Истории других мам и их детей, которым удалось победить рак, читайте здесь.
Вместо 11 класса — война со страшной болезнью
Мы живём в маленьком молдавском селе. Каждый день Эмилия ходила до школы по восемь километров — туда и обратно, одновременно изучала английский, французский и греческий, вела школьные концерты, занималась спортом, все время что-то читала и изучала. А тут ей стало тяжело, навалилась какая-то слабость: она шла километр и уставала.
К слабости прибавилось резкое похудение, ребёнок таял на глазах. Это при том, что она правильно питалась и ходила на тренировки. Если сейчас Миля весит примерно 53 кг, то тогда её вес опустился до 44 кг. Периодически поднималась небольшая температура, но дочка не жаловалась, говорила про себя «что-то ленюсь». А потом мы заметили у неё на шее небольшую шишку, которая быстро увеличивалась.
У врачей районной поликлиники сразу возникли подозрения: помимо всех симптомов они обнаружили у Мили воспаленные лимфоузлы и дали направление в столичный онкоцентр. В Кишинёве дочку обследовали и взяли биопсию.
Врачи были уверены, что у нас лимфома Ходжкина. А мы всё ещё надеялись, что это просто какой-то жировичок.
Невозможно было понять, как у такой активной, здоровой девочки, которая даже ни разу не лечилась антибиотиками, возникла онкология. Мы поехали в Москву для уточнения диагноза. В онкоцентре им.Н.Н. Блохина нам подтвердили: да, у вас действительно лимфома Ходжкина. Только в Кишинёве нам ставили третью стадию, а в Москве — вторую.
Мы решили остаться в Кишиневе: здесь лечат тоже довольно хорошо, по европейской схеме, и это бесплатно для нас. 1 сентября, вместо того чтобы пойти в 11 класс, Миля начала свою войну со страшной болезнью. Химиотерапию мы получали в Кишинёве, но всё же онкоцентр им.Н.Н. Блохина контролировал процесс, и периодически мы приезжали в Москву.
Дочка лежала как тряпочка, и смотрела в одну точку
Я, как могла, поддерживала дочь, внушала, что это просто болезнь, которую надо вылечить. Мы старались не зацикливаться на страшном слове «рак». У нас же смотрят на диагноз как на приговор. И самое неприятное, когда смотрят на тебя с жалостью.
Я улыбалась и говорила: «У нас всё хорошо, мы лечимся. Вот у нас шишка ушла. Вот у нас лейкоциты держатся в норме». Мы жили сегодняшним днём и знали, что на все воля Божья. Потому что вот идет здоровый человек, попадает в аварию и умирает — нет человека.
Маме нужно стать очень сильной, потому что от этого зависит жизнь её ребёнка.
Всем друзьям и родственникам мы тоже говорили, что просто немного заболели, лечимся и обязательно вылечимся. Других мыслей я и не допускала.
Милю поддерживали друзья и одноклассники. Как-то у неё на прогулке слетел парик. Дети не растерялись, подняли его, помоги надеть и перевели все в добрую шутку: «Какой красивый у тебя череп!» В лицее, где дочка училась, нам собрали денег на лечение. Я даже директору сказала: «Неудобно, может быть, кто-то отдал свои последние». На что директор ответил: «А мы что, на дискотеку деньги собирали? Мы же должны как-то воспитывать детей». Я попросила список всех, кто нам помог — учеников, родителей, учителей, техничек. И когда была в Москве, поехала в Сергиев Посад, в Лавру, чтобы каждого помянуть в записке о здравии.
Как мы могли не выздороветь, если столько людей за нас переживало?
Химиотерапию дочь переносила очень тяжело. Врачи говорили, что наш возраст (ей тогда было семнадцать лет) — самый сложный. Милю сильно тошнило, она ничего не могла есть. Лежала как тряпочка, смотрела в одну точку, ни с кем не разговаривала.
Я месяца два сидела с ней дома, не ходила на работу. А потом как-то приехали из Кишинёва после очередной «химии», и Миля говорит мне: «А ты чего дома будешь сидеть? Всё, иди на работу, я учусь дома». Хоть и слабая была, но готовила, убирала, не разрешала мне после работы заниматься домашним хозяйством. Сама всех старалась поддерживать и не давала впасть в уныние.
Не говорите при мне плохо о благотворительных фондах
В конце апреля мы прилетели в Москву. Чувствовала себя дочка уже хорошо, и анализы были в норме. Мы были уверены, что лечение позади и она здорова. Но ПЭТ/КТ показало, что болезнь ещё не ушла и дочке требуется дополнительно 13 сеансов лучевой терапии.
Мы, конечно, очень расстроились, а доктор Наталья Валерьевна нас поругала: «Вы прошли через восемь курсов химиотерапии, а теперь плачете. Лучевая терапия не такая сложная, она безболезненная. Лучше позвоните в Кишинёв и узнайте, в каком состоянии аппараты для лучевой». Мы позвонили и оказалось, что один аппарат постоянно ломается, а второй старый. Нам посоветовали по возможности облучаться в Москве.
Когда я узнала стоимость лучевой терапии, я поняла — наша семья это просто не потянет.
Тогда врач взяла плачущую меня за руку и отвела на другой этаж в благотворительный фонд «Настенька». Там меня успокоили: «Не плачьте, фонд оплатит лечение, оставайтесь». И теперь, когда я слышу, что кто-то плохо говорит о фондах, что якобы там все только про деньги, всегда отвечаю: «Даже не говорите, не смейте говорить ничего такого! Там работают настоящие живые люди, они помогли нам в самый сложный момент». Мы остались заканчивать наше лечение в Москве и вскоре нас отпустили домой.
Сложно думать об учёбе, когда речь идет о жизни и смерти
Получается, мы лечились весь учебный год: 1 сентября начали и 31 мая закончили. Этот год Эмилия была на домашнем обучении, но все равно по программе отстала. Во время химиотерапии серьезно ухудшается память, тяжело воспринимается новая информация. Да и в принципе сложно думать об учёбе, когда речь идет о жизни и смерти.
Но Миля — молодец, за год нагнала одноклассников, хорошо закончила школу и поступила в РУДН. Я ей горжусь: она сама через интернет подала все документы, сдала экзамены и каким-то образом поступила на бюджет, на факультет психологии.
Дочке очень нравится учиться, она мечтает стать хорошим психологом и помогать людям. Я так рада, что к нам вернулась наша активная девочка, что всё плохое позади, а впереди у неё — интересная учёба и долгая счастливая жизнь.
Редакция благодарит благотворительный фонд «Настенька» и проект Mail.ru Добро за помощь в подготовке материала.
Читайте также:
