азиат по средам, также по пятницам в два часа носит на почту конверты с бредом, сотни рассказов от мертвеца. А через год – никуда не деться, старость не радость, как говорят, мать умерла – прихватило сердце.
Годы идут. Много лет подряд письма плывут из-за океана, словно надежда еще жива.
В сумке несет почтальон исправно
от никого никому слова.

Божий воин
+ + +

Я в детстве так хотел быть настоящим
Бойцом Твоим. Пополнить славы зал.
Ты мне сказал – «иди, ищи – обрящешь».
Но вот куда идти – не показал.

И я пошел, куда глаза глядели,
вслепую, спотыкаясь, наугад,
И шел часы, и дни, потом недели,
дорогой храмов, и святынь, и гат.

Я видел дно – хотя, пожалуй, днище –
где так темно, что не растут цветы,
И там, среди оборванных и нищих,
увидел чудотворцев и святых.

И вот, хожу меж них и плачу, видишь,
ничтожный и испачканный в золе.
Я Твой забытый маленький подкидыш
на этой злой безжалостной земле.

Я каждый раз ступаю на дорогу –
и вижу там следы звериных лап.
О, Господи, скажи мне, ради Бога,
кто защитит меня? Я мал и слаб.

А я же должен быть Господень Воин,
весь белый и в блистающей броне.
Но погляди – я явно недостоин,
такая ноша просто не по мне.

Смотри, я жалок, ангелы, конечно,
со мной в строю стоять не захотят.
Они спасали души человечьи,
а я – когда-то парочку котят.
Они парят в Твоем небесном войске!

А я бомжу однажды хлеба дал.
И больше, вроде, подвигов геройских
за мной никто, увы, не наблюдал.
Я воин электронного планшета,
герой сражений разве что в сети,
И Боже, если Ты читаешь это –
прости меня, пожалуйста, прости.

Я не хожу ни в церкви и ни в секты,
и лишь надеюсь, что увидишь Ты:
Я, как могу, удерживаю сектор,
Вот этот свой ничтожно малый сектор,
От полного триумфа темноты.

Я ретроград

В вопросах Победы – да, я ретроград. Притом,
на тему, увы, не приемлющий словоблудия.
* * *
Мне бабушка в детстве рассказывала о том, как прадеду голову взрывом снесло орудия,
Про бомбы в саду и про зимний голодный ад; в Баварию как не угнали едва в сорок третьем;
как дойче зольдатен давали им шоколад и плакали тихо по собственным дойче детям.
Как с братом на печке пряталась под дохой – подальше от глаз офицера СС поддатого.
А дед ничего не рассказывал – был глухой, всю жизнь свою, после контузии, с сорок пятого.
* * *
Сейчас, вроде, модно спорить, наперебой
друг другу орать, как всё было – я понимаю,
Но я ретроград. На три буквы пойдет любой,
кто гадость при мне про девятое скажет мая.

Да, я ретроград, и такие как я – больны,
и наша болезнь – это память, и боль, и правда
В глазах ветеранов с последнего их парада.
* * *
Дай, Господи, нам никогда не узнать войны.

А мы до сих пор Ваших стишат не видели? Видимо настолько глубоки, что все никак не видно нам, непосвященным, на поверхности? 

Бла-бла-бла разводить только про портовых женщин падших уметь да склоки разводить- не очень большой талант.

Карта номер Ноль

Мне встретился раз бродяга, один на кресте дорог. С ним сумка, воды баклага, и пес у уставших ног.
Мотив напевая старый, сидел он, глаза закрыв; торчал из чехла гитары, а может, и лютни, гриф.
Я сел расспросить скитальца; болтали о сём, о том. Лизал его пес мне пальцы, виляя вовсю хвостом.
Сказал я:
- Бродя по свету, ты много всего видал. Как жить, помоги советом?
Такой он ответ мне дал:
«Отринь мишуру богатства, и деньги планеты всей.
Сокровище – это братство идущих с тобой друзей. Сокровище – это пламень, что дарит ночной костер; возможность присесть на камень, коль ноги до крови стер.
Будь чуток на глаз и ухо, не думай про тяжесть лет. С голодным делись краюхой, замерзшему дай свой плед.
Умей проиграть всё разом, лишь душу не ставь на кон!
Не будь ни к чему привязан.»
Я долго глядел, как он
Навстречу спешил закату – наверно, искать восход. Мне дал на прощанье карту одной из своих колод:
- Запомни Дороги ради, реальность вокруг – обман!

Тогда я ее, не глядя, засунул себе в карман.

* * *
И в руку она легла мне в одном из далеких мест. Я сел отдохнуть на камне. Дороги сложились в крест.
Рюкзак положил повыше, гитару – у сбитых ног. И тут из-за камня вышел лохматый смешной щенок.
Я в сумку полез к припасам, хотел угостить щенка. Я булку искал и мясо, но карту нашла рука.
На ней был дурак с дворнягой, что хвост завила кольцом.
Над пропастью шел бродяга.
Бродяга с моим лицом.

Мара и Лес

Тайной тропой лесной уведи, увези меня, в мир, где живут без печали, тоски, без имени,
Темной водой, ветрами, травой, осинами, тайной тропой в леса уведи, унеси меня.

Мара в лесу с рассвета до темноты: знает все знаки, травы и все цветы;
кто б, как она, лесную тропу прочел? Знает, как мед добывают у диких пчел,
знает, где ягод много и где грибы, знает, где нужный корень для ворожбы,
кормит с ладони белочек и зайчат.
Мать и отец на Мару опять кричат, вечно они укоряют ее вдвоем:
- Снова до ночи шаталась в лесу своем? Сватал Иванко, и Штефан к тебе ходил,
ну а тебе только лес твой проклятый мил. Что твои ягоды, что нам твой дикий мед?
Замуж упырь из чащи тебя возьмет? Девке уже к восемнадцати, самый цвет!
Марушка тихо им говорит в ответ:
- Чем я негодна вам, чем я нехороша? Разве дурнее других у меня душа?
Разве не для людей я в глуши лесов травы ищу лечебные? На засов
Можете запирать – все равно уйду; мне же без леса – хуже житья в аду.
Чем за немилого – правду вам говорю – лучше пойду в чащу темную к упырю.

Только ни мать не разжалобить, ни отца. Дочь отдают за Драгоша-кузнеца.
Может, не самый красивый из всех парней, но работящий, и справиться может с ней.
Дурь-то лесную повыбьет из головы!
Мара рыдает. За окнами крик совы. Что натворили вы, матушка и отец,
Завтра идти за нелюба под венец… Заперта в горнице девка на три замка,
Пусть посидит да проплачется пусть пока.

Лес за окошком виднеется вдалеке. Травы лесные сжимаются в кулаке,
Кровь на ладони – из шелка закрыть платком… Льются слова заклятием-шепотком:
- Тайной тропой лесной уведи, увези меня, в мир, где живут без печали, тоски, без имени,
Темной водой, ветрами, травой, осинами, тайной тропой в леса уведи, унеси меня.

Марушка в платье – прекрасная, что княжна, статью красива, движениями нежна,
А что глаза заплаканы – не беда, стерпится скоро, слюбится, как всегда,
Будет, как велено, плачь ли, не плачь навзрыд. Дьякон у церкви уже, дома стол накрыт,
Вот и народ собрался, и ждет жених… Мара-невеста сквозь слезы глядит на них,
Шепчет, лесную сжимая в руке траву…

Что это? Нешто всем грезится наяву? С роду никто не видел таких чудес.
С места поднялся и двинулся темный лес, кругом деревни – мрачен сомкнулся, лют!
И перепуганный видит такое люд:
Тучи стянулись, и в ночь обернулся день. А по дороге из леса струится тень.
«Что твои ягоды, что нам твой дикий мед, замуж упырь из чащи тебя возьмет»?
Так и случилось – верь ли, не верь глазам, дух из чащобы за Марой явился сам.
Темень накрыла деревню на полчаса; в темени даже не слышались голоса,
Мрак разлетелся, как черное вороньё… Где же невеста, куда увели её?
Бабы кричат, кто-то вилы схватил, топор…

Марушку больше не видел никто с тех пор.

Тайной тропой лесной уведи, увези меня, в мир, где живут без печали, тоски, без имени,
Темной водой, ветрами, травой, осинами, тайной тропой в леса уведи, унеси меня.

Щас обосрут, скажут, что псевдоним поганый, как и в теме с Верой Полозковой . . .ценители, блин  а жаль . . .

Зачем тебе в лес?

Зачем тебе в лес?
Только в городе все знакомо.
Конечно, набили бетон и асфальт оскому,
Но в целом-то ты привык: и толпа, и смог,
Метро, шопинг-мол, бизнес-ланчи и сплит-системы,
Работа, кредит… Извини, ухожу от темы –
я просто о том, что без них ты б уже не смог.

Зачем тебе в лес?
Там порядки совсем другие.
Там будут не в счет твои гаджеты дорогие,
Ведь в чаще иной не поможет и GPS.
В дупле нет вайфая, в норе недоступен сервер.
Признайся, ты даже не сможешь понять, где север,
Ты там пропадешь. Может, все же, не стоит в лес?

Там ямы, капканы, медведи, там волк, волчица.
Туда – разве что с обрезом наперевес.
А ежели ты не пойдешь – тогда не случится
С тобой ничего.
Ничего с тобой не случится.

Ты слышишь? С тобой НИЧЕГО ВООБЩЕ не случится.

Поэтому, знаешь,
Беги, пока можешь,
В Лес.

Какой псевдоним - такие и стишата))))))))

Реально как-то не айс псевдоним. 

А я стишата не кропаю... вот и не видели)))) И не надо так злиться!! Дело вкуса.... стои т ли так изводиться)))))

Вот этот интересный, зацепил.

Дети девяностых

Мы в люди вылезли из панка, и потому не любим ложь. Мы пережили грипп «испанка» и заговор масонских лож. Мы за спиной не прячем фигу, а после залпа бьем стакан. Мы стали первыми индиго – последними из могикан.
Мы не застали лет застойных; мы знаем – свет поборет тьму; мы выросли на звездных войнах и добрых фильмах, потому – в конце историй «хэпи-энда» всегда без компромисса ждем. Мы любим старые «нинтендо», а также танцы под дождем.
Здесь каждый капельку наследник страны, где зло считалось злом. Мы поколение последних, кто собирал металлолом, бутылки и макулатуру не за бабло, а за «ура». Мы создавали масскультуру, узнав на вкус «Три топора».
Мы знаем, той эпохи дети, за что у деда ордена, и что не только в интернете бывает драка и война. Без эмо-пафосной печали мы рвали джинсы /punk not dead/, за это в челюсть получали и не боялись дать в ответ.
На горизонте ожидая армады алых парусов, мы, спайдермены и джедаи, не раз расстроили отцов, прервав налаженную схему «семья-работа»... Вот те на, мы можем плюнуть на систему, когда плюет на нас она!
...Смесь гипер-скорости и лени, цинизма-альтруизма смесь... Я знаю, круче поколений еще не появлялось здесь. Мы можем быть собой, мы верим своим предчувствиям и снам...
 Эпоха закрывает двери. Как ни хотелось бы, но нам детьми не долго оставаться – не поворотишь время вспять. И власть имущие боятся, ведь нам уже за двадцать пять. За нас решать теперь непросто – мы забивать умеем болт! Чем можно испугать, серьезно, того, кто пережил дефолт, братков, три кризиса и смену всего – от веры до страны? Нас не подсадишь на измену, мы лишь себе теперь верны. Что будет дальше – неизвестно, узнаем через много лет. Но то, что будет интересно – поверьте мне, сомнений нет. Кто старше – бытом был за....... , кто младше – выращен в Сети.

А мы идем вперед без страха, и нам открыты все пути.

есть группа Мертвые Дельфины..

Возможно, но "Ретроград"- очень неплохо

Демон

Сгибает боль твои худые плечи;
Ты на отлично знаешь, каково –
Когда бросают, бьют, когда калечат;
Когда не остается ничего
Кроме немого горького укора…
Развязка же обычна и проста:
Злокачественной опухолью скоро
В душе произрастает пустота.
Но свято место пусто не бывает,
И скоро что-то возникает в ней,
И понимаешь – что не убивает,
Нас делает, наверное, сильней.

Теперь ты не обижен, а разгневан,
Теперь не милосердствуй, а души.
Теперь ты знаешь – поселился демон
В пустом куске израненной души.
Теперь тебе и веселей, и проще,
Не страшно от безумия луны;
Теперь твои не одиноки ночи,
А дни приятной злобою полны.
В груди кусочек мяса оживает,
Покрыт зарубцевавшимися ранами.
Теперь ты знаешь – что не убивает,
Нас делает не сильными, а странными.

Как злой конец в любимой детской сказке,
Как мясо под колесами трамвая,
Как рев бензопилы у типа в маске…
Теперь ты знаешь – что не убивает,
Нас делает несчастными калеками.

Так стал я домом бесу своему.

А как прогонишь? Больше просто некому
Хоть капельку души отдать ему.

а парня,что-то болит внутри,потому стихи интересные..(на мой взгляд,канеш)))

вот Полозкова совсем не впечатлила,
рифма Генерал- Адмирал..выше моего интереса к поэзии..

Печаль Кота

Кот залез на окно.
Смотрит вдаль он со взглядом странным,
Словно видит внизу не стройку, пустырь и грязь,
А огромное море… Кот хочет стать капитаном:
Бороздить океаны, со штормом седым борясь.

Он в команду б набрал не крыс из канавы сточной –
Только самых проверенных, лучших морских котов.
Чтоб на каждое «мяу!» говорили ему «так точно!»,
И к девятому валу чтоб каждый бы был готов…

Кот бы трубку курил, и ходил по морям неблизким,
Знал бы карты, значения все широты-долготы.
Свою шхуну назвал бы… скажем, «Морская сосиска»,
И его б уважали и слушались все коты!

И однажды они б из-за дальних морей вернулись,
Капитан бы прослыл героем котов навек…

Но под окнами только серость осенних улиц.

И стекает слеза из-под серых кошачьих век.

Упс...И что - поют??????

тосковать

Вот, обиду сглотнул торопливо –
Эта горечь меня не сломала.
Ничего, я почти что счастливый,
Мне для счастья вообще надо мало.
Привыкаю к свободе полёта,
Не хожу по следам твоим следом.
Остывает горячее что-то –
Словно кофе в обнимку под пледом,
Словно кровь на разбитой губе…

Залил дождь тишину городскую.

Я привык тосковать по тебе,
Так привык, что уже не тоскую.

Спасибо.

Очень интересно.Очень.

Спасибо! Очень необычные стихи