Шестой барон - 2

Не успел он еще опомниться от всех этих несчастий, как его уже постигло новое подобное же горе. "Я опять потрясен одной смертью, - писал он 11 октября родственнику своему Долласу, - я потерял одного, который в более счастливые времена был очень дорог мне. Но "я почти позабыл вкус печали" и "столь много хлебнул ужасного", что чувства мои наконец совершенно притупились и у меня не осталось ни одной слезы для такого удара, который пять лет тому назад склонил бы мою голову к самой земле. Выходит, как будто мне суждено в юности своей испытать величайшие несчастия, какие только возможны в этом возрасте. Мои друзья падают кругом меня, и я останусь одиноким деревом, прежде чем увяну. Другие могут в подобных случаях найти убежище в своих семействах; я же предоставлен только своим собственным печальным размышлениям...".

Во второй половине октября 1811 года Байрон оставил мрачный Ньюстедский замок и переселился в Лондон. После почти трехмесячной затворнической жизни молодой поэт здесь сразу очутился в многолюдном и веселом обществе. В короткое время он успел сделаться членом нескольких фешенебельных клубов и познакомиться с большинством выдающихся современных литераторов. К этому же времени относится и начало его дружбы со знаменитым ирландским поэтом Томасом Муром, будущим его биографом.

Томас Мур

27 февраля 1812 года Байрон произнес свою первую речь в палате пэров в присутствии блестящей аристократической публики, собравшейся послушать молодого лорда, известного уже тогда своими поэтическими произведениями и популярного своим недавним путешествием по Востоку. («Разве мало крови [бунтарей] на вашем уголовном кодексе, что надо проливать её ещё, чтобы она вопияла к небу и свидетельствовала против вас?», «Смуглая раса с берегов Ганга до основания потрясёт вашу империю тиранов») . Речь вышла чрезвычайно удачной, и по окончании ее поздравления и комплименты посыпались на Байрона даже со стороны тех, кого он за два года до этого осмеял в своей сатире. Он сам сиял радостью от превзошедшего все его ожидания успеха. Зато следующие две речи его в верхней палате оказались уже гораздо менее удачными и были приняты довольно холодно. Крупным недостатком его как оратора было то, что он говорил слишком театрально и притом нараспев, что совершенно не нравится англичанам, не привыкшим к такого рода красноречию. Байрон уже после третьей речи своей понял, что он не создан для парламентской трибуны, и с тех пор его больше не видали в палате лордов.

Ричард Уэстолл - Лорд Байрон

Интересно, до наших думских это когда-нибудь дойдет?

---

Как всегда поздно.

Два дня спустя после первой политической речи Байрона вышла в свет его бессмертная поэма "Чайльд-Гарольд". История этого произведения, сразу сделавшего имя автора великим, очень любопытна. Когда по возвращении в Англию один из друзей Байрона спросил его, что он успел написать во время своего двухлетнего странствования по Востоку, тот показал ему рукопись "Подражаний Горацию", уже вполне готовую к печати, и заявил при этом, что он уверен в громадном успехе, ожидавшем это произведение, так как он считает сатиру своим призванием. Когда друг поэта просмотрел рукопись этого сравнительно слабого сочинения, он был сильно разочарован и не мог удержаться от того, чтобы не спросить автора его, неужели столь долгое путешествие было так бедно поэтическими результатами. На это Байрон ответил, что у него еще имеется несколько коротких поэм и довольно большое количество строф, в которых описываются увиденные им страны. "Они (эти строфы) не стоят вашего внимания, - прибавил он, - но вы можете взять их, если хотите. Я их показывал только одному лицу, и тот нашел в них мало хорошего и очень много дурного. Я сам того же мнения и уверен, что и вы найдете их такими же". Именно эти строфы составляли рукопись первых двух песен "Чайльд-Гарольда".

Лорд Байрон Джорджа Сандерса

Вечером того же дня Байрон получил от своего друга, забравшего с собой рукопись "Чайльд-Гарольда", письмо, которое начиналось следующими словами: "Вы написали одну из самых прелестных поэм, какие мне когда-либо приходилось читать; я был так очарован "Чайльд-Гарольдом", что не в силах был отложить его в сторону..." Но Байрон все-таки еще долго не решался печатать эту поэму раньше своих "Подражаний Горацию". А когда он уже согласился на это, друг его Доллас, первым открывший "Чайльд-Гарольда" и получивший от поэта поручение напечатать его, долго не мог найти издателя, который бы согласился на это. После многих поисков эту благодарную роль, наконец, взял на себя книгопродавец Муррей, ставший впоследствии знаменитым как издатель и друг великого поэта.

Лорд Байрон литография Ричарда Уэстолла

"Эффект, который произвела эта поэма при своем появлении, - говорит биограф великого поэта Томас Мур, - был по своей внезапности и силе подобен электрической искре. Слава поэта подымалась не постепенно, но, как сказочный дворец, выросла в одну ночь. Первое издание его произведения разошлось моментально, и имена "Чайльд-Гарольд" и "Байрон" были у всех на устах. Самые выдающиеся люди того времени, даже те, которых он обидел в своей сатире, спешили явиться к нему, чтобы лично выразить ему свое удивление и восторг. Стол его каждый день бывал завален сотнями писем, полных самых лестных отзывов со всех сторон, начиная от государственных людей и философов и кончая прекрасными незнакомками и царицами высшего света. Улица, на которой он жил, была с утра до вечера запружена массой блестящих экипажей, теснившихся около его дверей. Каких-нибудь несколько недель тому назад Байрон чувствовал себя в Лондоне, как в пустыне, а теперь он увидел все роскошные салоны высшего света широко открытыми перед собой, и среди толпы теснившихся в них знаменитостей нашел себя предметом самого величайшего удивления".

Картина «Паломничество Чайльд-Гарольда» кисти Уильяма Тёрнера, 1823.

В лондонских литературных кружках тогда рассказывались самые чудесные истории о необыкновенно высоком гонораре, который автор "Чайльд-Гарольда" получил за свою поэму. Рассказывали, будто ему заплатили по гинее (около 9 рублей) за каждую строчку. Но на самом деле счастливый издатель уплатил за все произведение не более 6 тысяч рублей (т. е. около 2 рублей за строчку), да и этой суммой Байрон, несмотря на то, что дела его были тогда далеко не в цветущем состоянии, не счел возможным воспользоваться лично и подарил ее своему родственнику Долласу за его хлопоты по печатанию поэмы. В те времена писатели аристократического происхождения считали ниже своего достоинства брать гонорар за свои сочинения. Байрон, однако, впоследствии отказался от этого предрассудка и даже дошел до того, что торговался со своим издателем из-за нескольких шиллингов (шиллинг равен 32 коп.).

Картина «Паломничество Чайльд-Гарольда» кисти Уильяма Тёрнера, 1823.

В Байроне 1812 года, в этом 24-летнем красавце, легко и, при своей хромоте, даже грациозно выступавшем на паркетах лондонских великосветских салонов, с трудом можно было узнать некрасивого и неуклюжего школьника из Харроу. В молодом, но уже знаменитом поэте, гордо и самоуверенно смотревшем вокруг себя, свысока третировавшем мужчин и замечательно непринужденно, даже несколько покровительственно обращавшемся с женщинами, знакомые с трудом узнавали застенчивого, нелюдимого Байрона прежних времен. В творце "Чайльд-Гарольда", ставшем внезапно кумиром всего лондонского общества и, пожалуй, даже всей английской читающей публики, невозможно было узнать автора "Часов досуга", жестоко осмеянного шотландскими критиками.

Итак, Байрон стал героем дня. Молодые женщины приходили в восторг от одной только мысли, что Байрон, может быть, поведет их к столу, и не осмеливались прикоснуться ни к одному блюду, зная, что поэт не выносит жующих женщин. Они лелеяли тайную надежду, что он напишет им несколько строк в альбом. На каждую написанную им строчку смотрели, как на сокровище. Его постоянно донимали вопросами, сколько гречанок и турчанок уморил он своей любовью и скольких супругов отправил на тот свет. Туманные намеки в «Паломничестве Чайльд Гарольда» послужили поводом для слухов, будто Байрон в Ньюстеде содержит настоящий гарем, хотя этот гарем состоял лишь из одной одалиски. О его любовных приключениях рассказывали легенды. По его же собственному признанию, он никогда не играл роли соблазнителя женщин; он никогда не был первой причиной падения какой-нибудь дамы. Прекрасным примером последнего является его роман с леди Каролиной Лэм, наделавший столько шуму в свое время.

Леди Каролина Лэм (13 ноября 1785 — 26 января 1828 ) - старшая дочь Фредерика Понсонби, 3-го графа Бессборо и его жены леди Генриетты Спенсер . Брак родителей не был удачным. Лорд Бессборо, игрок и мот, часто публично унижал жену. Она же отличалась слабым здоровьем и не могла заниматься воспитанием детей. Оставленная родителями леди Каролина с трёх лет жила на попечении слуг в Италии, а после в доме своей знаменитой тётки Джорджианы Кавендиш, герцогини Девонширской. С десяти лет воспитывалась у бабушки, леди Спенсер, где получила хорошее образование. Изучала французский, итальянский, греческий и латинский языки, занималась музыкой и живописью, посвящала много времени акварелям и обладала большим талантом к карикатуре.

Джорджиана Кавендиш

В возрасте тринадцати лет она познакомилась со своим будущим мужем двадцатилетним Уильямом Лэмом. Позже они часто встречались в обществе, где юная Каролина имела успех. Ловкая и изящная, невысокая ростом, с темными карими глазами и золотистыми волосами, с низким музыкальным голосом, бесстрашная наездница, она была полна идей и обладала сильным воображение. Друзья называли её «сильфида», «белка», «буря» и «дикарка». Будучи вторым сыном в семье, Уильям Лэм имел мало перспектив на будущее и не рассматривался родственниками Каролины в качестве жениха. Но в 1805 году его старший брат умер, он стал наследником, и сделал леди Каролине предложение. Сначала она ему отказала, уверяя, что её характер не даст им счастья в семейной жизни, но потом согласилась.

Уильям Лэм

Породистый

---