- Ну и дура, - отмахнулась Светланка, которая была уже студенткой, повзрослела и стала просто Светой, или Светкой.
- Все равно он со мной будет! - опять зарыдала Танюша.
- С чего вдруг? Я видела, как он с Маринкой целуется.
- Неправда! - закричала Танюша.
- Не хочешь - не верь, - ответила Светланка.
Сестры по-прежнему жили в одной комнате. Танюша училась в восьмом классе. Светланка провалилась на экономфак и работала в деканате, чтобы поступить на будущий год. Ольга Петровна по этому поводу очень переживала. Она считала, была убеждена, что дочь должна была поступать на филфак или, еще лучше, в библиотечный. А пропуск года - бессмысленная трата времени. Ольга Петровна все больше страдала мигренями, всевозможными болезнями - неизлечимыми и сложно диагностируемыми. Тетя Рая приходила к ней, ставила уколы, которые не приносили облегчения и казались бессмысленными.
Рыдала Танюша по поводу Валерки. Тот стал красавцем, весь в мать, знал о своей красоте и гулял то с одной девочкой, то с другой.
Валерка окончил школу с серебряной медалью, которая была ему не нужна, и поступил в институт - легко, спокойно, как бывает с теми, кто этого совсем не хочет и кому наплевать. Экзаменаторы отметили уверенность абитуриента, его спокойствие и природное обаяние.
Танюша смотрела на него все так же, как в детстве - восхищенно-восторженно - и переживала по поводу своей стандартной, ничем не примечательной внешности. Валерка на нее никакого внимания не обращал, зато на Маринку, которая выросла удивительной красавицей, заглядывался. Маринка вымахала, отрастила ноги, волосы и ресницы, умела делать телячий взгляд, порочный и невинный одновременно. В кого она такая уродилась - было непонятно. Точно не в мать. И совсем не верилось, что она была восьмиклассницей - она выглядела старше и очень гордилась своим «взрослым» видом.
Танюша часами рассматривала себя в зеркале, но никаких прекрасных черт обнаружить не могла и от этого ненавидела Маринку еще больше - за то, что той досталась небывалая красота. И вот теперь Валерка, ее любимый Валерка, целуется у подъезда с Маринкой (а до этого приводил в гости однокурсницу - тоже очень красивую девушку). А Маринка его совсем не любит - это Танюша знала точно. Маринка вообще никого, кроме себя не любит. И почему ей все - и внешность, и Валерка, а Танюше ничего?
- Что ты в нем нашла? - спросила Светланка уже не в первый раз.
- А у тебя вообще никого нет и не будет! - выкрикнула Танюша сестре и уткнулась в подушку, заливаясь слезами.
Она знала, что это - запрещенный прием. Нельзя было обижать сестру, у которой действительно никогда не было мальчиков и с которой никто не целовался у подъезда - у Светланки даже перспективы такой не открывалось. Она только делала вид, что не переживает, но на самом деле, очень комплексовала - Танюша это знала.
- Лучше одной, чем с Валеркой, - отрезала Светланка.
Танюша видела, что та обиделась.
Повзрослев, сестры отдалились. Они были совсем разными, хоть и выросли в одной комнате, ходили в одну школу, играли в одни и те же игрушки и носили одну и ту же одежду, точнее Светланка носила, а Танюша донашивала. Но на жизнь они смотрели совершенно по-разному.
Светлана, тихая, умненькая, спокойная девочка, никогда не доставлявшая хлопот учителям и матери, повзрослев, обозлилась. На весь мир. Она не то чтобы ждала принца, но считала, что ей все должны. Есть такой тип сначала девочек, девушек, а потом женщин. Светлана была убеждена, что мальчик, юноша или мужчина должен положить к ее ногам дом, себя и все, что она пожелает. На меньшее она была не согласна. При этом взаимообмен она считала невозможным. Ей должны дать, а она благосклонно примет. Поэтому скоротечные, одновечерние встречи, во время которых Светлана честно предъявляла претензии, продолжения не имели. Редкие поклонники, скорее приятели, рассчитывающие на самый обычный студенческий скоротечный роман, испарялись, толком и не проявившись, не утвердившись. Шарахались от возложенных на них в первый же вечер ожиданий и какой-то тяжелой, давящей требовательности и уходили к более легким, смешливым, ничего не просящим, ни на что не рассчитывающим, хотя бы с виду, однокурсницам, готовым ехать на дачу, пить дешевое вино, танцевать и с легкой душой расставаться. Светлана корчила гримаску - не больно-то и хотелось. Ей они даже не нравились - один был недостаточно хорош собой, другой - недостаточно умен. То, что девушка должна очаровывать, привлекать, заманивать, она считала в корне порочным и неправильным и продолжала ждать «своего» мужчину. Подруг она так и не завела. Светлана была тяжелой на подъем, не хотела быть подружкой, которую взяли для друга, чтобы не скучал. И уж тем более она не хотела быть той самой «страшненькой» подружкой, флирт с которой зависит от количества привезенных бутылок вина. Светлана не хотела связей, она хотела любви и, главное, гарантий. «Или все, или ничего», - говорила она своим более удачливым знакомым, с которыми познакомилась во время экзаменов. Она их всех ненавидела. Всех, кто сидел на лекциях, в то время как она просиживала часы в душном деканате. Она не верила в справедливость и честность. Неужели, например, Ритка умнее ее? Нет, конечно. Зато ее папа дружит с деканом. Или Ленка? Вообще дура дурой. Но ее мама построила ректору гараж. Ни за какие коврижки она бы не поехала с ними отмечать сданную сессию. Унижаться - ни за что.
Надо сказать, что и Ритка, и Ленка хотели вытащить Свету на дачу без всякой задней мысли. Девочки были искренние и очень переживали, что Света не поступила. Когда же сдавали экзамены, мечтали оказаться в одной группе.
В общем, девочки крутили пальчиками у висков и говорили, что Светка вообще одна останется с такой жизненной установкой. Так оно, кстати, и вышло. Подруги, хоть и были не семи пядей, но рассуждали по-бабски трезво, мыслили здраво: надо отдать, все, что есть - молодость, красоту, щедрость, душу, вывернуться наизнанку и ничего не ждать взамен. Радоваться тому, что есть, а иначе и этого не будет.
Танюша была категорически не согласна с сестрой. Для своего Валерки - а другого мужчины рядом с собой Танюша не видела и видеть не хотела - она готова была на все: , отдать, оторвать, отрезать. Лишь бы ему было хорошо. Лишь бы для него. А если ему, то и ей. Ошметок счастья. Но такой сладкий.
Танюша вообще ничего не ждала. Жила, как живется и в принцев не верила. Нет их, принцев. Валерка есть, рядом живет, знакомый и родной с детства, красивый до обморока. Лишь бы посмотрел в лифте и сказал «привет» - уже счастье невероятное, аж душа замирает.
И пусть ничего не даст, ничего не сделает, не любит, не уважает, не ухаживает - она сама, все сама. Пусть только позволит себя любить.
Она вообще была жертвенной особой - отдавала себя без оглядки, без раздумья. Давала списывать, брала на себя вину за всех, помогала, утешала. Но вот, что странно - никто эту жертвенность не ценил. Танюшу за нее не уважали, а использовав, бросали. Но она этого не видела, не знала и знать не хотела. И опять подставляла живот - пусть режут, бьют, вынимают кишки, лишь бы спасти, лишь бы им, чужим, посторонним, было хорошо.
Светланка же медленно плела свой кокон, обвивалась, закутывалась и никого не впускала в свое пространство.
Удивительно, но никто, даже родная мать, не видели, насколько разными были сестры. Все воспринимали их как одно целое - где Светланка, там и Танюша. Их часто путали, особенно учителя, учившие сначала старшую сестру, а потом и младшую. И переносили черты характера старшей на младшую. Но если Танюша только радовалась такой путанице, невольному сравнению, то Светланка от злости сходила с ума. Они даже внешне, как говорили все вокруг, были похожи как две капли воды. И только это доставляло Танюше небольшую, быстро проходящую горесть. Она видела, что Светланка совсем не красавица, не Маринка, и смотрела на сестру, как в зеркало. Нет, она не хотела быть такой. Хотела, как Маринка. Но Танюша не умела долго страдать. Она опять подставляла свой живот солнцу, новому дню, смеялась, шутила и решительно отказывалась рефлексировать или страдать. Нет, нет и еще раз нет. Все будет хорошо. Они с Валеркой поженятся, будут жить долго и счастливо и умрут в один день.
Валерка тоже вырос не тем, кем должен был. В детстве он был ласковым мальчиком, часто плакал, лет до тринадцати спал с плюшевым мишкой и купался в ванне с солдатиками. Лида считала это странным, даже злилась.
- Веди себя в соответствии со своим возрастом, - говорила она. - Тебе сколько лет? Два года?Валерка не понимал, почему мама сердится, и страдал от этого еще больше.
При живых родителях он рос как трава. Лида, занятая работой и невнятными попытками устроить личную жизнь, сына не то чтобы не замечала или не любила - нет, любила, конечно. Кормила, вызывала врача, когда он заболевал. Но не сидела на кровати и не гладила по голове, о чем Валерка тайно мечтал, не спрашивала про одноклассниц, не проверяла уроки. Валерка иногда думал, что мама вообще не знает, в каком он классе. Он сам записывался в секции - недолго поиграл на гитаре, походил на футбол... Он быстро увлекался и так же быстро остывал. То же самое происходило и с его чувствами. Он мог увлечься одноклассницей и так же быстро в ней разочароваться.
К Маринке, с которой действительно целовался, он вообще ничего не чувствовал. Но кто же откажется целоваться с первой красоткой района, тем более такой доступной? Он и не отказывался. Мужчиной он стал рано и быстро сообразил, как, что и в какой момент нужно сказать, на какие кнопки надавить, чтобы получить желаемое. Но если девушка оказывалась неприступной, он быстро охладевал к ней. Он не собирался страдать и добиваться. Зачем? Ради чего? В жизни так много всего доступного, того, что само плывет в руки - достаточно лишь оглянуться и поманить.
Про чувства Танюши он прекрасно знал, но так привык к соседке, которая обмирала в его присутствии, что вообще не видел в ней девушку - Таня и Таня. Соседка. Вынужденная, не им выбранная, подружка детства. Маленькая девочка.
Про то, что Валерка способен испытывать хоть какие-то чувства, никто и не догадывался. Он был дерзкий, уверенный в себе, красивый мальчик. Такая красота и поведение одновременно и притягивали, и отталкивали. Даже Маринка, привыкшая к тому, что мальчики перестают дышать в ее присутствии, отчаянно потеют и заикаются, удивилась: даже после поцелуя Валерка был спокоен и смотрел на нее достаточно холодно. Но она быстро отогнала от себя эти мысли, не поверила - Валерка ей нравился. Они были похожи: одинаково равнодушные ко всему окружающему миру и хорошо знающие себе цену. У нее после поцелуя тоже не упало сердце, не перевернулся мир и не подкосились ноги. Валерка хорошо целовался - это единственное, что отметила для себя Маринка и засмеялась. Валерка подхватил ее смех, и на этом все закончилось. Больше они друг к другу не прикасались. В своих ощущениях, эмоциях они были как брат и сестра и немедленно отторгнули друг друга, как близкие родственники, хотя продолжали создавать видимость романа - самый красивый мальчик в районе и самая красивая девочка. Пара, от которой захватывало дух. Танюша, когда видела их вместе, вжималась в стену, настолько хороши были они. Настолько некрасива была она.
Валерка и Маринка. Они действительно были очень похожи. Маринка тоже росла, как трава. Тетя Рая, замотанная на всех работах сразу, дочь почти не видела, чему та была только рада. Она стеснялась матери - ее тяжелой походки, непрокрашенной седины, уродливых сапог и вечного, невымывающегося запаха спирта и лекарств. Когда тетя Рая пыталась поцеловать дочь, хотя бы чмокнуть в макушку, Маринка вздрагивала и отворачивалась. Ей было неприятно. Она тоже подолгу простаивала перед зеркалом, разглядывая свой нос, губы, брови, разрез глаз. Сравнивала с фотографией матери, сделанной в молодости, которая висела на стене, и не находила сходства. Маринка одно время даже думала, что она не родная дочь, а приемная. Ну совсем же не похожа! Другая на ее бы месте задумалась, расстроилась, начала переживать, но не Маринка. Та тут же успокоилась, решив, что ее настоящая мать была актрисой или певицей, оставила ее в роддоме ради сцены или ради прекрасного мужчины, а тетя Рая забрала, удочерила. Маринка засыпала с этими мыслями, представляя, какая ее настоящая мама была яркая, воздушная и великолепная. Убедив себя в том, что она не родная дочь, Маринка охладела к матери и даже злилась на нее - за то, что та обрекла ее на такую жизнь, в вечной нищете, в этой старой квартирке. Мысль о том, что она могла быть похожей на отца, которого не знала, ее не посещала вообще. Ну какой мог быть муж и уж тем более любовник у матери? Израиль Ильич не в счет - мать за ним просто ухаживала, сиделкой была, а не женой. Ненастоящей женой.
- Ты у меня красавица... - плакала от усталости тетя Рая, глядя на дочь. - Ты мое счастье. Такая невеста выросла.
- Мама, ну перестань! - сердилась Маринка, потому что невестой себя совсем не считала. Ей вообще никто не нужен. Что за глупости?
Маринка хотела одного - уехать из этого района, вырваться, куда угодно, как угодно, только уехать. Не видеть этой помойки, этих домов, этих людей, которые ходят по одним и тем же дорогам много лет подряд и никуда, никуда с них не свернут. Маринка не мечтала, как ее одноклассницы, выйти замуж за мальчика из параллельного класса, с которым танцевала на школьной дискотеке и тогда же в первый раз поцеловалась, и переехать в точно такой же дом, в точно такую же квартиру, из окна которой будут видны та же помойка, те же детские садики и та же дорога к остановке. Ни за что. Она здесь не останется. При этом Маринка плохо понимала, куда конкретно она хотела бы попасть, но это не имело никакого значения. Она была уверена, что там, где кончается их улица и начинается дорога, ведущая к метро, есть другая жизнь, живут другие люди.
Только однажды она поделилась своими мыслями с матерью и тут же об этом пожалела.
- Доча, а как же училище? Ты же хотела в медицинское! Или в институт. У нас поликлинике всегда люди нужны, - тут же запричитала та.
- Не нужна мне твоя поликлиника! - выкрикнула Маринка. - И квартира твоя не нужна! И ты не нужна! Посмотри на себя в зеркало! На кого ты похожа? С тобой даже до мусорки дойти стыдно!
Тетя Рая заплакала. Нет, она не обиделась на дочь. Как можно обижаться на ребенка? Она плакала от усталости и маленького счастья, которое носила в себе и которое вдруг стало ненужным. И вовсе не счастьем: она наконец расплатилась за квартиру и опять стала хозяйкой в своем доме. Но Маринке этого не сказала - приберегала новость до Нового года. И вот оказывается, что Маринке такого добра не надо. И все эти годы, когда тетя Рая рвала жилы, - псу под хвост.
- Ты же хотела доктором стать... - пробормотала тетя Рая.
- Хотела, - зло ответила Маринка, - когда мне пять лет было. А теперь я хочу жить нормально! Не как ты! Не как вы все!
- Что ты такое говоришь? Что ты говоришь? Разве мы плохо живем? Разве тебе чего-то не хватает? Ну хочешь, кофточку новую купим?
- Не нужны мне твои кофточки! Лучше духи себе купи - вся квартира твоей поликлиникой провоняла! И ты не нужна! Уходи, мне надо уроки делать.
Тетя Рая вышла из комнаты. Больше Маринка ей ни о чем не рассказывала, а тетя Рая не спрашивала.
На кухне она достала документы на квартиру, оформленные по всем законам, разгладила бумажки, еще раз все перечитала и положила в шкатулку. «Она еще маленькая, вырастет, все поймет», - подумала тетя Рая и немного успокоилась. Она боялась свою красавицу дочь и понимала, что той нужна другая жизнь, лучшая.
Но в главном Маринка ошибалась: она была похожа на мать. Тетя Рая в ее возрасте выглядела точно так же - красавица с длинной косой и длинными ногами. Она точно так же кричала матери, что уедет из их маленького, захолустного села куда угодно, только бы не видеть коровника, огорода, засаженного картошкой, и калитки, которая закрывалась на железное кольцо - перебросил через забор и, считай, заперто.
