Шестой барон - 5

Некоторое время Преподобный Канон Барбер, викарий прихода Гекнолл, был обеспокоен тем, что тело в склепе его церкви Святой Марии Магдалины, Ноттингемшир, было не телом поэта лорда Байрона, а, возможно, что и самозванцем. Кто еще мог там лежать, он не представлял, но часто задавался вопросом, есть ли, вообще, тело в склепе. Это было маленькое сомнение, выросшее из вопросов, задаваемых ему многими посетителями прихода, которые совершали паломничество к могиле поэта. Вопрос беспокоил его больше всего: как узнать, кто похоронен здесь? Кому приходят поклониться люди? И вот в 1938 году преподобный выразил намерение изучить захоронение Байрона, «прояснить все сомнения и составить отчет о содержании могилы». Он написал письмо местному члену парламента с просьбой разрешить министерству внутренних дел открыть склеп. Также он связался с преемником титула - живущему тогда лорду Байрону, с просьбой разрешить войти в семейный склеп и получил согласие «с выражением горячей надежды, что великое семейное сокровище будет обнаружено вместе с его предками». В четыре часа дня 15 июня 1938 года двери Святой Марии Магдалины были заперты. Внутри около сорока человек ожидали открытия могилы. В гробу Байрона не было таблички с фамилией, медных украшений и бархатного покрытия.

Хоулдсворт призвал Джонстона и Беттриджа помочь поднять крышку. «После поднятия этого мы смогли увидеть тело лорда Байрона, которое было в отличном состоянии сохранности. Его половой орган показал довольно огромное развитие. В его груди и на затылке была дыра, где были удалены сердце и мозг. Скульптурный медальон на церковной алтарной стене - отличное изображение поэта, каким он все еще был в 1938 году». Было отмечено, что присутствующие мужчины по очереди входили в хранилище, чтобы осмотреть тело, и возвращались, без сомнения, в шоке и страхе. Нет упоминания о том, как отреагировали женщины….

Гроб Байрона и его дочери Ады, 1939 год.

Теперь мы узнаем, что стало с сестрой поэта. В 1819 году из Венеции он написал Августе письмо, которое можно рассматривать как сильнейшее подтверждение его чувств: «Драгоценная любовь моя, я виноват, что не писал тебе, но что я могу сказать? Трехлетнее отсутствие и полная смена обстановки и привычек так все меняют, что теперь у нас не осталось ничего общего, кроме нашей любви и родственных уз, но я никогда не чувствовал и никогда не смогу почувствовать хоть на секунду ослабления той совершенной и безграничной привязанности, которая нас связывает и лишает меня способности по-настоящему любить кого-либо другого. Кем они могут быть для меня после тебя?.. Мы, возможно, были не правы, но я ни о чем не жалею, кроме этой проклятой женитьбы и того, что ты отказалась любить меня, как любила раньше. Я никогда не смогу до конца простить тебя за эту ужасную перемену, но сам я уже не смогу измениться, и если что-либо радует мою душу, то потому лишь, что это напоминает мне тебя». Августа переслала письмо Аннабелле с категорическим требованием — «сожги его». Аннабелла не стала этого делать. Она сняла с него копию для своей «Histoire», где описывала человека, с которым прожила тринадцать месяцев, а потом, с несвойственным ей милосердием, вернула письмо Августе.

Здесь и далее картины худ. Джеймса Тиссо

Вообще их отношений (Августы и Аннабеллы не понимаю). Соперницы? Союзницы? Четовщина какая то

Высший свет - в глаза одно...

Их мораль, их нравы недоступны моему пониманию. Зачем сестра послала это письмо жене?

Какое-то тайное соперничество.

Пока Байрон соприкасался с мраком истории, Августа оставалась у себя дома: у детей вечный насморк и озноб, у Августы Шарлотты к тому же признаки замедленного развития, у Джорджины проблемы с нервами, Медора все еще совсем крошка, полковник Ли пребывает в раздражении. Их долги столь значительны, что они даже намеревались продать Сикс-Майл-Боттом некоему преподобному Уильяму Пью, однако из этого ничего не вышло, так как выяснилось, что, хотя дом принадлежит им, собственность не распространяется на землю перед домом. Ко всему репутация Августы запятнана, и она понимала, что ее должность фрейлины королевы и скромное жалованье, которое эта должность давала, находятся в опасности.

Существует мнение, что Аннабелла вступила в секту евангелистов, и теперь ее главной целью, по сговору с Терезой Вильерс, было установить преступность Августы. Она хотела, чтобы Августа признала непоправимый вред, причиненный ею Байрону, признала инцест. «Не думай, что я требую исповеди», — писала она, но именно этого она и требовала. Однако Августа настаивала на своей невиновности: «Драгоценная А., я никогда не причиняла тебе зла, я никогда не злоупотребляла твоим благородством… сознательно я никогда не вредила тебе». Аннабелла определила себе роль «ангела-хранителя» и продолжала убеждать Августу, что той следует оставить пагубную надежду когда-либо вновь увидеться с Байроном и быть его другом. И как, вероятно, была раздавлена Августа, когда узнала о предательстве Байрона, который показал ее нежные до несуразности письма двум ее самым большим врагам — Каролине Лэм и леди Мельбурн. В качестве пирровой победы она послала Аннабелле копии писем, которые получала от Байрона. Возмущенная Аннабелла сказала миссис Вильерс: «Это безусловно любовные письма».

Не имея представления обо всех этих заговорах, Байрон продолжал посылать Августе подарки — драгоценности, игрушки для ее детей и для Ады, а также литературные зарисовки своих приключений: вечные поломки кареты, путь в Брюссель, поле битвы при Ватерлоо, щедро политое кровью, музыка и танцы в Бриенце, Фландрия с ее мощеными дорогами, склеп в Кельне с останками одиннадцати тысяч девственниц, Верона, где, как утверждали, находится могила Джульетты. В Милане его чествовали как наследника Петрарки; там же он встретил застенчивого молодого Стендаля и с радостью воспользовался шансом прочитать в Амброзианской библиотеке переписку Лукреции Борджиа с ее дядей кардиналом Бембо. Для смертного угроза из угроз, Два локона среди ее волос —писал он об их обоюдной любви к Поупу и обещал подкупить куратора, чтобы тот разрешил ему взять прядь волос Лукреции и переслать Августе.

Он написал для Августы «Альпийский дневник»: «Юнгфрау со всеми ее ледниками, потом Серебряный зуб, сверкающий, словно истина; потом Малый Великан, следом — Большой Великан, и последняя, хотя отнюдь не самая маленькая вершина — Веттерхорн». Однако он напоминает ей, что ни эти красоты, ни пение пастухов, ни сход лавин, ни снежные вершины и облака не могли умерить тяжесть на его сердце. В «Стансах к Августе» он называет ее «одинокой звездой», «нежным пламенем», которое помогает ему бороться с полным саморазрушением. Но именно в «Манфреде», трехактной драме, начатой в Швейцарии и завершенной в Италии, наиболее открыто выражена его любовь к ней.

Гёте мог превозносить «Манфреда» за «божественное звучание», но в Англии публикация вызвала злобу и оживление слухов об инцесте. После ее появления в 1817 году драма подверглась резким нападкам. «Дей» и «Нью таймс» писали, что «Манфред спасается бегством от общества… Он повинен в инцесте… Лорд Байрон расцветил Манфреда собственными чертами». Миссис Вильерс в письме к Аннабелле утверждала, что никогда еще не испытывала такого ужаса и отвращения и что Байрон несомненно будет проклят в глазах света. Скрытые в драме обвинения в адрес самой Аннабеллы, которая появляется как «другая женщина» с «холодным сердцем и змеиной улыбкой», едва ли остались ею не замечены. Однако Августе Аннабелла писала в царственном тоне, указывая, что именно та должна сказать Байрону в связи с его вредоносным произведением: «Ты можешь говорить о “Манфреде” лишь с самым решительным осуждением. Он практически выдает тебя». Ответы Августы на письма Байрона становились все более уклончивыми, «полными уныния и тумана». Это бесило Байрона, он просил ее быть выше «пошлых людей и тем» — но Августа оставалась заложницей этих «пошлых людей и тем».

Тоже красавчик, "будь выше, я в кусты"

Ага.

Байрон до самой своей смерти вел нежную переписку с сестрой. Как-то он написал ей: «Дорогая моя… Говорят, расставание убивает слабые чувства и укрепляет сильные. К сожалению! Мои чувства к тебе – это соединение всех чувств и всех страстей». Она служила для него посредницей во всех тех случаях, когда ему приходилось обращаться за чем-нибудь к леди Байрон, и от нее же обыкновенно он узнавал о своей маленькой дочери Аде, о которой всегда расспрашивал с самой трогательной нежностью. В доме Байрона в Миссолунги на его бюро нашли незаконченное письмо к Августе, начинавшееся, как всегда, словами «Моя самая дорогая Августа». В завещании Байрон оставил ей все свое состояние – сто тысяч фунтов стерлингов, сумму по тем временам колоссальную. Через два года у Августы уже не осталось ни гроша. Выплатила кредиторам, раздала карточные долги мужа и сыновей, заплатила «отступные» шантажистам, грозившим опубликовать дневник леди Каро, содержавший признание Байрона в кровосмесительной связи. Анабелла, послушная просьбе Байрона, пыталась помогать Августе, но в конце концов потеряла терпение. Дошло до острого обмена мнениями, и дамы перестали видеться. Через какое то время до Анабеллы дошли вести о смертельной болезни 67 летней Августы. Та просила кого нибудь посидеть рядом, почитать письма любимого брата, которых оставалось совсем мало потому что большую их часть она продала. 12 октября 1851 года сестра поэта умерла….

Присутствие Байрона в Греции и, в частности, его смерть там привлекли к греческому делу не только внимание сочувствующих народов, но и их все более активное участие. В Греции его до сих пор почитают, как ни одного другого иностранца, и как очень немногих греков, и , подобно гомеровскому герою, ему присваивают почетный стандартный эпитет мегалос Кай Калос, великий и добрый человек. С 2008 года годовщина смерти Байрона, 19 апреля, отмечается в Греции как "День Байрона".

Кольцо поэта