Бабетта всё еще на войне – 2

В конце 1960-х и в начале 1970-х годов у Бардо был роман с двадцатилетним студентом-политологом Патриком Жилем. Вместе они проводили время на вилле Бардо в Сен-Тропе и в Испании, в Малаге и Альмерии. «Мы неделю провели в постели, не обращая внимания на телефон, забыв о еде, о деловых встречах, не замечая смены дня и ночи. Так он наверстывал упущенное время! Нас с Патриком связала неутолимая, изнуряющая, мучительная, возвышенная страсть, и длилось это два года. Разница в возрасте у нас была в десять лет: искушенная тридцатичетырехлетняя женщина и двадцатичетырехлетний юноша, только открывающий для себя жизнь. Я должна была исполнять капризы, прихоти, удовлетворять потребности юного любовника, властолюбивого, жадного до новых впечатлений, стремившегося к неизведанному. В то время как пресса без конца обсуждала мое новое увлечение юным студентом, Гюнтер встретил Мирью, восхитительную шведку, на пятнадцать лет моложе его! Но если мужчина таким поступком вызывает всеобщее одобрение, то на женщину начинают смотреть как на старую мымру, которая наняла себе жиголо. Патрик обожал зимние виды спорта, он был страстный горнолыжник, неустрашимый спортсмен. На авеню Поль-Думер ему было тесно. Он там задыхался, он ненавидел эту душную квартиру, ему хотелось увидеть простор, открывшийся горизонт, хотелось сменить обстановку».

С Патриком Жилем

«Наша ущербная совместная жизнь держалась только на моем физическом влечении к нему. Ольга предлагала мне роли в фильмах, но я отказывалась. Я ничего не хотела делать, только заниматься любовью с Патриком, а он занимался этим со мной, когда ему было удобно, и оставлял меня в растерянности, в отчаянии, в разладе с самой собой, вне себя от ревности — от этого можно было умереть! Патрик сильно невзлюбил квартиру на авеню Поль-Думер, мадам Рене, Гуапу, консьержку, всех, кто меня окружал, включая мою секретаршу! Правда, он не пользовался особой любовью тех, кто любил меня. Даже моей маме было запрещено приходить к нам. Но ее это скорее обрадовало: она ненавидела Патрика, этого никчемного вертопраха, этого сомнительного, самовлюбленного жиголо, который пачкал и принижал мой образ в глазах общества! Вскоре я стала парией! Мои родственники и друзья, Жики и Анна в том числе, показывали на меня пальцем, точно на проститутку. Никто не хотел со мной встречаться, пока я не перестану таскать за собой этого Патрика. Только мама Ольга, выполняя профессиональный долг, продолжала мне звонить, ей оскорбления Патрика были безразличны!».

Теперь ее окружали случайные мужчины, прихлебатели, жиголо, начинающие актеры и певцы, использовавшие связь с нею как очередную ступеньку на карьерной лестнице. В 1970-х её партнёром был бармен Кристиан Кальт. «И тут я увидела его! Потрясающий парень, прямо Клинт Иствуд! Он стоял за стойкой, поглощенный своим делом, и совершенно не обращал внимания на то, что происходило с другой стороны. У меня перехватило дыхание! Жаклин сказала, что это ее бармен, что зовут его Кристиан, что он заносчивый, скрытный и увлекается спортом. Я попросила диск-жокея поставить медленный фокстрот и подошла к бару — пригласить Кристиана на танец. Он мягко и вежливо отказался: при его работе ему нельзя было отойти даже ненадолго! Ну это уж слишком! Мое самолюбие было задето. Узнав, в чем дело, мои спутники предложили ему на время занять его место. Нет! Он отказался! Пришлось вмешаться Жаклин. Или он танцует со мной, или он уволен!Я попыталась приручить его: со всей прямотой, на какую способна, рассказала ему о своем подавленном состоянии, о потребности в абсолютном. На этот раз он сам попросил у Жаклин разрешения потанцевать со мной и тут же его получил. Но нам мало было этих дурацких танцев. Нам хотелось увидеться днем, и в другом месте! Кристиан катался на горных лыжах как олимпийский бог! Он приехал ко мне в Мерибель. Мы с ним говорили обо всем и ни о чем, о жизни, о страдании, о счастье любви! Он тоже родился десятью годами позже меня, под знаком Льва, но производил впечатление зрелого человека, гораздо более зрелого, чем Патрик, и был совсем не похож на него, родившегося под знаком Стрельца. Иногда я оставалась ночевать у Кристиана. К моему удивлению, в его однокомнатной квартире жил еще и Клод Готье, его самый близкий друг и помощник бармена в клубе «Сен-Никола». Мне это напомнило жизнь в квартире Вадима на улице Бассано. Я подарила Клоду Готье коробку затычек для ушей, но повод воспользоваться ими представлялся крайне редко! Кончился февраль, самый короткий месяц в году, и истек срок аренды шале, но моя любовь к Кристиану не угасла! Иногда он приезжал ко мне на уик-энд, при содействии Жаклин. В других случаях я сама ездила в Куршевель. Все эти сложности не прекращались до тех пор, пока Кристиан не оставил работу: ради меня, чтобы иметь возможность любить меня, куда бы ни забросила судьба… Он переехал на авеню Поль-Думер, и вместо бархатных и альпаковых костюмов, какие обычно носил Патрик, мои платяные шкафы наполнились зимними куртками и другой спортивной одеждой. Я приютила у себя вольную птицу, привыкшую к просторам, и неприспособленную к жизни в большом городе».

Когда закончился ее двухлетний роман с Лораном Верга, Брижит увлеклась мускулистым блондином, скульптором, чехом по происхождению, Мирославом Брозеком, который был на восемь лет ее младше. Они познакомились, катаясь на лыжах в Мерибеле. Она называла его для краткости Мирко и, прожив вместе с ним несколько месяцев, начала говорить направо и налево: «Я от него без ума. Он надежный человек. С ним я чувствую себя как за каменной стеной. На него можно положиться». Когда ее спросили о планах на будущее, Брижит ограничилась следующим заявлением: «Я придерживаюсь старомодных взглядов. Прежде чем выходить замуж, необходимо все как следует взвесить и продумать. После трех неудач кому это знать, как не мне». И тем не менее, вскоре пресса начала вовсю прочить Мирко на роль мужа номер четыре. В июле 1992 года Бардо познакомилась через общего друга-адвоката с Бернаром д’Ормалем. 16 августа 1992 года, посещая семью сына Николя в Норвегии, они поженились в маленькой местной церкви. Этот брак продолжается и сейчас.

С последним мужем

16 августа 1992 года после скромной церковной церемонии, когда они обменялись брачным обетом, Брижит Бардо превратилась в мадам д"Ормаль. В то воскресенье шел дождь. Д"Ормаль с Брижит заметили крошечную церквушку, притулившуюся в конце фиорда, посреди угрюмого норвежского пейзажа. И им тотчас пришло в голову пожениться. Парадная дверь церкви оказалась на замке, и они отправились на поиски священника, которого обнаружили в деревне. Святой отец очень удивился, узнав, что именно нужно незваным гостям. Однако те убедили его в серьезности своих намерений, и он, в конце концов, согласился, при условии, что новобрачные найдут себе двух свидетелей. И тогда Брижит и д"Ормаль попросили двух первых встречных — шофера такси, что привез их сюда, и женщину, прибиравшую в церкви быть их свидетелями.

Вот как они познакомились: 7 июля 1992 года один  приятель Бернара ди Кьяра д"Ормаля, адвокат из Сен-Тропеза Жан-Луи Бугюро, пригласил его к себе на обед. Дело было дождливым воскресным вечером, и, по крайней мере, одна из гостей чуть было не пришла. Это была знакомая и одновременно клиентка Бугюро, а значит, местная жительница, которая сначала сказала нет, не хочется ей ни в какие гости, а затем передумала и сказала, что придет. Но в последний момент ей вновь расхотелось — шел дождь и на душе у ней было паршиво, и, вообще, свыше ее сил одеваться и ехать куда-то на ночь глядя, и, тем не менее, дело закончилось тем, что она все-таки объявилась.  В тот вечер Бернар д"Ормаль, — который всю жизнь проходил в холостяках — понял, что в его жизни назревают какие-то важные перемены. «Стоило мне увидеть Брижит, как я тотчас понял, что, сам того не осознавая, искал ее всю свою жизнь». В конце вечера он подошел к ней и вежливо поинтересовался, можно ли ему ее поцеловать. 

Они начали встречаться, и через два месяца в один прекрасный день им на глаза попалась маленькая церквушка в конце фиорда, затерянная среди угрюмого норвежского пейзажа, но уже в то дождливое воскресенье они точно знали, чего им хочется. После церемонии жених с невестой пригласили священника и обоих свидетелей отпраздновать вместе с ними это событие в небольшом деревенском ресторанчике. Они не сочли нужным делать какие-либо официальные заявления, поскольку этот брак не имел ровным счетом никакого отношения к официальным заявлениям. Это было их сугубо личное дело — полное романтики и никого не касавшееся.

В начале восьмидесятых годов, когда она гостила в Провансе, Бардо обнаружила в груди уплотнение. В клинике имени Поля Бруссе в Вильжюоре, что возле Парижа, ей была сделана операция, за которой последовала небольшая радиотерапия, совершенно, однако, ее измучившая. Известно об этом было лишь родственникам и самым близким друзьям и, пожалуй, все. Больше ни с кем Брижит эту проблему не обсуждала, и ей удалось избежать ненужного внимания со стороны прессы. Правда, тем своим знакомым, что пребывали в неведении относительно перенесенной ею операции, она начала говорить следующее: «Меня угнетает не столько конец молодости, сколько то, что это обычно начало проблем со здоровьем». Ее поединок с раком груди, окончившийся полной ее победой, стал известен лишь спустя шесть лет.

Лет через десять после развода до Брижит дошла информация, будто Гюнтер Закс желает восстановить с ней отношения. Она не отвечала на его звонки, причем вовсе не потому, что ей не хотелось с ним разговаривать, а потому, что тогда вообще никого не желала знать из старых своих знакомых. Однако Гюнтер не унимался, и всякий раз, когда экономка говорила: «Мадам нет дома» — он с завидным терпением заявлял, что перезвонит. В конце концов, он взял ее измором, и Брижит сняла трубку. По словам Закса, он звонил ей потому, что надеялся получить от нее приглашение к чаю. Брижит не из тех, кто любит переноситься в прошлое, и делает исключение разве что для Вадима, которого видит довольно часто. Все ее бывшие любовники и мужья являлись именно таковыми — бывшими. Но Закс тоже был крепкий орешек, и, в конце концов, Брижит сдалась. «Ладно, — сказала она, — если тебе этого так хочется, приходи на чай». Через несколько дней в назначенное время Закс появился на пороге «Мадрага» со своей женой Мирьей. И хотя Брижит держалась приветливо, этот визит немного выбил ее из колеи — с какой стати ему понадобилось звонить ей спустя все эти годы и, вообще, что за этим всем кроется. Хозяйка и гости поговорили приличия ради, после чего Гюнтер вручил Брижит небольшую коробочку. Брижит спросила его, что это такое. В ответ Закс объяснил, что только что за хорошие деньги продал одно из своих предприятий, и теперь ему пришла в голову идея сделать подарки всем женщинам, которые его когда-то любили. «Когда мы разводились, ты даже словом не обмолвилась об алиментах. И теперь я хочу, чтобы ты взяла вот это». Поначалу Брижит категорически отказывалась принимать подношение. Затем, все-таки открыв коробочку, она обнаружила внутри кольцо с бриллиантом. Это был камень чистой воды редкого белого оттенка, граненый «маркизой» и размером в 8,7 карат. Смутившись, Брижит пробормотала, что не примет столь дорогой подарок. Ей это совсем ни к чему. Нет, упиралась она, ему придется взять кольцо назад. Однако Гюнтер стоял на своем. Брижит непременно должна принять его дар, потому что ему хочется таким образом выразить все те теплые чувства к ней, что еще сохранились в его душе. И Брижит была вынуждена согласиться. И почти через десять лет после этой истории, когда ей понадобилось собрать средства для своего фонда, подаренное Гюнтером кольцо стало главным лотом аукциона — единственной дорогой и самой красивой вещью из всех выставленных на продажу.

В своей автобиографии Саша Дистель писал, что Брижит прижимиста. Да и сейчас те, кто знаком с ней многие годы, не смогли бы обвинить ее в том, будто она сорит деньгами. Сама Бардо спешит заявить следующее: «Я не привыкла бросать деньги на ветер, именно поэтому кое-кто считает меня прижимистой». И хотя невозможно отрицать очевидный факт, что она экономна, назвать ее прижимистой было бы преувеличением. Правильнее будет сказать, что она выросла в семье, где действовало правило, что деньги любят счет и ими не принято сорить. «Когда речь заходит о деньгах, — говорит Вадим, — это значит, что речь заходит о той стороне ее характера, которая, впрочем, как и многое другое в ней, представляется мне парадоксальной. Когда мы только поженились, она тратила немало времени и сил, бегая по городу, чтобы купить какой-нибудь товар хотя бы чуть-чуть дешевле, чем в соседней лавчонке. Или же она на чем свет стоит чехвостила горничную за то, что та заплатила за что-то там на базаре по 14 сантимов, в то время, как кто-то сказал ей, будто видел в каком-то магазине то же самое по 12».

По мнению Вадима, это нельзя считать прижимистостью, скорее, в том, что касается денег, Брижит — чистой воды прагматик. «Она ведет учет каждому франку, и у нее всегда отложено на черный день». Но абстрактная ценность денег или, скажем, та сумма, которую она могла бы накопить, — нет, этому она не придает особого значения. Разумеется, это не значит, что она автоматически отвечала отказом любому, кто предлагал ей хорошие деньги. Однако прежде чем дать ответ, Брижит прежде всего думала, как это отразится на ее жизни. На ее комфорте. Нельзя сказать, чтобы деньги для нее вообще ничего не значили. Просто она никогда не позволяла им взять над собой верх, никогда не была их рабыней». То же самое, по мнению Вадима, можно сказать об ее отношении к толстосумам. Они никогда не производили на нее особого впечатления. Как-то раз Аристотель Онассис пригласил их обоих к обеду. В то время Онассис был едва ли не самым богатым человеком в мире. Брижит наотрез отказалась. «Деньги, богатство, власть, громкие имена — все это было для нее пустым звуком. Когда она отказалась пойти на обед к Онассису, ей не было еще и двадцати. Можете легко себе представить, как гордится она этим сегодня».

Брижит не гнушалась спросить дельного совета в том, что касалось денег, и всегда внимательно к таким советам прислушивалась. Большую часть своих гонораров она вкладывала в недвижимость, и сегодня эти вложения приносят ей неплохой доход. Разумеется, это не было бог весть что, однако вполне недурно, так что она до конца своих дней не будет ни в чем нуждаться. Более того, она может себя чувствовать в полной безопасности в том, что касается денег, поскольку практически ничего не тратит на себя. У нее есть два дома в Сен-Тропезе, ферма в Базоше и квартира в Париже, но при всем при этом, даже имея четыре дома, она не привыкла шиковать. На стенах ее жилищ вы не увидите полотен Пикассо. Она не устраивает пирушек на пятьсот гостей. Не тратит денег на наряды и драгоценности, не коллекционирует автомобили. «Брижит привыкла жить по средствам, — замечает Кристиан Бренкур. — Ей чужды замашки голливудских звезд. Она сама готовит, сама ходит по магазинам. Ей чужда расточительность. И, в то же самое время, деньги для нее мало что значат. Ей все равно, если кто-то вдруг возьмется размахивать у нее под носом чеком на крупную сумму. Она всегда делала то, что считала нужным. И деньги не имели к этому ни малейшего отношения».

Теперь я несколько попытаюсь реабилитировать свою героиню в ваших глазах. Когда ее племянница, Камилла — ей было тогда шесть или семь — приезжала погостить у бабушки и дедушки в Сен-Тропезе, Брижит, чтобы доставить радость девочке, купила для сада качели и набор детских спортивных снарядов. Кроме того, уже в дар Пилу и Тоти Брижит за свой счет построила бассейн. К свадьбе Филиппа д"Эксеа она послала ему сделанный собственными руками подарок. В овальной рамке золотыми монетами она вывела дату его свадьбы — 23 июня 83. И хотя в слове «июнь» всего четыре буквы, все равно на это потребовалась целая пригоршня золотых монет, так что этот подарок вряд ли из разряда дешевых. К рамке прилагалась написанная от руки записка: «Спасибо, что ты не женился в сентябре». На 81-й день рождения Ольги Хорстиг Брижит совершила рейд по парижским антикварным лавкам, пока наконец не нашла зеркало, которое один к одному соответствовало тому, какое она в подарок преподнесла собственной матери. И хотя, несомненно, большую часть своих средств она тратит на животных, факт остается фактом — когда дело касается тех, кому в жизни не повезло, Брижит вряд ли можно упрекнуть в скаредности.