Государство почти не контролирует эту сферу, поэтому частично серый рынок рискует превратиться в чёрный. Сейчас за яйцеклетки донорам платят порядка пятидесяти тысяч. Каждая ли может быть донором? Вредно ли это для здоровья? Как жить с мыслью, что ты никогда не увидишь своего ребёнка? Самиздат изучил жадные клиники, привередливые семейные пары и полгода следил за двумя женщинами — желающей забеременеть и её донором — и теперь рассказывает, как устроен рынок продажи яйцеклеток в России.
Я захожу в комнату и вижу на ватмане над кроватью крупную надпись маркером: «Я богата». Лиза тут же сдирает его вместе с радужными полосками общажных обоев, и я не успеваю узнать про остальные её планы на жизнь. Через два месяца из девушки извлекут два десятка яйцеклеток, и она действительно станет богаче на сто тысяч рублей. Сейчас же у неё долг по кредитной карте, который она не может выплатить пятый месяц. Лиза совсем не вовремя попала под сокращение: в последнюю сессию в МГУ некогда искать новую работу, а в кредит куплено уже слишком много всего. Я рассматриваю люксовую косметику на её подоконнике, пока Лиза рассказывает, как решилась на продажу яйцеклеток.
«Они страшные, их никто не выберет»
Лиза, у которой только что начались месячные, выбегает из общежития. В такси внизу её вместе со своей мамой ждёт сорокалетняя Юля, которой нужен донор яйцеклеток. Они собираются ехать в клинику, чтобы выяснить, почему у Лизы двухнедельная задержка. Юля очень переживает, что девушка окажется беременной — и тогда придётся искать другого донора. Она уже несколько раз прямо спрашивала, случалось ли с Лизой такое прежде, и, не поверив на слово, попросила её сдать анализы. Юля выглядит совсем заплаканной, поэтому Лиза решает сообщить хорошую новость сразу и просит женщину выйти из машины: говорить об этом при таксисте ей неловко.
На радостях Юля тянется обнять девушку, и в этот момент из автомобиля выскакивает Мария Петровна — мама Юли. Ей очень хочется познакомиться с потенциальным донором. Юля говорит: «А вот наша Лизонька. И у неё ВСЁ началось!» Мария Петровна начинает рыдать.
«Никто ещё никогда так не радовался моим месячным», — вспоминает Лиза.
— Юля отходит и звонит в клинику, чтобы узнать, приезжать ли нам вообще, а её мать мечтательно смотрит на меня и говорит: “Я каждый день любуюсь твоими фотографиями. Правда, ты мне больше блондинкой нравилась — наверное, потому, что я сама такая, но ничего, с тёмными тоже хорошо. Ты подаришь мне внука!..”». Лизе неловко, она молчит и кивает.
Чужие яйцеклетки нужны бесплодным женщинам, у которых собственные ненадлежащего качества или попросту отсутствуют. Поэтому им подсаживают эмбрион, получившийся из донорской яйцеклетки и спермы мужа. Женщины вынашивают генетического неродного ребёнка, но все права на новорожденного принадлежат им. Против ЭКО с донорской яйцеклеткой выступают православные, мусульмане и католики. РПЦ в целом не одобряет ЭКО и говорит, что в таинстве рождения «нет места для третьей стороны». Ислам категорически запрещает использование донорских яйцеклеток, донорской спермы и перенос эмбрионов в постороннюю матку. Верующие приравнивают продажу яйцеклеток к продаже как бы самого ребёнка. Сейчас общество считает, что половые клетки — это сакральное и уникальное благо, которым нельзя делиться с другими, говорит научный сотрудник центра медицинской антропологии ИЭА РАН Анастасия Курленкова. Такое отношение к человеческому телу, говорит она, порождает негласный запрет на продажу яйцеклеток и их дефицит.
«Мы живём в светском государстве и пока ещё в России. Есть те, кто категорически против донорства, я как врач — нет, но если у пациентки есть хоть один-два собственных фолликула, то мы будем пробовать со своими яйцеклетками», — говорит заведующая республиканским центром охраны здоровья семьи Муминат Хархарова. В её центр приезжают пары из соседних регионов Северного Кавказа, например из Чечни, где ЭКО вообще не делают. Хархарова несколько раз проговаривает будущим родителям, что это будут «не их клетки, не их материал». Она понимает, почему некоторые после совещания с муллой в итоге отказываются и предпочитают остаться вовсе без детей, и поэтому не настаивает. Те же, кто решился на ЭКО, должны привести донора в центр самостоятельно. Хархарова объясняет, что обычно просят сестёр, племянниц, подруг или просто знакомых. Центр не ищет доноров, потому что это «проблематично».
У Юли, которая впоследствии купила яйцеклетки Лизы, было четыре попытки ЭКО, но с использованием собственного генетического материала. Врачи поначалу надеялись, что можно обойтись без донора. Когда стало ясно, что нельзя, Юля пошла к младшей сестре и попросила её. Это был идеальный вариант: ребёнка было бы не отличить. Сестра согласилась, и, как вспоминает Юля, они договорились «железно». Через несколько месяцев, когда пришло время, родственница заявила, что ни за что не будет в этом участвовать. Она не вполне чётко объяснила почему. Вероятно, поняла, что ей будет тяжело видеть в ребёнке свои черты и наблюдать, как он растёт у другой пары. Юля страшно обиделась на сестру и вместе с мамой Марией Петровной устроила ей бойкот. Женщины до сих пор не общаются «с предательницей» и не упускают случая посетовать на её «подлость». Мария Петровна не понимает, как можно было «отказаться от такого предложения и подвести сестру».
Пациентам сейчас уже реже приходится искать доноров самостоятельно: эту функцию на себя взяли клиники и агентства. Но не везде. Например, Ольгу, которая пыталась забеременеть несколько лет назад, в перинатальном центре тоже послали за собственным донором: «В клиниках Воронежа вообще не было яйцеклеток, а в соседнем Липецке — всего три, и те замороженные». Но все её знакомые уже вышли из детородного возраста, и она не вполне понимала, к кому может обратиться.
Женщинам с похожими историями Екатерина Минеева начала помогать больше пятнадцати лет назад. Ей удалось забеременеть, но ради этого она много времени провела в больнице. Соседки по очередям жаловались, что «им нужны яйцеклетки, а где их взять — непонятно». Минеева сначала привела в клинику своих подруг, которые сдали яйцеклетки, а потом стала расклеивать объявления по автобусным остановкам и рекрутировать доноров из деревень. «Я бесплатно сводила людей друг с другом. Это не было работой», — замечает она. В 2009 году Минеева основала своё агентство по подбору доноров, и сейчас её «Репродукция» — крупнейшая сеть на Урале и в Сибири. Она объясняет, что доноров стало искать проще, но и конкурентов поэтому больше: «Никогда не было такого промышленного масштаба, только в последние годы началось. Московские фирмы подключают украинских фрилансеров, те сутками сидят в соцсетях — вербуют».
По закону, донором может быть здоровая женщина от 18 до 35 лет без вредных привычек и генетических заболеваний. Наличие собственных детей желательно: это дополнительное подтверждение фертильности. Репродуктологи говорят, что на поверку таких оказывается меньше 50% от общего числа тех, кто заполнил анкету. Минеева замечает, что из оставшихся она отсеивает ещё половину: «Они страшные. Их никто никогда не выберет, считать их донорами нельзя — это балласт. Им дорога только в сурмамы». В общем-то донора подбирают под внешность пациентки, но клиники дополнительно указывают в объявлениях такие параметры, как «привлекательная внешность» и «отсутствие лишнего веса». Репродуктолог Владислав Феськов считает, что это неправильно: «Приходят доноры и буйволообразного строения, абсолютно хорошие женщины, и кто-то видит в них свою копию. С медицинской точки зрения красота — это просто рациональность».
«Мне казалось, что меня зазывают в секту»
Всё началось с того, что Лиза нашла на Wonderzine статью «Продать почку». В последнем абзаце там написали о репродуктивном донорстве — сдаче спермы и яйцеклеток — и указали, что за это можно получить больше пятидесяти тысяч рублей. Весь вечер она провела на форумах, посвящённых донорству. От описаний самой операции (яйцеклетки извлекают под общим наркозом иглой из влагалища) и последствий гормональной стимуляции у неё «немели пальцы». Лиза сразу поняла, что она не эталонный донор: как минимум не было детей; но всё равно заполнила несколько заявок-анкет. В них нужно было перечислить базовые характеристики типа национальности, веса, размера груди, группы крови, цвета глаз и волос, а из неочевидного — не менее трёх любимых фильмов и книг и обстоятельства смерти родственников. На следующий день Лизе перезвонили и пригласили прийти на собеседование и осмотр. Она ещё не знала, готова ли сдать яйцеклетки, чтобы решить свои финансовые проблемы: «Я была уверена, что меня забракуют на каком-то из этапов, и дала себе установку, что буду переживать только после того, как меня сочтут годной». Сотрудница клиники писала ей каждый день, и в какой-то момент девушка испугалась: «Менеджер подгоняла меня, как будто мы не успеваем. Спрашивала, точно ли я готова вступить в программу. Мне казалось, что меня зазывают в секту, но из-за финансовых проблем не было решимости отказаться».
Раньше клиники давали объявления в газеты типа «Работа для вас» и разбрасывали листовки по районам.
Репродуктолог Феськов из «Клиника профессора Феськова А. М.» говорит, что основная реклама его клиники шла по университетам: «Студентки — это самый благоприятный материал. К тому же с ними работать проще: они хотя бы пользуются банковскими карточками». Сейчас этот бизнес уже почти полностью перебрался в интернет. Менеджеры работают в соцсетях и на сайтах и за одного «доведённого» донора в среднем получают 10 тысяч рублей.
Клиники вкладываются в SMM и мультики-объяснялки. Екатерина Минеева для своего агентства заказала видео, в котором говорят, что донорство — это «анонимно, безопасно, выгодно». «Процедура не сложная, её можно легко совмещать с работой, она безболезненна, не наносит вреда здоровью и длится всего 10 дней. Проходит по месту вашего проживания и не требует от вас никаких затрат». Минеева замечает, что многие ведутся на такую рекламу, но «потом сливаются, потому что решение было принято эмоционально».
«Если в доме был бы достаток, зачем бы я стала сдавать яйцеклетки?»
Те доноры, которые всё же вступили в программу, позже могут почувствовать себя некомфортно и пожалеть о решении. «Чтобы заработать необходимые деньги, женщина пренебрегает физическими и эмоциональными рисками донорства. Потому что сумма, которая ей предлагается, служит неподобающим стимулом», — говорит Анастасия Курленкова из Центра медицинской антропологии ИЭА РАН. «Вы понимаете, что женщина по своей воле никогда не пойдёт на эту операцию? — спрашивает репродуктолог Олег Берестовой. — У них что-то произошло, они от чего-то зависимые. Этим нельзя манипулировать».
«Если в доме был бы достаток, зачем бы я стала сдавать яйцеклетки? Супруга уволили, была зима, мы жили на съёмной квартире. Благо хозяйка вошла в положение. Полученных денег хватило на погашение долга, на одежду к детскому садику, ещё мы съездили в “Ашан” и купили побольше мяса. Я была спокойна, что моя семья накормлена».
«Они уже знали, что я классный донор, поэтому обрабатывали меня. Мне были очень нужны деньги, поэтому я позволила вытереть об себя ноги. Я зарабатывала 25 тысяч, мой мужчина — 15 тысяч, а за квартиру надо было платить 35. Кредит у меня уже был. Когда денег не хватает на собственного ребёнка, ещё не на то пойдёшь».
«Мы убежали из Донецка в Харьков. Я только родила. У мужа не было работы, закончились командировки. Я рассказала ему, что можно сдать яйцеклетки и заплатить за жильё хотя бы за два-три месяца. Он разрешил».
***
Считается, что такое донорство неэтично и вообще не может называться донорством, ведь решение о нём принято в критической ситуации. Яйцеклетки превращаются в товар, а это уже «обесценивает человеческую жизнь», рассуждает Курленкова. Если же финансовое положение донора благополучно, он воспринимает компенсацию не как плату за сами яйцеклетки, а как плату за время, которые ушло на подготовку к самой операции. Репродуктолог Берестовой поясняет: «Потом наши девочки становятся заинтересованными участниками самого процесса. Нам интересно наблюдать, как они начинают делать маникюр, стараются получше одеваться. Но да, в первый раз они приходят всё-таки всегда из-за денег».
В этом контексте Курленкова говорит, что высокий гонорар может подтолкнуть потенциального донора утаить важную информацию о своём здоровье. Несмотря на то, что их впоследствии тщательно проверяют, женщина всё равно «может скрыть информацию о своём образе жизни и наследственности, которая могла бы повлиять на качество яйцеклеток и здоровье будущего ребёнка». Юрист и генеральный директор клиники «Реприо» Дарья Шепелева подчеркивает, что никаких санкций за враньё для донора не существует, потому что он не несёт ответственности за предоставленную информацию.
Большинству пациентов приходится выбирать донора просто по описанию. Клиники дают им таблицу в Excel с фенотипической информацией, которая помогает представить, как выглядит донор. Элитные клиники типа «Мать и дитя» предоставляют чуть больше данных о доноре: например, кто он по знаку зодиака, с горбинкой ли у него нос, какой формы лицо. Кое-где можно послушать его голос и посмотреть почерк.
В России, в отличие от других стран, например от той же Украины, разрешено как анонимное, так и не анонимное донорство, когда будущие родители могут увидеть фотографию донора или познакомиться с ним.
Но репродуктолог Берестовой считает, что доноры — это «не борзые щенки, чтобы их рассматривать». «Вы думаете, мне не предлагали деньги, чтобы я хотя бы показал фотографию донора? Я никогда не соглашался. Если познакомить будущую мать с донором, то эта женщина всю жизнь будет искать её черты в своём ребёнке и сравнивать с собой. Кому это надо?» — говорит он. Репродуктолог Феськов отвечает, что много кому: «Некоторые просто не верят, что это не фейковые доноры». Он рассказывает, что пациенты его клиники иногда даже выслеживают донора. Так, одна пара с семи утра устроила засаду в машине перед клиникой в день, когда неизвестный им донор должен был прийти на операцию. Они проверяли, соответствует ли хоть кто-то, вышедший из клиники, описаниям, которые им предоставляли.
На личной встрече пары проверяют цвет глаз под дневным светом и спрашивают донора, мог ли он убить животное на охоте
За сами донорские яйцеклетки пациенты и так платят больше ста тысяч рублей. Для многих это дорого, поэтому в некоторых клиниках есть программы типа «донор на двоих», когда яйцеклетки от одного донора разделяют на две пары. В клинике Минеевой разница в цене между донором на одного и на двоих составляет 50 тысяч рублей. Феськов говорит, что есть программы «от лоукост до делюкс». По его мнению, фенотипические данные — это «мейнстрим» и «адекватный пациент понимает, что это мейнстрим». Феськов считает: если пациент «хочет себе в жизни позволить всё», то ему нужен донор с «определенной родословной», «моральными характеристиками» и «нормальным образованием». На личной встрече такие пары отправляют женщину смывать косметику, проверяют цвет её глаз под дневным светом и спрашивают донора, мог ли он убить животное на охоте, например. «Допрашивают их, как в школе полиции», — смеётся репродуктолог.
В одной из клиник менеджер пообещал найти для Юли модель с высшим образованием за пятьсот тысяч. Со временем он поднял цену до полутора миллионов и заявил, что не будет знакомить женщин лично, но покажет фотографии. Юля посчитала, что это уже «свинство, а не эксклюзивное предложение». «Я бы заплатила, если б знала, что мы встретимся. Можно ведь показать любое фото, а на деле там будет Фрося!» — говорит она. Она решила, что найдёт донора самостоятельно — через соцсети. И закинула несколько объявлений, где написала, что ищет похожую на себя «стройную привлекательную девушку с образованием или студентку без вредных привычек, пунктуальную и ответственную».
Яйцеклетками во «ВКонтакте» торгуют, как поношенными платьями: здесь больше ста групп, посвящённых донорству. Значительная часть принадлежит клиникам и агентствам, которые зазывают в свои программы, но почти в каждой всё равно возникает такая хаотичная «стена» из объявлений. Работа напрямую выгоднее для обеих сторон, но в неё заложено больше рисков. С одной стороны, минуя посредника в лице клиники, выигрывают и доноры, и покупатели. Последние действительно получают право выбрать и изучить донора за меньшие деньги. А для доноров этот гонорар даже больше, потому что в клинике они получают порядка 20% от общей суммы, которую за них выручили. С другой стороны, велик шанс быть обманутым.
Минеева считает, что настоящих объявлений в соцсетях совсем немного: «Почти все пишут мошенники. Те, от кого отказались клиники или агентства». Она рассказывает, что обследовать донора стоит порядка тридцати тысяч рублей, поэтому некоторые доноры говорят, что сами сходят сдать анализы, ждут денег, получают их и исчезают. Донор может исчезнуть и непосредственно перед операцией. И если он передумал, то никто не сможет заставить его сдать яйцеклетки. Владислав Феськов говорит, что в их клинику с предложением перепродать яйцеклетки неоднократно приходили доноры, которые успели обследоваться и получить гормональную стимуляцию в другом медучреждении.
Студентка Лиза вскоре тоже поняла, что за свои яйцеклетки она может выручить больше, поэтому отказалась от сотрудничества с клиникой и составила объявление. На неё обрушился шквал эсэмэсок. «Вместо “здравствуйте” я сразу писала: “у меня нет детей”, один раз даже случайно на сообщение курьера так ответила», — вспоминает Лиза. На объявление девушки откликнулась и Юля. Она спросила, на какой гонорар рассчитывает девушка, та спросила, какой Юля может предложить. Юля замолкла. Через пять часов Лиза сдалась и написала, что её устраивает сумма в 70 тысяч. Четырнадцатого февраля Юля поздравила Лизу с Днём всех влюблённых и в том же сообщении спросила, когда у той были последние месячные. Они созвонились по скайпу, и Лиза искала ракурсы получше, хотя «на том экране была обычная женщина сорока лет».
Следующие несколько месяцев они вдвоём ездили на обследования. «Я ходила в клиники, как на работу. Садилась в гинекологическое кресло и думала только об одном: скоро заплатят — и всё кончится». Своему молодому человеку, на встречи с которым не хватало времени, Лиза соврала, что лечится от бесплодия. «Иронично вышло. Но в итоге всё равно пришлось с ним расстаться: надоело врать и отвечать на вопросы», — резюмирует она. Результаты анализов ей присылали на почту. Лиза вздрагивала от каждого письма, поскольку вообще не была уверена, что у неё, например, нет ВИЧ. Все результаты она гуглила, пытаясь понять, страшный это диагноз или нет. После этого пересылала письмо Юле. Через несколько месяцев Юля удостоверилась, что Лиза — хороший донор, и они начали активно готовиться к операции.
«Нужно продать себя подороже»
У обычной женщины в цикле созревает десять фолликулов с яйцеклетками. В матку выходят не все: лопаются только самые «классные» фолликулы. Десять яйцеклеток — это мало, для ЭКО лучше брать с запасом, поэтому доноров дополнительно стимулируют гормонами — и у них созревает до сорока яйцеклеток. Из-за чрезмерного количества гормональных препаратов у донора может заболеть и вздуться живот. Его также может тошнить. Впоследствии он рискует прибавить в весе и получить несколько доброкачественных опухолей — кист. По подсчётам президента российской ассоциации репродукции человека Владислава Корсака, такие последствия на себе испытывает почти половина доноров. Анастасия Курленкова подмечает, что, помимо известных и обсуждаемых рисков, открытым остаётся вопрос о долгосрочных последствиях стимуляции яичников и забора яйцеклеток.
«Я разваливалась, и казалось, что жить мне остаётся года два. Женские органы были поражены и травмированы. Начались проблемы со щитовидкой, лёгкими, печенью, кишечником: ничего не переваривалось. Гормональная стимуляция — это ядерная бомба в организме», — рассказывает Олеся, которая сдавала яйцеклетки одиннадцать раз. Мы сидим в «Чайхоне», она пришла на встречу после спортзала (но почему-то в кружевном чёрном платье) и заказала какие-то пресные лепёшки без глютена. Олеся объясняет, что уже несколько лет не может сбросить вес, а также вылечить от прыщей кожу. «Мой мужчина говорит, что если найдёт бывшего, с которым я жила, то голову ему оторвёт. Это кем надо быть, чтобы послать свою женщину расплачиваться здоровьем?» — спрашивает она. Олеся считает, что в её случае клиники умалчивали о серьёзных последствиях и рассказывали в основном, как проходит сама операция: обычно доноров пугает именно хирургическое вмешательство.
«Я разваливалась, и казалось, что жить мне остается года два. Женские органы были поражены и травмированы»
Некоторые доноры пытаются схитрить и, например, принять меньше препаратов, если те выдают в таблетках. Но это чревато плохим результатом. Один из доноров рассказывает, как у подруги взяли всего пять яйцеклеток, поэтому клиника с ней не рассчиталась и оплатила только обратный билет до Челябинска. Контракт действительно может быть составлен так, что донор оказывается абсолютно незащищён. Доказать, что клиника не предупредила о рисках, будет очень сложно. Операция может закончиться массивным кровоизлиянием в брюшную полость, ампутацией яичника и утратой репродуктивных функций. И клиника не будет нести за это дополнительной ответственности.
Вообще Минздрав не уточняет, сколько раз в жизни женщина имеет право сдавать яйцеклетки. Какие-то клиники берут доноров в программу только три раза, какие-то — шесть. Доноры должны выдерживать перерыв в несколько месяцев. Олеся считала, что она может сдавать яйцеклетки постоянно. За первый год она успела вступить в программу четыре раза, но потом у неё образовались кисты, поэтому в клинике сказали, что с донорством придётся повременить. Олеся не понимала, как ей прожить это время: гонорара хватало ровно от программы до программы. Через несколько месяцев она поняла, что «нужно продать себя подороже, потому что ещё пару раз — и здоровье кончится». Женщина назначила цену в сто тысяч и смогла вступить ещё в две программы. Но последние покупатели сообщили, что качество её яйцеклеток серьёзно упало и они больше не годятся для оплодотворения.
Лиза и Юля условились, что на время стимуляции девушка переедет к Марии Петровне, Юлиной маме. На протяжении десяти дней ей нужно было колоть уколы в живот. Лиза могла бы справиться самостоятельно, но семья договорилась с врачом-соседом, правда, ему не рассказали, что это за уколы и кто такая Лиза. Колоть гормоны нужно было строго по часам, и Юля хотела всё проконтролировать. К тому же врач сказал, что Лизе нужно давать много мяса и воды, и Мария Петровна решила взять кормление под свой контроль. Поначалу Лиза очень радовалась бесплатной еде и покою, ей выделили отдельную комнату. После ужина они собирались в гостиной, рассматривали фотографии, разговаривали. В один из таких вечеров Лиза написала мне эсэмэску: «Кажется, я обрела семью. Обо мне собственная мать так не заботилась».
Идиллия закончилась на следующий же день. Лиза опоздала на укол, потому что попала в пробку. Приветливость женщин улетучилась. Юля не постеснялась напомнить, что Лизе за это платят, и подчеркнула: «Работу нужно выполнять ответственно». Мария Петровна демонстративно пила капли от сердца. В тот вечер ужинали тихо. А потом Лизу вообще начало бесить даже отлично запечённое мясо по-французски. Ей стало казаться, что её «откармливают, как свинью»: «Бабушка будила меня, чтобы я позавтракала, ходила какими-то кругами. Меня заставляли пить по три стакана воды за час, хотя мне не хотелось, ну и не нужно было столько». За день перед пункцией Мария Петровна забрала у неё репейное масло для волос. Перед операцией не рекомендуют пользоваться духами и косметикой. Репейное масло не возбранялось, но «на всякий случай и его вырвали из рук». Лиза вспоминает: «На десятый день стимуляции гормоны так разбушевались, я ненавидела весь мир, устала от всего, не хотела никаких денег, только бы отпустили».
«Представляешь, какая у меня каша?»
Через несколько месяцев Юля прислала эсэмэску: «Готов генетический тест наших эмбрионов. Хорошо, что отправили восемь штук на проверку, из них здоровых только четыре. И все мужского пола. Никакой интриги». Лиза удивилась. Ей всё ещё казалось, что донор она так себе, хотя в день пункции из неё изъяли 23 яйцеклетки, а это хороший результат. За такие показатели Юля решила «премировать» её и увеличила гонорар почти вдвое — до 130 тысяч. После эсэмэски Лиза поняла, что от неё действительно родят ребёнка. Он будет похож на неё, однажды ему исполнится столько же лет, сколько ей сейчас. И, возможно, однажды она увидит его фотку в Юлином фейсбуке. Но потом Юля перестала выходить на связь, фотографий в её фейсбуке не появлялось, и Лиза успокоилась. Сейчас она считает, что её просто использовали.
К слову, многие женщины тоже обижаются на доноров, которые исчезают сразу после операции. Так они вспоминают, что доноры, «ещё не отойдя от наркоза, уже требуют денег», «удаляются из друзей» и «не пишут даже одной эсэмэски». Действительно, многие из доноров обычно не знают, чем «закончилось дело». Те, кто договаривается с покупателями напрямую, могут поинтересоваться, но, как говорит Олеся, сдававшая яйцеклетки одиннадцать раз, «только чтобы отследить их качество». «Они мне сами сообщали: “Всё прижилось, было приятно, спасибо, всего доброго”», — вспоминает женщина. Олеся подчёркивает, что дружить в таких случаях нельзя: «Может и материнский инстинкт проявиться. Никогда не знаешь, шарахнет тебя боль или нет». Донора Дарью муж спрашивал, как она «вообще будет с этим жить, если столько-то яйцеклеток выживет». Та нашла, на что надавить: «Я сказала, что вот мы с ним столько лет вместе, потому что нас сплотил ребеночёк. А общих интересов у нас не было. Я не глупая, не страшная, так что же плохого в том, что у того, кто очень ждёт, появится такая же дочка, как наша».
Обычно донор старается никому не рассказывать о своём опыте. Олеся объясняет: «Тут особо не похвастаешься, ты ведь немаленькие деньги получил». Кроме того, донор боится, что его осудят. По этой причине Лиза, например, не сказала о донорстве никому из своих друзей. А Олеся рассказала только матери: «Я призналась, потому что больше не хотела проблем со здоровьем, но не могла прекратить сдавать яйцеклетки, так как финансово зависела от мужчины. Мать должна была понять, до какой степени. Она как православный человек пришла в ужас, сдала квартиру и начала помогать мне деньгами».
Олеся говорит, что теперь «от себя лично не отдаст ни клеточки, ни капли крови». Во-первых, ей строго-настрого запретил кинезиолог, а во-вторых, «связи с чужим родом, наказанным прекращением сказываются не лучшим образом». «Моей благости хватило на то, чтобы продолжить их род, но я теперь отрабатываю», — говорит Олеся. Она поясняет, что даже одно удавшееся ЭКО — это энергетическая связь с большим количеством людей. «Я сдала около сотни яйцеклеток, часть из них заморожены, не знаю, сколько из них ещё вылупится. Представляешь, какая у меня каша?!».
Читайте также: Все, что вы стеснялись спросить о донорстве спермы.
