Дорогие пользователи! С 15 декабря Форум Дети закрыт для общения. Выражаем благодарность всем нашим пользователям, принимавшим участие в дискуссиях и горячих спорах. Редакция сосредоточится на выпуске увлекательных статей и новостей, которые вы сможете обсудить в комментариях. Не пропустите!
Что почитать, или самые ожидаемые книги 2021 года
...не мои 
Не прошло и полгода, точнее, прошло, с моей предыдущей темы об итогах книжного года 2020, а вот уже и июнь, и даже стало тепло, и отпуск приближается.
Не очень большая компиляция различных новинок, русскоязычных и переводных, по итогам нескольких журналов и издательств. Яхину я пропущу, по-моему, на форуме было уже несколько дискуссий разной степени жаркости по поводу выхода ее новой книги
Кто уже успел что-то прочитать из представленного - пожалуйста, поделитесь впечатлениями по возможности
Выбирайте, девы
P.S. Не проверяла ни единого издания, вышли уже или все планируют издать.
Не прошло и полгода, точнее, прошло, с моей предыдущей темы об итогах книжного года 2020, а вот уже и июнь, и даже стало тепло, и отпуск приближается.
Не очень большая компиляция различных новинок, русскоязычных и переводных, по итогам нескольких журналов и издательств. Яхину я пропущу, по-моему, на форуме было уже несколько дискуссий разной степени жаркости по поводу выхода ее новой книги
Кто уже успел что-то прочитать из представленного - пожалуйста, поделитесь впечатлениями по возможности
Выбирайте, девы
P.S. Не проверяла ни единого издания, вышли уже или все планируют издать.
Тема закрытаТема скрыта
Александр Стесин — поэт, прозаик и врач, в книгах «Нью-йоркский обход» и «Африканская книга» открывший читателю автофикшн (то есть жанр, в котором автор, рассуждая обо всем, что его окружает, на самом деле рассуждает о себе). В этом жанре жизнь, как оно, собственно, всегда и происходит, складывается из фрагментов, человек вырисовывается из суммы увиденного им. Ровно это и происходит в «Птицах жизни» — коротком собрании отрывков и стихов. Дневник бёрдвотчера, гимн незначительному, истории путешествия, отрывки прошлого складываются здесь в головокружительный вираж по короткой и яркой человеческой жизни. Стихи, как и птицы, требуют сосредоточенности наблюдателя. И те, и другие сполна вознаграждают нас за усилие.
Александр Стесин — поэт, прозаик и врач, в книгах «Нью-йоркский обход» и «Африканская книга» открывший читателю автофикшн (то есть жанр, в котором автор, рассуждая обо всем, что его окружает, на самом деле рассуждает о себе). В этом жанре жизнь, как оно, собственно, всегда и происходит, складывается из фрагментов, человек вырисовывается из суммы увиденного им. Ровно это и происходит в «Птицах жизни» — коротком собрании отрывков и стихов. Дневник бёрдвотчера, гимн незначительному, истории путешествия, отрывки прошлого складываются здесь в головокружительный вираж по короткой и яркой человеческой жизни. Стихи, как и птицы, требуют сосредоточенности наблюдателя. И те, и другие сполна вознаграждают нас за усилие.
незначительное мне сейчас должно зайти)
Роман начинается как искусствоведческий детектив на провинциальном материале (убит историк с именем, а загадочный посетитель прихватил артефакт, значение которого могут оценить несколько человек в мире), но довольно скоро мутирует в грандиозную притчу, прожив которую, читатель уже не будет прежним. Человека, как известно, меняют не книги и фильмы, а обстоятельства, но это как раз редкое исключение, подтверждающее правило.
Рубанов — очень чуткий социальный диагност, даже когда пишет фантастику («Хлорофилия», «Живая земля», «Боги богов»), он очень внятно, может быть, даже чересчур, «проговаривает время». Возможно, в этом причина того, что его сочинения получают меньше, чем заслуживают: слишком подробны детали, слишком злободневно; проходит несколько лет, — и уже нужны комментарии. Этот роман, несмотря на то, что действие его происходит здесь и сейчас (а также триста, и двести, и сто лет назад), проговаривает вечность, как бы напыщенно это ни звучало. Самые горячие рекомендации.
Роман начинается как искусствоведческий детектив на провинциальном материале (убит историк с именем, а загадочный посетитель прихватил артефакт, значение которого могут оценить несколько человек в мире), но довольно скоро мутирует в грандиозную притчу, прожив которую, читатель уже не будет прежним. Человека, как известно, меняют не книги и фильмы, а обстоятельства, но это как раз редкое исключение, подтверждающее правило.
Рубанов — очень чуткий социальный диагност, даже когда пишет фантастику («Хлорофилия», «Живая земля», «Боги богов»), он очень внятно, может быть, даже чересчур, «проговаривает время». Возможно, в этом причина того, что его сочинения получают меньше, чем заслуживают: слишком подробны детали, слишком злободневно; проходит несколько лет, — и уже нужны комментарии. Этот роман, несмотря на то, что действие его происходит здесь и сейчас (а также триста, и двести, и сто лет назад), проговаривает вечность, как бы напыщенно это ни звучало. Самые горячие рекомендации.
Роман начинается как искусствоведческий детектив на провинциальном материале (убит историк с именем, а загадочный посетитель прихватил артефакт, значение которого могут оценить несколько человек в мире), но довольно скоро мутирует в грандиозную притчу, прожив которую, читатель уже не будет прежним. Человека, как известно, меняют не книги и фильмы, а обстоятельства, но это как раз редкое исключение, подтверждающее правило.
Рубанов — очень чуткий социальный диагност, даже когда пишет фантастику («Хлорофилия», «Живая земля», «Боги богов»), он очень внятно, может быть, даже чересчур, «проговаривает время». Возможно, в этом причина того, что его сочинения получают меньше, чем заслуживают: слишком подробны детали, слишком злободневно; проходит несколько лет, — и уже нужны комментарии. Этот роман, несмотря на то, что действие его происходит здесь и сейчас (а также триста, и двести, и сто лет назад), проговаривает вечность, как бы напыщенно это ни звучало. Самые горячие рекомендации.
Роман начинается как искусствоведческий детектив на провинциальном материале (убит историк с именем, а загадочный посетитель прихватил артефакт, значение которого могут оценить несколько человек в мире), но довольно скоро мутирует в грандиозную притчу, прожив которую, читатель уже не будет прежним. Человека, как известно, меняют не книги и фильмы, а обстоятельства, но это как раз редкое исключение, подтверждающее правило.
Рубанов — очень чуткий социальный диагност, даже когда пишет фантастику («Хлорофилия», «Живая земля», «Боги богов»), он очень внятно, может быть, даже чересчур, «проговаривает время». Возможно, в этом причина того, что его сочинения получают меньше, чем заслуживают: слишком подробны детали, слишком злободневно; проходит несколько лет, — и уже нужны комментарии. Этот роман, несмотря на то, что действие его происходит здесь и сейчас (а также триста, и двести, и сто лет назад), проговаривает вечность, как бы напыщенно это ни звучало. Самые горячие рекомендации.
Петербургский (ленинградский, сказал бы он сам) литератор Герман Садулаев стал известен лет пятнадцать назад, когда вышла его книга «Я — чеченец!», собравшая благожелательную прессу, обратившую на него внимание публики и издателей. За эти полтора десятка лет были номинации на престижные премии, «книги месяца» по версии глянцевых изданий, неудовольствие Рамзана Кадырова публичными выступлениями Германа Умаралиевича, который отличается нечастым интеллектуальным и гражданским бесстрашием, в частности, не устает демонстрировать свою приверженность индуизму, буддизму и левой идее. Глава Чечни, впрочем, сказал, что Садулаев «не чеченец и даже не мусульманин, даже не человек» совсем по другому поводу.
«Готские письма» — первая, насколько известно, его книга, куда войдет и собственно художественная проза, и историческая публицистика. «Соединительной нитью выступает здесь тема готов, древнего племени, создавшего свое первое государство на территории нынешней России, впоследствии вторгнувшегося в пределы Римской Империи и расселившегося по Европе», — сказано в издательской аннотации.
Роман самого, возможно, известного отечественного литератора анонсировался, в том числе «Фонтанкой», довольно давно, но выход его откладывался, вероятно, из-за пандемии. Роман, как сам говорит автор, — о метафизике советской цивилизации на материале довольно небольшой и нетипичной, прямо скажем, социальной группы — военных летчиков.
«Советская история — высшая точка Российской империи. Может быть, плохая, но высшая», — уверяет автор. Этой книгой Дмитрий Львович обещает попрощаться с советской цивилизацией и больше о ней художественной прозы не сочинять. Посмотрим.
Роман самого, возможно, известного отечественного литератора анонсировался, в том числе «Фонтанкой», довольно давно, но выход его откладывался, вероятно, из-за пандемии. Роман, как сам говорит автор, — о метафизике советской цивилизации на материале довольно небольшой и нетипичной, прямо скажем, социальной группы — военных летчиков.
«Советская история — высшая точка Российской империи. Может быть, плохая, но высшая», — уверяет автор. Этой книгой Дмитрий Львович обещает попрощаться с советской цивилизацией и больше о ней художественной прозы не сочинять. Посмотрим.
Роман самого, возможно, известного отечественного литератора анонсировался, в том числе «Фонтанкой», довольно давно, но выход его откладывался, вероятно, из-за пандемии. Роман, как сам говорит автор, — о метафизике советской цивилизации на материале довольно небольшой и нетипичной, прямо скажем, социальной группы — военных летчиков.
«Советская история — высшая точка Российской империи. Может быть, плохая, но высшая», — уверяет автор. Этой книгой Дмитрий Львович обещает попрощаться с советской цивилизацией и больше о ней художественной прозы не сочинять. Посмотрим.
Роман самого, возможно, известного отечественного литератора анонсировался, в том числе «Фонтанкой», довольно давно, но выход его откладывался, вероятно, из-за пандемии. Роман, как сам говорит автор, — о метафизике советской цивилизации на материале довольно небольшой и нетипичной, прямо скажем, социальной группы — военных летчиков.
«Советская история — высшая точка Российской империи. Может быть, плохая, но высшая», — уверяет автор. Этой книгой Дмитрий Львович обещает попрощаться с советской цивилизацией и больше о ней художественной прозы не сочинять. Посмотрим.
Полный восторг! Даже не ожидала) наверное, больше всего из всей его художественной прозы понравился роман.
Полный восторг! Даже не ожидала) наверное, больше всего из всей его художественной прозы понравился роман.
Полный восторг! Даже не ожидала) наверное, больше всего из всей его художественной прозы понравился роман.
Ну что ж, растянете удовольствие)
Я, наоборот, не могу специально отложить книжку, которая заинтересовала) лучше потом перечитывать буду) эту - точно)
Ну что ж, растянете удовольствие)
Я, наоборот, не могу специально отложить книжку, которая заинтересовала) лучше потом перечитывать буду) эту - точно)
Только вот узнала про эти О-трилогию и И-трилогию. "Оправдание" у меня уже было на заметке, а про "Икс" даже не слышала почему-то.
Но я так поняла, что это все самостоятельные произведения. Думаю, смогу задним числом выстроить логику циклов. Хотя она итак просматривается.
Только вот узнала про эти О-трилогию и И-трилогию. "Оправдание" у меня уже было на заметке, а про "Икс" даже не слышала почему-то.
Но я так поняла, что это все самостоятельные произведения. Думаю, смогу задним числом выстроить логику циклов. Хотя она итак просматривается.
Да, читала "Эвакуатор". Но я у Быкова не очень много романов прочитала, мне его лекции нравятся больше. А уж эфирами как зачитываюсь))... стоит только взгляду зацепиться, дальше по Высоцкому "и не могу, читаю до конца"
Только вот узнала про эти О-трилогию и И-трилогию. "Оправдание" у меня уже было на заметке, а про "Икс" даже не слышала почему-то.
Но я так поняла, что это все самостоятельные произведения. Думаю, смогу задним числом выстроить логику циклов. Хотя она итак просматривается.