Дорогие пользователи! С 15 декабря Форум Дети закрыт для общения. Выражаем благодарность всем нашим пользователям, принимавшим участие в дискуссиях и горячих спорах. Редакция сосредоточится на выпуске увлекательных статей и новостей, которые вы сможете обсудить в комментариях. Не пропустите!
Делон и Натали
Делон и Натали
В августе 1964 года я провела несколько свободных дней в нашем доме в Берхтесгадене. Этот отпуск в родном доме стал мне просто необходим: 1964-й стал для меня самым горестным годом. Каждый это поймёт. Я же почти шесть лет прожила с Аленом Делоном, а теперь этому пришел конец. В Берхтесгадене я совсем уединилась, не читала газет и вообще ничего не знала о том, что происходит в мире. 13 августа получила телеграмму от моего французского агента и доброго друга Жоржа Бома: Я ДУМАЮ О ТЕБЕ, ОСОБЕННО СЕГОДНЯ. Я ничего не поняла. Почему он думает обо мне именно сегодня? Я показала телеграмму Сандре — моему секретарю. Она только взглянула — и сразу же сказала: «Я думаю, речь идет о свадьбе». Теперь я знала все. Ален Делон женился. Через несколько дней я собиралась лететь в Монте-Карло, чтобы оттуда отплыть на яхте продюсера Сэма Шпигеля в круиз по Средиземному морю. Накануне моего отъезда, в десять вечера, мне позвонил какой-то репортёр. Он утверждал, что пишет для некой американской газеты, но потом выяснилось: он был из парижского еженедельника «Франс Диманш».
— У меня для вас письмо от Алена Делона. Могу я вам прочесть его?
Ни единой секунды я не верила, что это правда. На Алена это было совсем не похоже — поручать репортёру читать мне свои письма. Несмотря ни на что, мне было интересно, что же могла быть в этом письме. Теперь я не могу этого объяснить. А тогда сказала:
— Читайте, пожалуйста.
Теперь я уже знаю, как все было с этим якобы письмом. Ален написал о себе книгу. О своей жизни, о своих переживаниях, о своей карьере. Одна глава этой книги называется «Роми». Рукопись хранилась у нашего общего друга Жоржа Бома. До сих пор неизвестно, каким образом глава «Роми» исчезла из рукописи и попала в редакцию «Франс Диманш». Они уже тиснули эту главу и теперь хотели получить для следующего номера мои комментарии. Пока репортер читал, я слушала молча. И слышала вот что: «Как можно говорить обо мне и Роми только как о приключении? У нас была необыкновенная любовь. И если мы расстались, то не потому, что не любили друг друга, а потому, что любили слишком сильно». Или такое: «Я знаю, что моя любовь к Роми была сопряжена с безграничным восхищением — не как актрисой, а как женщиной. Роми была и остается для меня идеальной женщиной. Той женщиной, от которой я хотел бы иметь сыновей». Или, наконец: «Ни об одной женщине я не буду говорить так, как о ней. Ни об одной женщине я не скажу: она очень сильно любила меня, — это было бы самонадеянно с моей стороны. Но о ней я имею право так говорить, потому что моя любовь была такой же огромной, как её. Единственное, чего я сегодня желаю: она должна знать, как сильно я её любил — и буду любить всегда». Во всей главе не найти ни единого слова, нелестного для меня. Ни единого слова, которое вызвало бы мой протест. И что я должна была сказать о этом? Я поблагодарила репортера и попросила ни о чем меня не спрашивать. И все. А потом во всей этой истории поставили жирную точку. В каждом порту, куда мы заходили во время круиза, в любом киоске мне бросался в глаза крупный заголовок: «Я все еще его люблю!» И дальше стояло: «До последнего мгновения я не верила, что он женится». Было забавно, как мои друзья все время пытались закрыть витрины своими широкими спинами или отвлечь мой взгляд от этих заголовков. Дел обстояло вовсе не так уж весело. В статье меня вновь представляли как глупую, сентиментальную, слезливую девицу — этакую немецкую невинную барышню, которую позорно бросил коварный француз, и теперь ей оставалось только причитать без конца. Якобы я сказала:
— Умоляю вас, прочитайте мне письмо.
И еще:
— Продолжайте, я умею страдать.
И наконец — верх лживости:
— Я никогда не забуду Алена. Он определял мою жизнь. Я могла бы уйти в монастырь, но это было бы для него слишком большим подарком. Поэтому я предпочитаю поступать так, как если бы ничего не случилось. Подобные статьи часто появлялись после нашего разрыва с Аленом. Они имели мало общего с действительностью. Они превращали и вправду сложные отношения между двумя людьми различного происхождения в слащавый романс, а из нас делали мишени в тире — по ним ведь так весело палить.
В августе 1964 года я провела несколько свободных дней в нашем доме в Берхтесгадене. Этот отпуск в родном доме стал мне просто необходим: 1964-й стал для меня самым горестным годом. Каждый это поймёт. Я же почти шесть лет прожила с Аленом Делоном, а теперь этому пришел конец. В Берхтесгадене я совсем уединилась, не читала газет и вообще ничего не знала о том, что происходит в мире. 13 августа получила телеграмму от моего французского агента и доброго друга Жоржа Бома: Я ДУМАЮ О ТЕБЕ, ОСОБЕННО СЕГОДНЯ. Я ничего не поняла. Почему он думает обо мне именно сегодня? Я показала телеграмму Сандре — моему секретарю. Она только взглянула — и сразу же сказала: «Я думаю, речь идет о свадьбе». Теперь я знала все. Ален Делон женился. Через несколько дней я собиралась лететь в Монте-Карло, чтобы оттуда отплыть на яхте продюсера Сэма Шпигеля в круиз по Средиземному морю. Накануне моего отъезда, в десять вечера, мне позвонил какой-то репортёр. Он утверждал, что пишет для некой американской газеты, но потом выяснилось: он был из парижского еженедельника «Франс Диманш».
— У меня для вас письмо от Алена Делона. Могу я вам прочесть его?
Ни единой секунды я не верила, что это правда. На Алена это было совсем не похоже — поручать репортёру читать мне свои письма. Несмотря ни на что, мне было интересно, что же могла быть в этом письме. Теперь я не могу этого объяснить. А тогда сказала:
— Читайте, пожалуйста.
Теперь я уже знаю, как все было с этим якобы письмом. Ален написал о себе книгу. О своей жизни, о своих переживаниях, о своей карьере. Одна глава этой книги называется «Роми». Рукопись хранилась у нашего общего друга Жоржа Бома. До сих пор неизвестно, каким образом глава «Роми» исчезла из рукописи и попала в редакцию «Франс Диманш». Они уже тиснули эту главу и теперь хотели получить для следующего номера мои комментарии. Пока репортер читал, я слушала молча. И слышала вот что: «Как можно говорить обо мне и Роми только как о приключении? У нас была необыкновенная любовь. И если мы расстались, то не потому, что не любили друг друга, а потому, что любили слишком сильно». Или такое: «Я знаю, что моя любовь к Роми была сопряжена с безграничным восхищением — не как актрисой, а как женщиной. Роми была и остается для меня идеальной женщиной. Той женщиной, от которой я хотел бы иметь сыновей». Или, наконец: «Ни об одной женщине я не буду говорить так, как о ней. Ни об одной женщине я не скажу: она очень сильно любила меня, — это было бы самонадеянно с моей стороны. Но о ней я имею право так говорить, потому что моя любовь была такой же огромной, как её. Единственное, чего я сегодня желаю: она должна знать, как сильно я её любил — и буду любить всегда». Во всей главе не найти ни единого слова, нелестного для меня. Ни единого слова, которое вызвало бы мой протест. И что я должна была сказать о этом? Я поблагодарила репортера и попросила ни о чем меня не спрашивать. И все. А потом во всей этой истории поставили жирную точку. В каждом порту, куда мы заходили во время круиза, в любом киоске мне бросался в глаза крупный заголовок: «Я все еще его люблю!» И дальше стояло: «До последнего мгновения я не верила, что он женится». Было забавно, как мои друзья все время пытались закрыть витрины своими широкими спинами или отвлечь мой взгляд от этих заголовков. Дел обстояло вовсе не так уж весело. В статье меня вновь представляли как глупую, сентиментальную, слезливую девицу — этакую немецкую невинную барышню, которую позорно бросил коварный француз, и теперь ей оставалось только причитать без конца. Якобы я сказала:
— Умоляю вас, прочитайте мне письмо.
И еще:
— Продолжайте, я умею страдать.
И наконец — верх лживости:
— Я никогда не забуду Алена. Он определял мою жизнь. Я могла бы уйти в монастырь, но это было бы для него слишком большим подарком. Поэтому я предпочитаю поступать так, как если бы ничего не случилось. Подобные статьи часто появлялись после нашего разрыва с Аленом. Они имели мало общего с действительностью. Они превращали и вправду сложные отношения между двумя людьми различного происхождения в слащавый романс, а из нас делали мишени в тире — по ним ведь так весело палить.
Фото со съемок
Фото со съемок
Фото со съемок
Фото со съемок
Съемки "Бассейна" идут без проблем. С Аленом я себя ощущаю так, как если бы это был любой другой партнер. Это очень профессионально. Если бы все актеры, которые когда-то жили вместе, не снимались бы потом вместе никогда, то и фильмов больше не было бы. Я вообще ничего такого не чувствую - будто обнимаю стену. Абсолютно! Харри всегда говорит: я не приеду, если ты снимаешься, это же смертельно скучно — сидеть и смотреть, как твоя жена работает. Я это понимаю. Но он тут же явился, как только мы начали снимать с Аленом «Бассейн». С одной стороны, я жаловалась, что он слишком мало бывает со мной, а с другой стороны — я вообще не выношу, когда он тут сидит и глазеет на меня и не пропускает ни малейшего флирта. Настроение пофлиртовать у меня бывает постоянно. Это я унаследовала от своего отца. С Харри я два долгих года вообще не работала и сидела в нашей четырехкомнатной квартире в Берлине.
Съемки "Бассейна" идут без проблем. С Аленом я себя ощущаю так, как если бы это был любой другой партнер. Это очень профессионально. Если бы все актеры, которые когда-то жили вместе, не снимались бы потом вместе никогда, то и фильмов больше не было бы. Я вообще ничего такого не чувствую - будто обнимаю стену. Абсолютно! Харри всегда говорит: я не приеду, если ты снимаешься, это же смертельно скучно — сидеть и смотреть, как твоя жена работает. Я это понимаю. Но он тут же явился, как только мы начали снимать с Аленом «Бассейн». С одной стороны, я жаловалась, что он слишком мало бывает со мной, а с другой стороны — я вообще не выношу, когда он тут сидит и глазеет на меня и не пропускает ни малейшего флирта. Настроение пофлиртовать у меня бывает постоянно. Это я унаследовала от своего отца. С Харри я два долгих года вообще не работала и сидела в нашей четырехкомнатной квартире в Берлине.