Любовница века – 3

Чтобы подбодрить ее, король задумал осуществить то, над чем они уже давно размышляли, — построить маленький загородный дом в садах Трианона. Его решили назвать Малым Трианоном и предназначали использовать вместо Эрмитажа, чтобы можно было там переночевать и заняться фермой, которая доставляла им все больше удовольствия. Подсобные строения, загоны для коров, курятники и другие сооружения были уже готовы. Но сам Трианонский дворец для их целей не годился, так как по придворному обычаю слишком много людей имели право отправляться туда вместе с королем, и пребывание в Трианоне требовало слишком строгого соблюдения этикета. Между тем планы Габриэля для постройки нового дома были совершенно готовы, и в 1762 году он приступил к строительству. Дело пошло быстро, однако маркиза успела увидеть только наружные стены.

Малый Трианон

В 1763 году мадам де Помпадур, кажется, раздумывала, не уехать ли ей от двора в замок Менар. Она дважды съездила туда без короля — подобных отлучек еще никогда не бывало, и о них много судачили. Может быть, ей показалось, что она не в силах долее бороться за привязанность короля. «Я живу, как ранние христиане — в непрерывной борьбе». В это время король завел новую связь, внушавшую больше опасений, чем его обыкновенные шашни с юными девицами из Парк-о-Серф. Его любовницей стала прелестная молодая женщина с длинными черными кудрями по имени мадемуазель Ромэн, дочь адвоката из Гренобля. Впервые король заметил ее, когда она гуляла в садах Марли. Она отказалась поселиться в Парк-о-Серф, и тогда он купил ей маленький домик в Пасси, где она и родила сына. Мадам де Помпадур ездила переодетая взглянуть на молодую мать, когда та сидела и кормила своего младенца в Булонском лесу. Оба утопали в великолепных кружевах, а в ее черных волосах сверкал алмазный гребень. Маркиза сильно приуныла после этой вылазки. Но королю очень скоро надоела мадемуазель Ромэн, как и все другие девицы, а вот ее сына он признал своим. Ребенок рос под присмотром принцесс, получил имя аббата де Бурбон, и умер от оспы, прожив немногим больше двадцати лет.

Анна Куппье де Роман, баронесса де Мёйи-Кулонж, титул ей подарил король

Король - гуляка

Может быть, его, как и Людовика 14, тоже кормили афродизиаками?

Наверняка.

Откуда такое здоровье?

Заключение мира ознаменовали открытием площади Людовика XV (ныне площадь Согласия). Еще в 1748 году король, рассмотрев более шестидесяти проектов этой площади и основательно поразмыслив над тем, где именно в Париже ее разместить, остановил свой выбор на пустыре между Сеной, садами Тюильри и Елисейскими полями. Приезд маркизы на её открытие был последним появлением мадам на людях.

Вид на церковь Сен-Мадлен с площади Согласия

В это время маркизу навестила подруга, мадам де Ла Фертэ д’Эмбо. Мадам де Помпадур часто просила ее перебраться на жительство в Версаль, но та терпеть не могла двор и ни за что не соглашалась. Теперь же она приехала благодарить за возвращение из ссылки кардинала де Берни, так как долго просила об этой милости. «Я нашла маркизу красивой и серьезной, она хорошо выглядела, хотя и жаловалась на бессонницу, несварение и одышку при подъеме по лестнице. Она в ярких и выразительных словах рассказала мне, как удручают ее плачевное состояние королевства, мятежные настроения парламента и все, что происходит наверху (и подняла полные слез глаза к потолку, указывая на покои короля). Она уверяла меня, что остается с королем лишь из-за глубокой преданности ему и что была бы в тысячу раз счастливее, спокойно живя в Менаре, но он без нее пропадет. А потом она открыла мне свое сердце, как, по ее словам, никому не открывала, и рассказала обо всем, что ей приходится выносить, причем говорила горячее и красноречивее, чем когда-либо на моей памяти. Словом, мне показалось, что она взбешена, даже безумна; это была настоящая исповедь в тех несчастьях, которые неотступно следуют за честолюбием. Она казалась такой несчастной, такой гордой, до того жестоко потрясенной и задушенной собственной же чудовищной властью, что через час этого разговора я вышла от нее с мыслью, что смерть — для нее единственное спасение».

Мадам де Помпадур в профиль, около 1753 года Лиотар

И смерть была недалеко. В один из вечеров в Шуази у маркизы так жестоко разболелась голова, что у несчастной потемнело в глазах и пришлось просить Шампло, королевского слугу, проводить ее к ней в комнату. У нее обнаружился застой в легких, и несколько дней она находилась между жизнью и смертью. Король отложил свое возвращение в Версаль и остался с маркизой. Через некоторое время ей стало немного получше.

Мадам де Помпадур в роли пастушки, Морис де ла Тур

Но король не питал иллюзий. Он писал своему зятю, инфанту: «Я тревожусь, как всегда. Должен признаться, что не слишком надеюсь на настоящее выздоровление и даже чувствую, что, быть может, конец близок. Почти двадцатилетний долг признательности, непоколебимая дружба! Однако Господь всемогущ, и мы должны склониться перед Его волей. Господин де Рошуар узнал, что его жена скончалась после долгих страданий. Если он ее любил, то мне жаль его».

Людовик 15, 1773 г. портрет работы Франсуа-Юбера Друэ.

Вопреки правилу, согласно которому умирать в Версале не полагалось никому, кроме особ королевской крови, король привез мадам де Помпадур обратно во дворец. Погода стояла ужасная, такой холодной, темной, сырой и удручающей весны не было много лет, это отражалось на состоянии маркизы, и ей снова стало хуже. «Зима ко мне жестока», — сказала она. Приказала позвать Коллена с ее завещанием и внесла различные дополнения в свою последнюю волю — оставила королю свой дом в Париже с почтительным предположением, что он мог бы стать резиденцией графа Прованского, и коллекцию камей, которая теперь находится в национальной библиотеке.

Эскиз мадам де Помпадур, 1746 год де ла Тур

Кроме того, она завещала всем своим слугам доходы с денежных сумм, размеры которых зависели от длительности их службы маркизе, а трем камеристкам сверх того одежду, белье и кружева. Новые часы с бриллиантами оставила маршальше де Мирепуа, портрет Александрины в бриллиантовой оправе — мадам дю Рур, серебряную шкатулку с алмазами — герцогине де Шуазель, кольцо из розовых и белых бриллиантов, скрепляющее зеленый бант, и «сердоликовую коробочку, которой он так часто восхищался», — герцогу де Гонто, алмаз цвета аквамарина — герцогу де Шуазелю, изумрудное ожерелье — мадам д’Амблимон, свою собачку, попугая и обезьянку — господину де Бюффону.

Эскиз мадам де Помпадур кисти Буше, 1752 год

Она оставила ежегодную ренту в 4000 ливров доктору Кене и в 6000 ливров Кол- лену. Душеприказчиком был принц де Субиз, которому она завещала два кольца и свою нежную любовь. Все остальное отходило ее брату, маркизу де Мариньи, а после него, в случае, если бы он умер бездетным (как и произошло), — родственнику, господину Пуассон де Мальвуазену. У этого господина Пуассона было две дочери, которые жили в Менаре уже в XIX веке и умерли без наследников. Записывая эти пункты завещания, Коллен так плакал, что на документе остались расплывшиеся следы его слез.

Эскиз мадам де Помпадур, Жиль Демарто

Последние несколько дней король почти не покидал ее комнаты. Маркиза не могла дышать лежа, а потому сидела в кресле, одетая в халат поверх нижней юбки из белой тафты. Она была слегка подрумянена и беспрестанно всем улыбалась. Ни одного слова жалобы не сорвалось с ее уст. Когда доктора объявили, что она умирает, она спросила короля, должна ли она исповедаться. Ей не очень этого хотелось, потому что это означало бы, что она уже больше не увидится с королем. Но он сказал, что она должна это сделать, потом в последний раз простился с ней и поднялся к себе.

Мадам де Помпадур покровительница искусств и наук, Charles Joseph Natoire, около 1745