Когда Алиса училась на 3 курсе в одном крупном московском ВУЗе, она познакомилась с Энрике, чернокожим красавцем. Бывают такие чернокожие - европейского смуглого вида с правильными чертами лица, а этот был совсем-совсем не такой - черный-пречерный, как гуталин, с плоским носом, с огромными губами, но весельчак и баламут, обаятельный как черт.
Вскоре после знакомства они с Алисой сошлись ближе не придумать, даже подали заявление в ЗАГС - центральный, для иностранцев. Рассмотрение документов Энрике все откладывали и передвигали, были какие-то проблемы с гражданством, для их решения необходимо было ехать на родину.
Тогда они устроили что-то типа свадьбы в узком кругу: с застольем, с "горько", с черными гостями, зажигательно танцевавшими с Алисиными подружками всякие румбы. Чтобы не шокировать провинциальную общественность необычайным обликом жениха, "свадебные" фотографии Алиса маме обещала выслать вот прямо со дня на день, но все откладывала. Опасалась. Написала просто, что иностранец, зовут Энрике. Мама Алисы послала ему посылочку - вязяные шерстяные носки, а дочери - варежки. На предприятии Алисиной мамы как раз месяцами не платили зарплату, с деньгами было очень туго.
Вскоре Энрике уехал на историческую родину (куда-то в Анголу), обещал вернуться за Алисой после решения каких-то запутанных наследственно-гражданских дел, что-то, связанное с должностью отца и гражданством. Уже после его отъезда Алиса обнаружила, что беременна, хотя честно предохранялась и не ожидала никакого подвоха. Первый месяц не беспокоилась: Энрике известию о беременности очень обрадовался, первое время регулярно писал, раз в неделю звонил, говорил, что любит, обещал решить проблемы со дня на день. Ну в худшем случае через месяц. Живота пока видно не было... Алиса училась, жила в общаге. Рассказала соседке по комнате, та сказала - во ты дура, во ты попала...
Энрике не вернулся ни через неделю, ни через месяц, (и скажу в скобках, что не вернулся вообще никогда), живота сначала не было видно, потом перестали сходиться брюки и юбки - сначала чуть-чуть, можно было прихватить булавкой... Алиса первое время его ждала, потом уже и перестала. Думала сделать аборт, пошла в консультацию, сказали - поздно. Дали послушать сердцебиение ребенка, показали картинку с маленьким свернутым в клубочек инопланетянином: сказали, вот так уже твой червячок выглядит, уже умеет брыкаться, сосать пальчик, иногда писает.
Алиса вышла из консультации, заплакала. Решила купить таблетки, чтобы покончить с собой, задумалась, где взять рецепт, незаметно дошла до булочной, купила булку с кефиром, села на лавочку, пила кефир из пакета, заедала булкой и плакала. Ее сильно тошнило - от страха. Боялась чопорной интеллигентной "правильной" мамы, и, самое главное - папы: он с самого ее детства был строг, скор на расправу, буен в гневе, мог прибить в прямом смысле этого слова. Долго думала, как сообщить, в какой форме. Написала пока просто, что ждет ребенка, муж уехал на родину по делам, фотки вышлю со дня на день...
Родила она в Москве, оформила академ. Полроддома сбежалось посмотреть на смуглого красавчика с огромными ресницами, он оказался ужасно красивым, и совсем не гуталинового цвета, а совсем светленьким, и с носом и с губами у него был полный порядок - обычный курносый носик, обычные губки бантиком. Отказ написать (а родителям потом соврать, что ребенок умер при родах) Алиса не решилась - стало ужасно жалко малышика, прямо до слез, а потом - он ведь был таким красавчиком, весь бархатный и пушистый на ощупь, с атласными щечками, прямо загляденье. Хотелось его прижать к себе и тискать, тискать, и целовать розовые пяточки и крошечные светлые ладошки.
Соседские дети были сморщенные, страшные, красные, а он - словно принц из сказки. Молодая неонатолог хвалила и принца, и Алису, говорила - молодец, дети смешаных кровей всегда крепкие, здоровенькие и красивые бывают. Алиса уже не плакала, решила оставить себе такое чудо с лиловыми глазами и ресницами. О проблеме с родителями старалась не думать - кормила, сцеживалась, мыла смуглую попку, все как положено молодой маме.
Из роддома ее забирала соседка по комнате, мама прислала поздравительную телеграмму, Энрике давно даже и не звонил, и не писал, хотя о приблизительном дне родов был извещен. Пропал навсегда, скажем опять за скобками. Алиса сначала хотела перебиться как-нибудь так, сама, но из общежития на время академа ее выписали, на работу (она подрабатывала почти до самых родов) с лялькой выйти - никак, и оставить не с кем, и комнату снять не на что - в общем, решила она в конце концов, что до совсем уж смерти не убьют, и купила билеты до дома, в далекую провинцию, где темнокожих отродясь видели только в кино или на картинках.
На перроне ее встречала мама, папа, к счастью, как раз приболел: переклинило спину, не мог даже ходить. Алиса вытолкала чемодан, проводник помог скинуть большую клетчатую сумку с вещами, подал руку Алисе с кульком, замотанным полностью, с головой: была зима, до Нового года оставалось несколько дней. Мама охала: скорее, скорее в такси, ребенка застудишь! Знала она только, что это мальчик без имени и ему 3 недели от роду.
Алиса молчала, в такси, когда мама уже полезла отгибать край одеяла, просипела" Мама, я давно хотела тебе сказать..." - но мама уже увидела сама. Сначала она просто вскрикнула, потом уставилась на дочь, потом - снова на ребенка, потом заплакала так, что таксист оглянулся: в чем там дело. Велела таксисту поворачивать обратно на вокзал, кричала "Где взяла - туда и увози", а еще "идиотка", а еще "позор перед людьми, дура", "принесла подарочек под елочку" - и много других непоправимых слов, и даже раз ударила ее по щеке. Мальчик проснулся, завозился в одеяле, потом тихо интеллигентно заплакал. Мама, размазывая слезы, сказала "Чего сидишь, корова, слышишь - он же есть хочет! Корми давай, дура!"
Они ездили с мамой по кругу вокруг дома еще почти час, принц заснул, а они всё думали, как сказать папе. Не возникло даже вопросов: как так получилось, и не нужно ли сдать ребенка в детский дом. Мальчик был невыносимо хорошенький, похожий на кукленка с глазами-бусинками, мелкокурчавый и курносенький. Мама плакала, Алиса тоже, потом опять заплакал и мальчик, а таксист вышел покурить, оставив их в салоне и хлопнув дверью. Тоже переживал. Помог потом донести чемоданы до подъезда, денег не взял почему-то.
Домой обе вошли виновато, на цыпочках, мама ушла к папе в спальню - морально готовить, Алиса стала пеленать ребенка, он заплакал, через его плач она вдруг услышала из отцовской комнаты рев раненого буйвола, удар чего-то тяжелого в стену. Вжала голову в плечи. Переодела памперс, прижала к себе безымянного мальчика, дала грудь, подумала - не сбежать ли к подруге на полдня, пока папа успокоится...
Через 10 минут вошла мама в красных пятнах, сказала - давай я его подержу, иди сама с папой поговори. Алиса вошла, как в детстве, на дрожащих ногах, в ожидании порки. Папа смотрел в окно, дергал головой, играл желваками. Сказал: гулять на улице с ним не смей. Подружек не приводи. Покупай билет, вещи даже не распаковывай - уматывай обратно. Еще позора такого мне на старости лет не хватало. Мало того что в подоле принесла, да еще и от негра, тьфу! Алиса молчала, смотрела в пол. Вечером уехала на вокзал за билетом, мальчика оставила спящим в маминой комнате.
Когда вернулась, в маминой комнате ребенка не было. Прислушалась - тихо, детского плача не слышно, только бубнение взрослых. Схватилась за сердце, рванула на голоса - и в папиной комнате увидела маму, держащую принца на руках, и папу, внимательно его изучающего со странным выражением лица. Потихоньку вышла на кухню, заплакала.
В общем, никуда она, конечно, не уехала. Билет сдали назавтра. Через год поехала в Москву - заканчивать учебу, мальчик Александр (в честь дедушки, папиного папы) остался жить в далекой провинции, под присмотром интеллигентной бабушки, которая души в нем не чаяла и сокрушалась только, что он постоянно мерзнет и часто болеет. "Горячая кровь предков, не для наших морозов" - говорила подружкам, пожимая плечами.
Сейчас он местный заводила, маленький красавец-бандит, главарь дворовых ребят, гордость дедушки: никому не дает спуска, дразнить себя не позволяет, а девочки на него как уже заглядываются - ой-ёй-ёй! Красавец потому что и редкостный нахал. Учится, правда, далеко не на пятерки - не снисходит до учебы. От его улыбки учителя тают и прощают ему практически все что угодно.
