Умеющая любить и прощать

Приведу один пример, чтобы показать, как сестра Тереза умела соединять строгость и доброту. Было установлено, что Роми должна писать мне по письму в неделю. Однако порой проходили две, а то и три недели, прежде чем она давала о себе знать. «Мы были так заняты, так заняты!» — обычная отговорка. В таких случаях я отправляла в Гольденштайн письма с упрёками. Результат всегда был один и тот же: Роми отвечала покаянным письмом. Почта регулярно прочитывалась руководством, как это, вероятно, делается в любом интернате. Так вот: по обыкновению директриса добавляла к письму Роми пару своих строк — например, таких: «Вы не должны на неё сердиться — помните, что у неё на самом деле золотое сердечко!» Оно, конечно, так, но золотым было сердце и самой сестры Терезы. Она держала Роми в строгости, но всегда признавала и уважала её человеческое достоинство.

Роми в интернате Гольденштайн. Общая фотография класса с директрисой сестрой Терезой (сидит вторая справа). Роми стоит первая справа

Для Роми это было хорошее время. Интернат научил её вести себя в обществе, пусть поначалу это было нелегко. Она научилась ограничивать свои эгоистические интересы и считаться с другими людьми. Научилась дисциплине и пунктуальности. Это всегда было её самой слабой стороной. Особенно если нужно было что-то сделать очень срочно. Тогда вещи летали по комнате и по всему дому, а потом всё это выглядело как после бури. Сегодня она старается — с большим или меньшим успехом — содержать всё в порядке. Иногда у неё это получается просто замечательно. Там же, в интернате, Роми развивала свои художественные способности. У неё была очень чуткая учительница рисования, она разрешала Роми, единственной из воспитанниц, расписывать тарелки. Талант к этому изящному искусству проявился у неё случайно. И Роми стала покупать у одного столяра необработанные деревянные тарелки, расписывала их и покрывала лаком. Её изобретательность была при этом неистощима. Она придумывала всё новые и новые сюжеты. Иногда это было похоже на верхне-баварское народное творчество, или напоминало восточные орнаменты, или вдруг — дерзкий полет фантазии, выполненный светящимися красками. Кроме тарелок Роми расписывала шкатулки, шарфики, вазы для цветов, и многие из них по сей день стоят в её комнате в Мариенгрунде, да и по всему дому. Их можно было бы без всякой доработки продать в любом художественном салоне.

Дневник Роми:
11 ноября 1951 года
Ах! Хорошо бы сегодня ночью удрать, да? Здорово было бы устроить «маленькое девчачье приключение», и уж я бы так сделала, что никто бы и не заметил!!! Могла бы уехать в Париж или в Мехико и играть в театре роль ковбоя!
14 ноября 1951 года
Лопнуть можно! От злости на эту противную сестру Августину. Стоит только сказать, что я не справилась с заданием, — она тут же начинает насмехаться и кричать:
— Пошла прочь, Роми!
Вот если бы она знала, как меня это бесит, тогда...
17 ноября 1951 года
Сегодня были именины сестры Августины. Я написала на доске поздравление. Вошла директриса и сказала с издёвкой:
— Да уж! От кого ещё можно ждать этаких выкрутасов, как не от Роми!
Меня это так разозлило!

Фото дневника

1 декабря 1951 года
Бабуленька, я сегодня надела твою тёплую юбку! Так было здорово! Свяжи мне ещё одну! О Господи, бабушка, тебя ведь больше нет. Что же будет в этом году на Рождество? Как бы я хотела тебе что-нибудь подарить, и я это сделаю. Принесу подарок тебе на кладбище. Ладно?!!
3 декабря 1951 года
Сегодня я хочу тебя крестить, мой дорогой дневник! Да-да! Я дам тебе имя. Конечно, у меня не получится макнуть тебя в воду, а то ты бы простудился. Ну вот: тебя будут звать Пегги.
5 декабря 1951 года
...Однажды на маленькой скамейке сидела влюблённая парочка. И вот она ему говорит: дорогой, сегодня я так сильно тебя люблю! (А завтра, может, она на него разгневается! Потому что мужчины ведь редко бывают верными!)

Интернат 1951

Как чудно. Советские дети ходили в школы, а тут интернат церковный, как в начале века, а ведь уже 51 год

Рассказ Магды Шнайдер о детских годах Роми: Роми и саму себя раскрашивала с охотой, когда была ещё совсем маленькой. Часто я обнаруживала, что вся моя губная помада израсходована. Роми при этом выглядела как клоун. Потом это ушло: ведь была просто потребность играть, а вовсе не женское тщеславие. В сельской местности и в интернате, где выросла Роми, городские манеры не были популярны. Ей и в голову не приходило как можно раньше начать красить ногти или делать макияж. Всё это она узнала только когда начала сниматься в кино. Такая уединённость и была причиной, по которой театральная жилка Роми оставалась от меня скрытой до тех пор, пока ей не пошёл пятнадцатый год. Молчаливый уговор не обсуждать дома работу касался и её собственных профессиональных устремлений. Сегодня-то я знаю: она всегда хотела стать актрисой. Но тогда мы об этом вообще не говорили, и мне было невдомёк, что она втихомолку размышляет о чём-либо подобном.

Театральная постановка в интернате

Я оставляла при себе всё, что касалось моих профессиональных занятий. Так было, пока я не могла жить вместе с моими детьми. Роми это понимала (или, скорее, чувствовала) и поэтому всегда трогательно старалась ничем меня не отягощать. Всё, что могло меня рассердить или раздражить, она скрывала. Именно поэтому она и не заговаривала о кино или вообще об актёрской профессии. Возможно, она угадывала, что я молча сопротивляюсь тому, чтобы мои дети освоили профессию родителей. Если я сегодня вспоминаю свои тогдашние представления на этот счёт, то ясно вижу: я была в плену иллюзий. Вероятно, так часто бывает: родители желают своим детям иной профессии, чем у них. Полагаю, причина тут в том, что они отлично знают теневые стороны своего дела и хотят оградить от них своего ребёнка. Их профессия, возможно, кажется таким родителям слишком напряжённой, слишком изнурительной, слишком небезопасной. При этом они забывают, что любая другая специальность наверняка имеет свои подводные камни.

Нет сомнения, что киноактёр — не самая спокойная или защищённая профессия. Но сегодня я убеждена, что в любом деле есть свои острые углы. Так что моё сопротивление актёрской будущности Роми было ошибкой. Неверная установка была скоро и счастливо пересмотрена, и поэтому я могу не упрекать себя за неё. И всё-таки я могла бы раньше заметить актёрский талант Роми. Она, как и все дети, часто играла в школьных спектаклях. Обычно это были рождественские представления, и Роми всегда получала в них главные роли: ведь она была дочерью известной артистической четы. Были в интернате спектакли и помимо рождественских. Однажды Роми играла Мефистофеля в «Фаусте». Ставились и пьески на английском языке, Роми в них тоже участвовала. В церковном хоре она пела сольную партию. Всё это я воспринимала как обычные школьные будни. Да ведь я и не видела ни одного из этих представлений. Они устраивались, когда я находилась то в Берлине, то в Мюнхене, то в Вене, а уж на Рождество и в предшествующие ему недели я была всегда особенно занята.

Роми в Фаусте

Одарённость Роми открылась мне только тогда, когда снимались кинопробы к её первому фильму. Я могла бы подумать о том, что этот талант заложен в Роми от рождения и, возможно, уже пробудился. Сегодня я понимаю, что она всегда очень отчётливо ощущала себя дочерью знаменитого киноактёра Вольфа Альбах-Ретти и знаменитой киноактрисы Магды Шнайдер. Не могло же это чувство быть в ней просто похоронено.

Родители

Я, кстати, не знаю, видела ли Роми меня когда-нибудь на экране. Когда она жила в Мариенгрунде и в интернате, она редко бывала в кино. Может быть, именно поэтому те немногие фильмы, что она видела, произвели на неё особенно сильное впечатление. Кроме кино, имена её родителей постоянно упоминались в газетах, журналах, буклетах. Её одноклассники, вероятно, ожидали, что Роми окажется какой-то особенной. Всё это не могло пройти для девочки бесследно. А самым важным мне кажется то, что Роми получила мощнейшую актёрскую наследственность. Я-то сама как актриса была в своей семье исключением, поскольку ни один мой предок или родственник не имел ничего общего с театром. Известно, впрочем, что как раз такие «чужаки» особенно полно передают потомкам свой дар. А вот по линии отца Роми впитала давнюю актёрскую традицию. Семья Ретти насчитывала несколько поколений артистов. Часто отец Роми выступал на сцене вместе со своей матерью; порой и по сюжету они бывали матерью и сыном. Через пять лет после начала карьеры его взяли на студию УФА, в Берлин.

Нарисованная Роми пригласительная на постановку

Дневник Роми:
6 июня 1952 года
Сегодня я вернулась из Зальцбурга. Наконец-то была в кино. Дважды в месяц, а иногда и чаще, я езжу в Зальцбург к тёте Марианне и дяде Ойгену. Всего-то полчаса на автобусе. Они оба ужасно добры ко мне, а тётя Марианна — она мне вообще вроде мамочки. Если я не могу приехать, они посылают мне передачку, — очень мило с их стороны. Мамочка тоже мне что-нибудь чаще бы посылала, если бы не пошлина. Когда я гостила у тёти с дядей, они спросили, чего бы я хотела. Конечно, в кино! Шли «Близнецы». Обе девчонки мне жутко понравились. Их зовут Иза и Ютта Гюнтер. Для этого фильма искали подходящих девочек. Очень многие двойняшки хотели сниматься, и наконец нашлись сёстры Гюнтер. Жаль, что у меня нет сестры-близнеца! Я бы тогда тоже попыталась.

В июле 1953 года Роми наконец закончила католическую школу и вернулась в Мариенгрунд. Матери дома не было. Она уехала на съемки фильма "Когда зацветет белая сирень". Уже восемь лет Магда не снималась в кино и была рада возможности возобновить актерскую карьеру. В деньгах она не нуждалась и выйдя замуж за богатого предпринимателя Блацхайма, могла не заботиться о хлебе насущном. Однако с удовольствием откликнулась на предложение режиссера Ганса Деппе, тем более что ей была предложена главная роль. Съемки фильма шли полным ходом, однако исполнительница роли Евы отсутствовала. И тогда Магда вспомнила о дочери, о ее страстном желании побывать на киностудии. Она позвонила и велела девочке приехать в Мюнхен.

С мамой

С Водяновой и тут похожа

Принарядившись в платье матери, вчерашняя воспитанница католических монахинь отправилась в большой мир. В сентябре 1953 года она впервые переступила порог киностудии. "Режиссер Деппе сказал мне: "Ты должна пройти в комнату и повесить пальто. Только не смотри в камеру". Я все сделала, как он велел. А потом увидела за столом маму. Она спросила меня о погоде, я ей ответила. Мы поговорили немного, и все закончилось". Вот так легко и естественно, перебрасываясь с мамой ничего не значащими фразами, в кино вошла актриса, которой будет суждено стать одним из мифов немецкого экрана.